– Рыжий, хорош ворочаться! – ворчит Аристарх, к которому жмется Серега. – А то не поход, а групповуха какая-то получается, да еще и голубая.
Рыжий ржет, потом обещает, что как только перевернемся на другой бок, он тоже разрешит Аристарху ворочаться.
– Разыгрались! – это уже Краб. – Вы лучше подумайте, куда нам деваться, когда к цивилизации выйдем.
– Тут все будет зависеть от того, в каком состоянии наши правоохранители найдут Сеню с товарищами. Коли сообщат по ящику, что упал в пропасть автобус с туристами и никто не выжил – шансы есть. А вот если объявят о побеге заключенных и проведении поисковой операции – почти нет.
– Ты, Серега, в корень зришь. Ладно, утро вечера мудренее. Может, удастся мужикам доехать до города и разбежаться. Хоть бы розыск не объявили.
– Кого искать-то? Кто ушел – точно не известно.
– Ну, про то, что наша группа отделилась, менты уже наверняка знают.
– Это да. Может, понадеются, что сами сдохнем?
– Одного из нас они точно знают – меня, – говорю я.
Эта малорадостная мысль создает небольшую паузу в ночной пикировке.
– А ведь и верно, – замечает Краб. – Ты, Гена, самое слабое наше звено. Так что завтра мы тебя съедим. В лучших уголовных традициях, как и положено при побеге. А пока отдыхай. Выспавшиеся мужики – они вкуснее.
– Меня тоже знают, – говорит Рыжий. – Я же мент, капитан уголовного розыска. В Колизей попал, когда расследовал пропажу одного нашего опера. Разрабатывали мы одну мутную точку автосервиса. В принципе, они при теперешнем развитом капитализме все довольно темные, но эта была рекордсменом. Нитки к ней тянулись с разбойных нападений на дальнобойщиков. Кореш мой, летеха, внедрился туда. Да так глубоко, что обратно уже и не вылез. Потом один стукачок слил мне информацию, что кореша на каком-то фургоне в лес вывезли. Нашел я тот фургон, гараж, в котором он стоит. Вырубили меня сзади. Очнулся в каземате, без корок и «макара». А ведь про эту контору, Колизей то есть, слухи у нас давно ходили. Думал, сказки. Мало ли чего люди брешут. А тут, видишь, сам в сказку попал.
– Так, может, ты, бывший мент, и поможешь нам легализоваться?
– Неизвестно, что они с моими корками натворили. Вполне могли кого-нибудь шлепнуть. Скорее всего, гасить нас будут жестко, особо не задумываясь. На всех уровнях. Уж больно история громкая. Оползень и восстание задачу им, конечно, облегчили. Но нашу ватагу отловят обязательно. Хорошо, если просто без вести пропадем. А то еще повесят на нас какое-нибудь грязное дело.
– Неужели никаких завязок нет?
– У мента они есть, пока он при должности и табельном оружии. Из обоймы выпал, и все твои завязки – это пара корешей, которые на земле работают. Да и те под неполным служебным соответствием ходят. А начальство тебя, несмотря на все твои прежние заслуги, легко сдаст, чтобы свой зад прикрыть. Знаешь, как у нас говорили? Лучший сотрудник для начальства – это муравьед с барабаном на шее. Барабан – чтобы на товарищей стучать, а муравьед – чтобы начальство в самую задницу целовать.
– Твои предложения?
Рыжий вздыхает и говорит:
– На дно надо ложиться, доставать новые ксивы и жить по ним. Других вариантов у нас нет.
– Почему нет? – вступает в дискуссию Аристарх. – Организуем бригаду, бандитствовать станем, будем бабки косить. Люди мы резкие, бывалые. Накопим силы, а потом выйдем на этих чертей из Колизея и всех перемочим!
– В таком случае годик мы, пожалуй, протянем. Если будем бандитствовать где-нибудь глубоко в тылу, не выходя во двор. Давайте спать.
– Сайн байна, дедушка!
Старик-тувинец с некоторым недоумением смотрит на Краба, но отвечает в тон:
– Сайн байна. Почему по-монгольски разговариваешь?
– Так я думал, что тувинский и монгольский похожи, – говорит Леха и добродушно, даже чуть виновато улыбается.
Мы стоим у входа в небольшую горную долину, окруженную со всех сторон хребтами. Выше по ущелью виднеются несколько бревенчатых домов и огромная площадка, скорее обозначенная, чем огороженная забором из двух рядов неотесанных жердей, прибитых к невысоким вертикальным стойкам параллельно земле. Снег вокруг в одних местах плотно утоптан, в других – разрыт.
Из тайги, окружающей заимку, выскакивает пара лаек. Псы дружелюбно обнюхивают нас и бегут к домикам.
– Есть похожие слова, – соглашается дед, которого мы встретили на краю леса.
Одет он в длинный тулуп из оленьего меха, на голове круглая островерхая национальная меховая шапка, за плечами двустволка шестнадцатого калибра.
– Не все, конечно, но есть. По-нашему надо «экии» сказать. «Сайн байна» – это монгольский.
– На охоту ходили? – светским тоном поддерживает беседу Леха.
Голос у него искренне заинтересованный. Полное ощущение, что он специально шел сюда за этой важной информацией.
Дед кивает.
– Немного есть.
Из сумки у него выглядывает хвост какого-то мехового трофея.
Лично я вымотан донельзя последним переходом, да и парни выглядят не многим лучше, но Восток – дело тонкое. Здесь не принято быстро переходить к делам. Верно сказал Винни-Пух: «Сразу никто не уходит».
Краб решает, что прелюдия вполне достаточная, и озвучивает основную цель нашего визита:
– Заночевать у вас можно, дедушка? Мы туристы.
– Можно заночевать. – Дед снова кивает. – Пойдем.
От домиков летят уже около десятка лаек. Они закручивают боевую карусель и по очереди нас обнюхивают. Но пахнет от нас привычно, снегом и лесом, и собаки теряют интерес к неожиданным гостям.
Возле домов мы встречаем еще нескольких местных жителей, здороваемся с ними. Странно, оленей нигде не видно.
– А где же ваши олени? – спрашивает Рыжий.
– В горах пасутся. Молодежь пошла, к ночи пригонят.
– Не разбегутся?
Молодой парень улыбается и отвечает:
– Тут хребты кругом, бежать особо некуда. Да и приглядываем мы за ними. Если уйдут, по следам найдем, обратно пригоним.
– Это Каадар, мой внук, – гордо говорит дед. – Он в прошлом году на зоотехника в Красноярске выучился.
– А вы из Красноярска? Как мы на выпускном набухались в «Енисей-батюшке», – пускается парень в приятные воспоминания.
В этом кабаке и я по студенчеству пару раз здорово зависал, о чем и сообщаю ученому внуку для поддержания смычки с местным населением.
– Да, были времена!.. – Каадар мечтательно закатывает раскосые глаза, но дед прерывает его коротким тувинским выражением, которое, судя по интонации, идентично нашему «Соловья баснями не кормят».
Через пару часов мы уже находимся в состоянии легкого нокдауна от тепла, еды и выпитой водки. За длинным дощатым столом сидит все население заимки. Спрашивают нас о том, о сем. Что, мол, на большой земле деется? Если бы мы знали!
– Да мы сами уже почти месяц в походе, – уклончиво отвечаю я Каадару, сидящему рядом. Других местных, кроме деда, я пока еще не различаю между собой.
– Долго. Это откуда ж вы идете?
– Да оттуда. – Я машу рукой туда, где, по моему представлению, находится восток.
– Из Тофаларии, что ли?
А хрен его знает, где находится эта чудесная страна Тофалария. Это название не вызывает у меня никаких ассоциаций кроме китайского соевого творога тофу. Мы с Пашкой пробовали его во время первой турпоездки в Поднебесную, где-то в начале девяностых. По-моему, гадость редкая.
– Давай выпьем. За дружбу.
Каадар охотно разбулькивает из бутылки с потертой этикеткой подозрительную водку по стаканам.
– Дедушка, а мы хотели у тебя оленей купить, в Хакасию ехать, – гнет свою линию Краб, сидящий поодаль.
Дед затягивается дымком из слегка изогнутой трубки с оковкой и орнаментом, потом отрицательно качает головой.
– Не. Мы оленей не продаем. Тоджинцы без них жить не могут.
– Так у тебя ж вон их сколько! А нам всего четыре надо.
– Олень не лошадь, паря, – вмешивается в разговор коренастый тувинец, сидящий рядом.
– На олене если далеко ехать, еще два заводных с собой брать надо. Тебя олешка понесет. Но вон их может не поднять. – Местный житель показывает на меня и Серегу. – Не всякий семьдесят-восемьдесят килограммов выдерживает. Таких сильных быков у нас всего десяток.
– А если напрокат? – интересуется Аристарх. – Пошлете с нами человека, он их потом домой приведет. А мы заплатим хорошо. И при оленях останетесь, и с деньгами.
Дед, который здесь, видимо, решает главные вопросы, неопределенно дергает головой.
– Я могу с вами пойти. – Каадар пребывает в благодушном настроении, хочет сделать приятное новым друзьям. – Дорогу я знаю, гонял с дедом туда оленей.
– Карта есть? – интересуется Серега.
– Зачем карта? По приметам гоняем. По ориентирам.
Общий разговор, как это обычно бывает с пьяными застольями, постепенно распадается на отдельные сегменты.
Общий разговор, как это обычно бывает с пьяными застольями, постепенно распадается на отдельные сегменты.
– Ихний президент вчера к нашему приезжал.
Судя по всему, между Крабом и старейшиной начался разговор за политику.
– А у вас что, телевизор есть?
– Нет, радио слушаем. Иногда чисто говорит, но в непогоду не ловит.
– Это хорошо, пусть приезжает, глядит и боится мировой революции.
– Сейчас они не боятся, – заявляет дед, приняв Лехину фразу всерьез. – При Союзе у нас большая ферма была, оленей государству сдавали. А потом капитализм, панты стали много рубить, олень болеть начал. А они – давай панты! За американские деньги продают. Меньше половины стада осталось. И то потому только, что мы семьей вовремя ферму себе забрали.
– Так вот взяли и забрали?
– Приватизировали, – с усилием проговаривает дед трудное слово. – Не до нас тогда было. А потом и вовсе. Кто сюда поедет? Вот с родственниками теперь эту ферму держим. Дело привычное. И отец мой, и дед всегда оленей разводили.
– Отобрать никто не пытался?
Дед светло улыбается глупому вопросу городского туриста и поясняет:
– Здесь места глухие, заблудиться легко. На машинах проехать можно, но только летом, в сухую погоду. А если кто и доедет, так нас три десятка родственников, и каждый стрелять умеет. Почти как я. Я ж в войну с Гитлером снайпером был.
– Ух ты! – В голосе Краба звучит непритворное восхищение. – А сколько же вам лет, дедушка?
– Восемьдесят уже было. Два года назад.
– Так, может, все-таки дадите оленей, в Хакасию добраться?
– Упрямый ты, – с легкой усмешкой отвечает старик. – Ты на олене ездить не сможешь. Этому с детства учатся. Олень не лошадь.
– Брыкается, что ли? Или бодается?
– Нет, олешка смирный. Только шкура у него не так туго натянута, как у коня. Туда-сюда болтается. Усидеть трудно.
– Да усидим, не переживай.
– Ладно, завтра посмотрим, – не хочет спорить дед.
Аристарх уже в отключке, спит за столом, положив голову на руки. Да и Рыжий выглядит немногим лучше. Мое желание упасть и отрубиться уже почти непреодолимо.
В избе вдруг становится тесно. Откуда-то еще прибывает народ, да какой-то странный. Местные их, судя по всему, знают, здороваются, улыбаются, что-то говорят, кивают на нас.
Я пытаюсь понять, что не так в новых гостях – а может, в хозяевах? – и вдруг вижу, что под шубами из оленя у них серые камуфляжные штаны, заправленные в высокие берцы. Точь-в-точь как на охранниках в Колизее. Неужели наши не видят?
Серега уже кемарит, свесив голову набок. Краб продолжает беседу с дедом-тувинцем. Но он сидит сейчас спиной к входу. Леха видел этих ребят лишь мельком, когда здоровался с ними. Надо действовать!
Я потихоньку поднимаюсь из-за стола и перемещаюсь к Лехе, чтобы предупредить его. Но в этот момент пьяный Каадар внезапно бьет меня пустой бутылкой по голове. Перед ударом он глумливо, торжествующе оскаливается, а взгляд у него на удивление трезвый.
Сил на то, чтобы парировать это внезапное нападение, у меня нет. Рука автоматически тянется на перехват, но скорости недостаточно. Бутылка из-под водяры, судя по зеленоватой этикетке, еще андроповского разлива, попадает мне прямо в висок. Я валюсь под стол с грохотом слона в посудной лавке.
– Что, козлы, добегались? – Черный башмак с отвратительным запахом резиновой подошвы легонько лягает меня в лоб.
Кожа начинает гореть в местах прикосновения подошвенного протектора.
– Вставай без глупостей! – Это уже Каадар. – Поднимайся, говорю! – Он сильно треплет меня за плечи.
Я стряхиваю с себя дурман и просыпаюсь. Оказывается, я действительно лежу на полу, рядом с местом, где сидел. Каадар и в самом деле треплет меня за плечи. Но камуфляжных штанов нигде нет. Да и внук-зоотехник нормального пьяного вида, без подлянок во взгляде.
– Гек, вставай. Иди спать. Там вашим уже постелили.
Я с трудом поднимаюсь и бреду в соседнюю комнату. На полу лежат несколько тюфяков из шкур оленя. Какие они мягкие и теплые! Это последняя моя мысль.
– Блин! Заблудились мы, однако. – Каадар смотрит вокруг, выискивает правильные ориентиры, но не находит.
– Ты ж говорил, что все места здесь знаешь.
– Говорил. Знаю. Ничего не понимаю.
Наш небольшой караван стоит на горной тропе. Идет уже пятый день нашего похода.
За это время все мы более-менее сносно научились ездить верхом на олене. Шкура у него действительно болтается вокруг крупа так, что усидеть сложно. И это несмотря на маленькие деревянные стремена. Подпруга одна, и сильно ее не затягивают, так что оверкиль, как говорят моряки, вполне ожидаем. Может быть, из-за того, что сидеть надо ближе к лопаткам.
Моего оленя зовут Духур мыйыс, что значит «короткорогий». Вроде каламбур получается – духур доктора везет.
Постепенно появляется ощущение равновесия. Ехать можно, но верхом не покемаришь, как на лошади. Постоянная балансировка заставляет мышцы работать и греть организм не хуже, чем при ходьбе на лыжах. При таком морозе это даже полезно.
За аренду оленей и продовольствие мы заплатили полторы штуки из нашего валютного резерва. Еще две сотни зеленых отдали Каадару в качестве премии.
На ночевках спим в небольшом переносном чуме-чадыре, жерди и покрытие для которого везут по очереди заводные олени. В нем не в пример теплее, чем в иглу.
– Все ясно, – выносит вердикт наш проводник, вглядываясь в следы на тропе. – Старый шаман нас водит.
Аристарх пожимает плечами и говорит:
– Следы самые обыкновенные. Откуда видно, что верховой олень прошел, да еще под шаманом?
– К тому же старым, – басит Рыжий.
Каадар смотрит на нас с выражением «ну, вы как малые дети», вздыхает и начинает пояснять пошагово:
– Круглые следы видишь возле оленьих? Эвен ехал.
– Тебя не поймешь. То шаман, то эвенк. И почему у него следы круглые?
– Не эвенк, а эвен. Круглые следы – от посоха. Эвены на оленях ездят с палкой такой длинной. Опираются на нее при езде. А старый шаман – потому что в этих местах есть только один эвен. Он же шаман. Вообще-то, эвены на востоке живут, к Якутии ближе. Откуда этот пришел – никто не знает. Наши его побаиваются. Говорят, иногда помогает. Но может охотника с пути сбить, к себе направить, когда ему скучно или нужно чего-нибудь. Хотя кроме стариков этого эвена никто и не видел. Я всегда считал, что сказки это. Теперь к нему надо ехать, дорогу просить. Иначе заблудимся.
– Ну, раз сказки, то, может, не поедем?
– Нет, надо ехать. Выбора у нас нет. Заблудились, ночевка скоро, да и почти по пути нам.
– Суеверие это, – назидательно говорит Краб.
Мы двигаемся за проводником. Выбора у нас действительно нет. Каадар привык относиться ко всем приметам, обрядам и суевериям своего народа как к явлениям материального мира. Учеба в большом городе никак на это обстоятельство не повлияла. В каждом из нас, наверное, сидит мистический страх перед потусторонним.
К тому же, исходя из логики событий, лучше ехать по чьим-то следам, раз уж мы все равно сбились с пути. Может, там и не шаман никакой, просто еще одна стоянка оленеводов? Дорогу спросим.
Примерно через час пути по следам мы выезжаем на плоскогорье, покрытое тайгой. На поляне возле съезда с тропы стоит большой чум, из отверстия в крыше которого идет дым. Рядом пасутся, взрывая неглубокий снег, три оленя светлой масти с короткими белыми лентами в ушах.
Каадар приветствует невидимого обитателя чума громкой фразой на своем языке.
Из жилища появляется щуплый дедуля. Лицо у него желтое, то ли от копоти костра, то ли от старости. Черные раскосые глаза на сморщенном лице смотрят с мощной энергетикой, совершенно неожиданной для дряхлого старика.
Или мне это кажется? Мол, раз шаман, то все по классике – гипноз, телекинез, левитация.
Впрочем, дед тут же расплывается в щербатой улыбке, и гипнотическое ощущение пропадает. Он бодро тараторит что-то на родном языке, показывает рукой в сторону.
– Чум тут разрешил ставить на ночевку, – переводит его слова и жесты наш проводник. – Давай, распрягайте, хлопцы, коней.
Цитата, неожиданная для заснеженных Саян, вызывает у меня легкую усмешку. А позитивное настроение в данной ситуации – вещь весьма необходимая.
Мы шуршим по хозяйству, ставим чадыр. Наши олени уже пасутся неподалеку. Но странное дело, к сородичам из стана шамана близко не подходят. Крутят носом и норовят держать дистанцию. Впрочем, те на них тоже не обращают внимания.
– Шаман в гости зовет, – докладывает Каадар, засунув голову под полог нашего чума.
Проводник, как только мы поставили лагерь, захватил гостинцев из нашего скромного багажа и отправился к лесному жителю. На дворе темно и, несмотря на календарный месяц март, еще по-январски холодно. Мы уже приготовились почивать на мягких спальниках из оленьих шкур, и поход в гости энтузиазма не вызывает.