Недели через две после моего дебюта в качестве хирурга в Колизее началась новая серия поединков. Работы невпроворот. Впрочем, так жить веселее.
Багиры в этот раз не видно – наверное, задержалась в городе. Жаль. Без бабы жить нельзя на свете, нет. Но жрицы любви полагаются лишь многократным победителям в поединках, чемпионам гладиаторских боев. А я ведь довольно давно покинул ратный труд ради скальпеля и хирургической иглы. Остается надеяться, что сумасбродная Настя сама придет, чтобы развлечь мою плоть, страдающую от воздержания.
Но в этот раз судьба мне явно не улыбается. Невезение имеет свойство распространяться подобно ползучей сыпи. Я впервые в жизни попадаю в заложники. Ну и поделом – не расслабляйся!
В обычной камере для новичков – бетонные стены, шконка, стол и санузел – сидит далеко не самый высокий человек. Про таких часто говорят, мол, метр с кепкой. Однако при первом же взгляде, брошенном на его бульдожий прикус, мощные руки и широченную грудную клетку, желание шутить на тему роста пропадает.
Парень вовсе не карлик. Он просто кажется ниже своих ста семидесяти сантиметров из-за квадратной фигуры. На груди довольно глубокий, обильно кровоточащий порез. Однако на лице этого современного орка нет никаких эмоций. Он просто сидит и смотрит на меня.
– Привет! Показывай, где болит, – говорю я.
Коренастый субъект никак не отвечает на мое приветствие.
– Ну что, будем петь или глазки строить? Смотри, дело твое. – Я поворачиваюсь, чтобы выйти, и вдруг попадаю в какую-то темноту.
В ней плавают странные оранжевые сгустки, переливающиеся, как медузы. Что это? Эти мелкие монстры начинают грызть темноту острыми зубами, появившимися у них совершенно неожиданно. Наверное, они голодны.
У меня ритмично стучит в голове. Она мотается из стороны в сторону. Потом откуда-то льется вода.
Я открываю глаза. Давешний боец с бульдожьей челюстью сидит рядом на корточках и ритмично, но не сильно отвешивает мне оплеухи.
С пробужденьицем вас, доктор! Лежать в луже на бетонном полу, да еще связанным, крайне некомфортно.
Чем же он обездвижил меня? Я пытаюсь приподнять голову, чтобы рассмотреть это, но гоблин с силой давит мне на лоб. В руке у него хирургическая игла, которая многозначительно поблескивает возле моего левого глаза. Кровь из его раны капает прямо на мою спортивную куртку.
– Давай, рассказывай.
Голос у этого типа вопреки всем моим ожиданиям не зверский, а вполне себе «интеллигентный».
– Чего рассказывать?
Обитатель камеры вздыхает и приближает иглу к моему глазу.
– Все рассказывай. Что за место, на хрена меня сюда упрятали? Имей в виду, глаза у тебя два, так что один могу выткнуть сразу. Рассказ твой после этого станет куда более искренним.
Да уж, после такой преамбулы лучше не быковать. Чем же он меня так профессионально выключил? Наверняка какой-то специальный удар, что-то вроде «укуса змеи», про который мне довелось читать как-то в книжке про разведчиков.
– На хрена тебя сюда упрятали – не знаю. Я сам здесь не по своей воле. Такой же гладиатор, как и ты. Напоили меня какой-то фигней. Очнулся тут.
Гоблин опять удрученно вздыхает, как будто моя ложь причиняет ему изрядную боль. Одной рукой он оттягивает мне кожу на веке и протыкает ее иглой. Глаз заливает кровь.
– Я не гладиатор, а прапорщик отдельного батальона морской пехоты Тихоокеанского флота, – сообщает он мне. – Ты меня, сучонок, сейчас поведешь к выходу. Или следующий раз буду колоть прямо в глаз.
– Ты что, совсем стебанулся? Куда тебя вести? Мы под землей. Отсюда наверх ходит один лифт, да и тот без кнопок. С другой стороны – арены для боев и зоопарк. – Неожиданно для себя я начинаю истерить.
Впрочем, ради собственного глаза еще и не так запоешь.
– Говорю же, я точно такой же пленник, как и ты. Расстегни мою олимпийку – все тело в шрамах. Развяжи меня, и поговорим по-человечески.
– А чего ж тогда у тебя ключ от моей камеры?
– Не только от твоей. Я гладиаторский врач, лечу тут всех, кто выжил. Но наверх хода нет. Даже если ты меня здесь на ремни перед камерами порежешь, то вряд ли отсюда выберешься. Для охраны я такой же червяк, как и ты. Крыса подопытная.
Моя искренность наконец-то находит отклик в суровом гоблинском сердце. Он аккуратно прячет иголку в чемодан и развязывает путы. Оказывается, морпех связал меня обычным вафельным полотенцем, порванным на продольные лоскуты.
– Ладно, вставай.
Я обильно промываю пораненное веко холодной водой. Прапорщик терпеливо наблюдает за этой процедурой с койки. Потом мы садимся за стол и беседуем.
Он внимательно слушает мой рассказ и оживляется лишь на той его части, где меня поднимают наверх.
– Так тебя все-таки иногда выводят в верхний ярус?
– Дважды выводили. Но сбежать вряд ли получится. Кругом горы, местность незнакомая. Зима опять же. Даже за периметр не выбраться.
Тут прапор и огорошивает меня неожиданной информированностью:
– Местность знакома. Меня ведь эти шакалы тут и повязали. А зима не вечно будет.
Алексей – так зовут морпеха – пришел в Колизей сам.
– Была, понимаешь, мечта совершить одиночный зимний переход на лыжах через Саяны. Взял отпуск специально под это дело, подготовился, маршрут проложил, пошел. И вдруг на какой-то там день пути в самом диком месте нахожу базу отдыха. На карте ничего подобного не указано. Территория обнесена бетонным забором. Я без всяких подозрений подхожу к КПП. Оттуда барбосы с автоматами выскакивают. Дескать, чего тебе надо, кто таков? Зайдем для выяснения личности. Я человек военный, дисциплину понимаю. Доложился по форме. Чайком с мороза по-дружески угостили. Очнулся здесь. Сегодня вот повели против какого-то чудика драться. Я сначала не хотел, да выхода не было. Его потом крокодил съел.
– А день какой был, когда тебя взяли?
– Второе февраля.
Ого, а меня выдернули из жизни еще в августе! Полгода уже, выходит, живу на гладиаторских харчах.
– Давай рану зашью, раз уж пришел.
– Да ладно. Оставь иглу с нитками, сам зашью. Не впервой. А ты подумай насчет побега. Вдвоем-то веселей. Можно бежать и через зверинец. Должен же там быть вход для работников, которые животных обслуживают. Впрочем, все это надо как следует обмозговать.
На этой оптимистической ноте мы и расстаемся.
Я добираюсь до своей камеры, скидываю барахло, иду в душ, а потом заваливаюсь спать. Хватит с меня на сегодня огорчений. Надеюсь, завтра мое состояние улучшится.
Благосостояние Гека стало быстро улучшаться. Он еще пару раз сыграл поляка. Кроме того, время от времени парни прикрывали бригаду наперсточников на рынке. Работа не пыльная: ходи себе да смотри, чтобы сильно обиженные проигравшие не попытались качать права. За каждый такой выход Волков получал не меньше стольника.
Войдя во вкус, Гена даже предложил Пашке кинуть Банана. В этот раз, естественно, роль подсадного товарища пришлось играть Волкову. Изображать поляка довелось боксеру Виталику, еще одному достойному члену их команды.
Для проведения акции парни выбрали старинный особняк в центре. До революции там жил какой-то купец, а потом здание поделили на коммунальные квартиры, расположенные по обеим сторонам длиннющего коридора. Как раньше было принято, в его конце имелся черный ход.
Все шло гладко до момента исчезновения мнимого поляка.
Когда выяснилось, что тот пропал, а в газету завернута нарезанная бумага, Банан неожиданно остро взглянул на Гека и заявил:
– А ты ведь, Гена, с ним заодно! Эх, ну ты и сука! – с этими словами Банан ловко плюнул Геку на рубашку, спокойно повернулся и пошел к выходу из зеленого дворика, сейчас совершенно пустого.
Да уж, выдержке человека, который прямо сейчас потерял тысячу деревянных, можно было только позавидовать.
Гек догнал одногруппника, развернул к себе и коротко ударил в лицо. Голова Банана дернулась. Он попятился назад и долю секунды балансировал на грани падения, однако все-таки удержался на ногах и присел на бордюр. Меж ладоней, прижатых к лицу, сочились темно-красные капли.
– Ладно, Генчик, – глухо сказал Банан через этот барьер. – Отольется еще тебе!..
– Что ты несешь! – как можно убедительней вскричал Гена. – Я тоже деньги потерял. И не хрен мне тут на рубаху плевать!
Банан оторвал ладони от лица и окинул взглядом свою майку с логотипом «Айрон мейден» на груди. Убедившись в том, что пятен на ней вроде нет, он сорвал лист лопуха и приложил его к разбитому носу. Ни слова больше не говоря, Олег Банаев побрел прочь.
На душе у Гека было как-то нехорошо. Вроде Банан ему не друг, сват или брат, однако ощущать себя предателем было совсем неуютно.
Впрочем, когда он вечером получил четыреста рублей, муки совести, и так не очень-то сильные, затихли совсем. В конце концов, назвался хищником – наплюй на сантименты.
Впрочем, когда он вечером получил четыреста рублей, муки совести, и так не очень-то сильные, затихли совсем. В конце концов, назвался хищником – наплюй на сантименты.
Деньги Волков-младший стал прятать в каком-то отцовском толстом старом справочнике с пожелтевшими страницами. Родитель ни разу не снимал его с полки за все время, что Гек себя помнил. Он вырезал внутри большое квадратное отверстие и начал заполнять его купюрами.
Теперь уже поход в «Золотую осень» на чашку послеобеденного кофе стал для него делом обычным. А тут и горбачевский закон о борьбе с пьянством, как это и предвидел Тимофей, подкинул тему.
Волков учился на втором курсе, когда антиалкогольная кампания набрала нешуточные обороты. За запах спиртного студент мог запросто вылететь из института. Пить они, понятно, не перестали, но шифроваться теперь приходилось серьезно.
Тут-то Гена и пришел в вузовский комитет комсомола.
– А давайте создадим что-то типа патруля по выявлению пьяных в общежитиях, – предложил он.
Комсомольским богам идея понравилась. Они поручили Геку организовать сознательных спортсменов и разрешили проводить рейды. Естественно, в патруль был включен и Пашка.
Новое начинание обернулось прямо-таки золотой жилой. Хочешь спокойно бухать – делай взнос в фирму «Гек и Репа». Вдобавок застуканные любители горячительного платили нехилые отступные, лишь бы о них не сообщали в деканат. Да бог с ней, с соткой рублей, главное, чтобы из института не выперли!
Впрочем, так легко расставались с деньгами не все. Кое-кто пытался решить вопрос с патрулем при помощи грубой физической силы. Но драка с Гениной командой не имела абсолютно никаких перспектив на успех. Старшекурсников и большую часть «армейцев» парни благоразумно не трогали, лишь предупредили о недопустимости появления бухими вне места пития.
Тем не менее деятельность антиалкогольной команды даже в таком усеченном варианте вызвала жуткое недовольство широких студенческих масс. Протест подспудно накапливался и грозил вылиться в масштабный конфликт. От Гека отвернулись почти все однокурсники. Не сказать, чтобы он сильно из-за этого переживал, но, в общем, чувствовал себя несколько некомфортно. За его спиной то и дело слышался угрожающий шепоток: «Устроить бы гадам темную». Но из-за физической мощи антиалкогольной бригады дальше пустых разговоров дело не шло.
Давно я здесь так много не разговаривал, как после знакомства с Лехой Крабом. Не с кем было словом перекинуться, разве что с Багирой. Да и то мы больше трахались, чем беседовали, хоть я нисколько не досадую по этому поводу. А мы с Лехой решили создать что-то вроде подпольной организации.
Краб – это армейская кличка морпеха. Он ей полностью соответствует – мощный, коренастый, с огромными руками-клешнями. Даже глаза какие-то крабьи, бледно-водянистые, чуть навыкате. На квадратной челюсти сходство слегка сбоит, но если предположить, что это помесь бульдога с крабом, то все становится на свои места.
Леха быстро переехал в люкс. Да, боец он опасный. Хорошо, что наша встреча произошла уже по окончании моей карьеры на арене. Иначе послужной список гладиатора Гека оказался бы значительно короче.
Встречаемся мы только после боев. Я захожу к нему под видом врачебного осмотра. Возможно, за мной следят уже не столь пристально, но рисковать не стоит.
– Идею с побегом надо модернизировать! – разглагольствует Краб, пока я зашиваю ему небольшие резаные раны.
Болевой порог у него высокий. Даже удивительно! Я протыкаю иглой живую плоть, а он в это самое время может спокойно рассуждать на разные темы.
– Мы не будем бежать, – продолжает Алексей. – Устроим восстание гладиаторов и захватим все это гнездо порока, повергнем Колизей во мрак и ужас!
Речь Краба от эйфории, охватившей его после боя, становится пафосной.
– Какое-то время мы здесь продержимся. Дождемся, пока прилетят вертушки с гостями, захватим их и свалим по воздуху.
– Ты уверен, что они на вертушках прибывают?
– А на чем еще? Тут одна дорога, да и та грунтовка. По ней можно на джипах проехать, но трястись придется не слабо. До ближайшей деревни около двухсот километров. Вряд ли важные господа захотят целый день мыкаться по горам. Да и снабжать Колизей резонно именно по воздуху. Сам прикинь, тут одних гладиаторов несколько сотен. А обслуги сколько? Весь этот зверинец кормить надо. Плюс охраны тут наверняка немеряно.
– И что, ты собираешься роту охраны вдвоем со мной нейтрализовать?
– Ну, во‑первых, хороший морпех целой роты стоит. Во-вторых, нейтрализовывать будешь ты. Наверх тебя одного выпускают. Твоя задача – охрана в комнате слежения. Затем присылаешь нам лифт. Мы с десятком человек поднимаемся наверх и вступаем в бой. А лифт отправляем за следующей партией. Сколько в кабинку народу зараз влезет?
– Не больше шести человек. Тут два лифта.
– Ладно, управимся и так. Главное – быстрота и натиск.
План Лехи явно шит белыми нитками. Нам неизвестно ни количество охраны, ни расположение наземных помещений. Но все же это лучше, чем ничего. Потому что рано или поздно нас всех спишут на мясо крокодилам.
– Сколько народу у нас на уровне?
– Сейчас около сотни. Десять люксов, остальные живут в обычных камерах.
– Короче, наведи мосты с парнями из этой десятки. Пусть будут готовы в любой момент.
– Ты про ключ забыл. Как я тебе его передам?
Но сейчас Леху трудно смутить подобной ерундой.
– Передашь как-нибудь, когда наверх пойдешь.
– Для этого нужно заранее знать, что в такое-то время меня туда поведут. Да и после вызова к лифту незаметно зайти в твою камеру будет невозможно. Они же не дураки.
– Ладно, не грузи меня фигней, когда я стратегией занимаюсь, – добродушно отвечает Леха цитатой из анекдота про мышек и ежиков. – Там видно будет. А что, тут реально сотня гладиаторов? С такой командой можно дело замутить.
– Можно, конечно. Но наверх такую толпу разом не выведешь. А здесь, внизу, мы как крысы в трюме. Откроют воду или газ, и всем нам кранты. Да и разные тут люди. Братков много, таджиков каких-то.
– А армейцы есть?
– Судя по наколкам, с пару десятков.
– Вот на них и будем делать ставку. С вояками-то общий язык найдем. Как только подходящая ситуация возникнет.
Борьба парней с пьянством завершилась внезапно. В одной из комнат общаги номер четыре состоялся буйный, шумный и не санкционированный праздник.
Председатель студсовета Валька Дронова для урегулирования ситуации вызвала Гека с друзьями. Они как раз околачивали боксерские груши и макивары в спортзале у Тимофея. Тамошний телефон, равно как и домашний номер Волкова, Валька давно занесла в свою особую книжечку для важных контактов. В ней присутствовал даже – страшно сказать! – телефон горкома ВЛКСМ.
Группа быстрого реагирования, состоящая из трех друзей, оперативно погрузилась в салон Пашкиной «двойки» и уже через десять минут прибыла к месту назначения. Но расходившиеся гуляки при виде грозного патруля и не подумали расходиться. Причина столь дерзкого поведения выяснилась сразу же.
– Я Олег Монгуш, чемпион СССР по классической борьбе, – заявил невысокий парень, выступив из рядов участников торжества. – Приехал в гости к родному брату. Почему нам нельзя чуть-чуть посидеть?
Если он и был чемпионом, то явно не в тяжелом весе. Про таких еще говорят «сильный, но очень легкий».
– Если не хочешь, чтобы твой брат из вуза вылетел, живо выметайся отсюда! – с нажимом произнесла Валька, чувствуя за спиной мощную поддержку.
Однако чемпиону таковая внушительной не показалась.
– Готов с любым из вас один на один! – насупившись, бросил борец в сторону Гениной команды.
Сторонники именитого брата оживленно загудели.
– Хотите драться – валите на стадион. – Дронова с явным облегчением махнула рукой в сторону окна.
Ей главное было убрать бузу с территории общаги.
Тимофей чуть улыбнулся, приглашающе кивнул и повернулся к выходу. За ним потянулись все остальные.
Стадион находился на берегу протоки, ниже общежития. Пожухлый газон футбольного поля отлично подходил для разных игр, соревнований и массовых драк.
Толпа расположилась неровным полукругом, разомкнутым со стороны реки. В его центре оставался свободный пятачок.
Гек с Пашкой стояли в первом ряду. Облачка пара от дыхания оседали легкой изморозью в неярком свете уличных фонарей.
Несмотря на холодный вечер, Монгуш стянул через голову свитер и не глядя подал его за спину. Чьи-то руки с готовностью приняли одежду знаменитого бойца.
В майке-футболке чемпион выглядел чуть внушительней, но на Тимофея бугры мышц соперника особого впечатления не произвели. Он даже не снял олимпийку, в которой вышел из спортзала.