Крутов подумал о своих возможностях, основанных на медитации и пробуждении сверхреакции, но говорить об этом не стал.
– Да нет, вроде бы нормален.
Елизавета фыркнула.
– Был бы нормален, не целовал бы ведьму. У меня в роду одни колдуны да ведуньи были, то сглаз лечили, то порчу снимали, то кровь заговорами останавливали. Даже мама умеет это делать.
– А ты?
– И я тоже. Уверен, что я тебя не околдовала?
Они вышли на поляну за прудом, окруженную березняком. За поляной начиналось болотце, где молодой Крутов когда-то собирал крапиву для подкормки домашних кур. Не отвечая на вопрос Лизы, он вслух медленно прочитал:
Елизавета оглянулась, недоумевающая и заинтересованная.
– Ты любишь Блока?
– Не то чтобы люблю, но знаю, у него есть замечательнейшие строки. Бальмонта уважаю, Верхарна, Рубена Дарио. А ты?
– Я деревенская девчонка, и вкусы у меня деревенские, поэтому я люблю Есенина.
– Это хрестоматийное. Больше ничего не помнишь?
Крутов наморщил лоб.
Елизавета покачала головой, засмеялась, хотя глаза ее затуманились, погрустнели. Вполне вероятно, она вспоминала сейчас какую-то не слишком веселую страницу своей жизни. Крутов так и не решился задать ей вопрос, как ей жилось и была ли она замужем.
– А вот это помнишь?
Крутов качнул головой.
– Читал, но не помню.
Лиза взялась рукой за ствол березы, обошла ее кругом, глаза ее стали и вовсе темными и печальными.
Прервала себя, оборачиваясь к наблюдавшему за ней Егору.
– Что ж ты не спросишь, замужем я или нет?
– А это существенно? – осторожно сказал он.
– Конечно, нет, – со странным смехом ответила она, убегая вперед, касаясь берез ладонью. – Но замужем я уже побывала и больше не хочу. Так что не зови.
Крутов не нашелся, что ответить, гадая, что на нее нашло, двинулся следом, потом побежал и встал у нее на пути. Однако обнимать и целовать не стал, тонко чувствуя ее настроение. Ее ресницы удивленно взлетели вверх, Лиза почувствовала его желание и одновременно железное самообладание, насмешливо оглядела его лицо.
– Ты сильный, Крутов, но, боюсь, и ты не в силах мне помочь. Ребят у киоска возле гришанковской хаты видел?
Егор кивнул.
– Один из них – брат моего бывшего мужа. Как и почему он оказался здесь и что делает, я не знаю, но проходу он мне не дает, следит… – Она передернула плечами. – Все пытается вернуть заблудшую овечку в загон брата…
– А ты?
– Я давно указала бы им на дверь, да боюсь. Муж замешан в каких-то криминальных делах, всегда приезжает с телохранителями, все надеется… даже тут меня достает, стариков моих уговорил… а я не могу на него смотреть!
– Чего же боишься, коли не любишь и в разводе?
– Не в разводе, Егор Лукич, в том-то и дело. – Елизавета отвернулась, смахивая повисшую на ресницах слезу, улыбнулась невесело. – Такие вот дела. А боюсь я не за себя. Полгода назад появился у меня ухажер, хороший парень, специалист по маркетингу, нравился мне очень… а они его подстерегли однажды и… в общем, калека он теперь, ходит без глаза…
Крутов подошел ближе, обнял девушку, осторожно вытер ей глаза кончиком платка, потом поцеловал оба.
– Как сказал бы Вишневский: не от хорошей жизни вас целую. Успокойся, все будет хорошо. Мой глаз твоему мужу не по зубам. А почему ты развод не взяла?
Елизавета глубоко вздохнула, улыбнулась, взяла его под руку.
– Не будем об этом. Всему есть причина. У него связи чуть ли не во всех властных кабинетах Брянска, мэр города его отец. Ни одно мое заявление до суда не дошло… В общем, Егор Лукич, не повезло тебе, брось-ка ты обхаживать Лизку Качалину, выйдет это тебе боком.
– Ну уж извини, этого не дождешься, не брошу!
Она остановилась, поворачиваясь к нему лицом, раскрывая глаза шире, и плавилась в них такая надежда и признательность, что Крутова шатнуло. Он притянул ее к себе, слабо сопротивлявшуюся, и поцеловал, как давно уже никого не целовал – до эйфорического головокружения. Наверное, он мог бы пойти и дальше, но, ощутив под руками упругую грудь и почувствовав, как Лиза вздрогнула, вовремя остановился. Воздушный замок, который он начал было строить в мечтах вопреки скептическому взгляду на жизнь, слишком легко можно было разрушить.
– Почитай мне Блока, – шепнула она, удивленная и испуганно-обрадованная его безошибочным чутьем ситуации и желанием не причинить ей боль, – то самое, что начал, про кнут.
Крутов с некоторым трудом разжал объятия, отстранился от Елизаветы, и они пошли по траве краем березняка, мимо болотца, переживая удивительное чувство взаимопонимания и единения, ощущая себя частью природы и влекомые тайной, соединившей их дороги. Девушка часто поглядывала на него, по-новому оценивая его жесты и речь, отмечая его выдержку, собранность, внутреннюю решительность, независимость, умение держаться и убеждать, наталкиваясь на его ответный взгляд, прямой, волевой и пронизывающий, и сердце ее замирало отчего-то и шептало на своем языке: он – не он… тук-тук… он – не он… Хотелось верить, что – он…
Крутов повторил прочитанные строки и, вспомнив стихотворение полностью, с выражением продолжил:
Что-то изменилось вокруг, словно тень накрыла солнце, скатившееся к горизонту, хотя небо было глубоким и чистым, без единого облачка. Крутов замедлил шаги, остановился, уже поняв, в чем дело. Из-за кустов слева от болотца вышли навстречу трое парней, среди которых Егор узнал длинноволосого смуглого красавца с серьгой в ухе и белобрысого крепыша с наколками. Третий был в два раза шире каждого и напоминал двустворчатый шкаф, обзаведшийся короткими и толстыми ногами. Квадратная челюсть его вполне могла бы принадлежать гигантопитеку.
На всех троих были одинаковые рубашки защитного цвета с четырьмя кармашками и стоячим воротником – последний писк моды, серые джинсы и кроссовки «хард» с металлическими заклепками по всему канту. Почему-то именно они привлекли внимание Крутова. Такая обувь была одинаково удобна как для драки, так и для бега, и носили ее все спецформирования Министерства обороны. Парни явно не были обычной гражданской шпаной.
– Эй, спортсмен гребаный, – сказал смуглолицый абориген с серьгой в ухе, – мы тебя предупреждали по-хорошему. Что же это ты чужих замужних баб лапаешь и целуешь?
Елизавета вспыхнула.
– Гафур! Что вам здесь надо? Я не просила следить за мной!
– А тебе слова не давали, – наставил на нее палец белобрысый с наколками. – Сделай фокус – смойся с глаз, с тобой потом разбираться будем. Георгий будет очень недоволен твоим поведением.
– Я свободный человек! Борис, я требую!..
– Требовать будешь соску у мамаши дома, иди, а мы тут поговорим с твоим хахалем.
Елизавета беспомощно посмотрела на Крутова, и тот успокаивающе погладил ее по плечу.
– Подожди меня у пруда, я скоро догоню.
Девушка, непрестанно оглядываясь, обошла троицу и остановилась за кустами, кусая губы и сжимая кулачки, решив посмотреть, что будет. Троица двинулась к Егору, заходя с двух сторон.
– Мужики, – проникновенно сказал Крутов, – лучше бы вам не связываться со мной. Человек я мирный, никому зла не желаю, но всегда готов ответить адекватно. В данном же случае все не так просто, как вам кажется. Девушка не желает жить с твоим братом, парень, и заставлять ее не стоит, и следить за ней не надо. Она действительно свободный человек. Ферштеен зи?
– Заткнись! – скривил губы белобрысый Борис. – Тебя предупреждали, ты не внял, теперь придется тебя слегка поучить. Не сможешь уехать отсюда сам, вызовем «Скорую».
Крутов вздохнул. Его миролюбивое поведение воспринималось этими безмозглыми качками как проявление слабости, и убедить их в обратном можно было только наглядно. И все же первую атаку он пропустил.
Они бросились на него не всем скопом, а согласно тактике групповых действий (что говорило об их принадлежности к какой-то военизированной организации): длинноволосый Гафур отвлек его внимание, а Борис тут же прыгнул сбоку, довольно умело нанося удар ногой в живот Крутову.
Если бы не боевые инстинкты, срабатывающие помимо сознания Крутова, схватка могла бы закончиться для него плачевно. Однако, пропустив удар (ослабив его поворотом тела и напряжением мышц живота), он тут же захватил ногу белобрысого, рванул ее вверх и ответил ударом ноги в пах. После чего, заблокировав удары Гафура (кулак в лицо, кулак в шею), Егор применил «шат» – щелчок по носу снизу вверх, что мгновенно приводит к временному ослеплению противника, и от души врезал ему в грудь ногой. Смуглолицый с серьгой кубарем покатился по толстому ковру слежавшихся листьев.
Борису к этому времени удалось разогнуться, но бойцом он был уже никаким, удар по гениталиям – это вам не пощечина, и Крутов свалил его спиралью захвата-броска за руку через локоть. Оглушенный падением, брат мужа Елизаветы выбыл из борьбы окончательно. Оставался шкафоподобный бугай с челюстью, напоминавшей отвал бульдозера, но его-то как раз Крутов боялся меньше всего, парень был громаден и ощутимо силен, но слишком малоподвижен, за полминуты с начала атаки на Крутова он успел всего лишь сделать два шага и посмотреть на своих упавших приятелей. У Крутова же в арсенале хватало приемов борьбы с такими гигантами. К тому же силой бог его тоже не обидел. Егор мог не только гнуть пальцами гвозди, но и по часу висеть над пропастью на двух пальцах, зацепившись ими за ребро скалы.
– Может быть, ограничимся поклонами и разойдемся? – предложил Егор серьезно, не замечая на квадратном лице бугая следов размышления. Скорее всего этот тяжеловес думать не умел вовсе.
– Ты мертвец, – сообщил он, надвигаясь, неожиданно жидким по сравнению с массой и размерами тела голосом.
– Тогда тебе не понравится полный контакт с мертвецом, – хладнокровно отозвался Крутов.
Бугай ударил – одной рукой-кувалдой, потом другой. Каждый такой удар, наверное, мог бы свалить быка. Однако для мастера реального боя, которым был полковник антитеррористического подразделения ФСБ, опасности они не представляли. Егор просто ушел с линии атаки поворотом тела и одновременно врезал локтем в спину бугая ниже плеча, в район третьего ребра. Но и его удар не достиг цели. Гигант его почти не почувствовал, только сделал полшага вперед, пытаясь определить, куда девался его противник.
– Ну ты и бронепоезд! – с невольным восхищением проговорил Крутов, ощупывая занывший локоть. – Тебя, наверное, только гранатометом и можно взять!
– Егор! – вдруг крикнула видевшая драку Елизавета. – Сзади!
Но Крутов и сам почувствовал движение за спиной, упал вперед, спасаясь от удара палкой сзади, перекатился на бок, выполняя тэнкай – «круг нейтрализации», и уронил бугая ударом ноги под колено. Вскочил разгибом вперед (учитель называл этот прием «тати-нагарэ») и успел перехватить еще один удар палкой. Захватил руку нападавшего, выкрутил влево и вверх, церемониться не стал – влепил ногой по гениталиям и Гафуру.
– Хватит, Егор! – снова окликнула его Елизавета.
Крутов остановился, оглядел поверженных соперников, из которых мог продолжать бой лишь мало получивший бугай с квадратной челюстью, вытянул навстречу ему растопыренную ладонь:
– Остынь, бронепоезд, защита хозяина – дорогое удовольствие, оправдывается редко.
– Оставь его, Хряк, – сквозь зубы прошипел Борис, вставая с явным трудом. – Мы с ним еще поговорим… по душам.
– Мадам, не улыбайтесь, это страшно… – пробормотал Егор и не спеша направился к вышедшей из-за кустов Елизавете, круглые глаза которой говорили сами за себя.
– Мне говорили, что ты в каком-то спецназе, но я не представляла…
– И не надо, – добродушно сказал Крутов, дотрагиваясь до саднящего места на животе, куда пришелся удар ногой Бориса. – Это совсем не так красиво, как подается в кинобоевиках.
От ее внимания не ускользнул жест полковника.
– Что это ты за живот держишься?
– Попал, каратист хренов. Пустяки, до свадьбы заживет.
Елизавета остановила его, заставила задрать рубашку, и Егор обнаружил у себя ссадину с темной полосой гематомы – след заклепки на кроссовке Бориса.
– Ерунда, не стоит беспокоиться.
– Давай полечу.
– Я же говорю, заживет…
Елизавета отняла его руку и положила на живот свою ладошку, закрыла глаза. Коже стало горячо, внутри мышц началось какое-то странное щекочущее шевеление. Постояв с минуту, Лиза несильно надавила на живот ладонью, потом прошептала что-то, пальцами второй руки погладила кожу вокруг ладошки, отчего по спине Егора пробежали приятные мурашки, и сняла ладонь. Крутов глянул на живот и не поверил глазам: ссадина и гематома исчезли!
– Ну как? – слабо улыбнулась Елизавета, открывая глаза.
– Ведьма! – искренне восхитился он, обнимая и целуя девушку так, будто они были в лесу одни. Ругань, шелест и возня приходящей в себя троицы не волновали уже ни его, ни Лизу.
В деревню они вернулись, когда совсем стемнело. Попили чаю вместе с Осипом и Аксиньей, и Егор проводил девушку домой.
– Знаешь что, давай пойдем завтра по грибы? – вдруг загорелся он. – Дядька целую корзину белых и подосиновиков приволок, а я тоже места знаю.
– Почему бы и не сходить? – кивнула Елизавета, пребывая все это время в задумчивом состоянии; она вдруг поверила, что может окончательно порвать с прошлым и начать новую жизнь. Уверенность и мастерство Крутова произвели на нее сильное впечатление. Хотя сам Крутов в душе считал, что родственник и телохранители неведомого Георгия, мужа Лизы, могут пойти и на более эффективные меры вплоть до применения оружия, а воевать Егор ни с кем не хотел.
– Тогда встаем в шесть утра и в полседьмого выходим, я стукну в окно. О’кей?
– Ол райт, – засмеялась девушка.
В рассеянном свете фонаря, освещавшего киоск коммерсантов, загадочно и маняще блеснули ее глаза, Крутова с огромной силой повлекло к девушке, задыхаясь от чувств, не понимая, что с ним творится, он обнял ее, целуя лицо, шею, губы, грудь, и резко отодвинулся, уловив тревожный толчок сердца и удержав язык от признания в любви. Его остановил не рассудок, а некое высшее чувство, глубинное понимание сути явления, видение ауры девушки. Эти слова не следовало произносить под влиянием минуты, чтобы не разочаровать Елизавету впоследствии и не разочароваться самому. На ум пришли строки Константайна, потрясшие когда-то Егора:
И тогда она, женским чутьем угадав, что творится в его душе, сама обняла его и поцеловала…
Прервал их объятия и полет в астрале лишь скрип двери дома: отец Елизаветы вышел на улицу, чтобы посмотреть, кто стоит с его дочерью.
* * *В семь утра они перешли по мостику через ручей, впадающий в маленькую тихую речку Добрушку, и углубились в лес, простиравшийся на десятки километров на север и восток Брянщины. Крутов был одет, как завзятый грибник, в спортивный костюм, ветровку, головной убор под названием панама и кеды – вместо сапог; в руках он нес вместительную ивовую корзину и подаренный бетдаггер вместо грибного ножика. Елизавета, впервые увидев необычной формы нож, попросила его поносить, но Крутов дал ей всего лишь подержать «летучую мышь», способную резать, колоть и рубить.
На девушке были джинсы, футболка, ветровка, платок и сапожки, а корзину она несла вдвое меньшую – туесок из березовой коры.
Оба понимали, что поход за грибами лишь предлог побыть вдвоем, однако делали вид, что выбрались в лес, чтобы полюбоваться природой, насладиться ее вечным покоем и отдохнуть от городского шума, и обоим эта игра нравилась, будто к ним вернулись школьные годы, беззаботная и ветреная юность. Лиза взяла с собой видеокамеру, запечатлела на кассету переход Крутовым мостика, потом они поспорили, кто будет нести камеру дальше, поцелуй их помирил, и камера осталась у Елизаветы.
Обычно Крутов начинал грибные маршруты с березняка за болотцем на окраине Ковалей, однако на этот раз решил сразу повести девушку за Добрушку, в сторону Николаевки, где в дубовой роще всегда собирал боровики.
За речкой пошли смешанные березово-сосновые леса, сменявшиеся в низменных местах осинничками с кленами и дубками, где росли подберезовики и подосиновики. За час похода грибники набрали по полкорзины молоденьких красноголовиков, и настроение у обоих поднялось до возвышенно-мечтательного, умиротворенного, жизнерадостного. Забылись беды, невзгоды, неприятные встречи, заботы, рутинные дела, впереди маячила призрачная фигура птицы счастья, обоим было весело и хорошо, и поцелуи их, будоражащие душу и заставлявшие чаще биться сердце, были как бы прологом будущих наслаждений.
В девять часов вышли к Бурцеву городищу, и Елизавета долго снимала со всех сторон осевший, десятиметровой высоты курган, частокол заостренных бревен вокруг вершины, почерневших, но до сих пор не сгнивших, хотя возраст их перевалил за тысячу лет. А вот идол, венчавший вершину холма, к которому любил взбираться Крутов, исчез. И еще одна деталь неприятно поразила Егора – раскоп. За кучей валунов у подножия кургана виднелось целое поле свежевырытой земли площадью с волейбольную площадку. Складывалось впечатление, что подножие и часть склона холма перекопали любители старинных кладов.
Крутову вспомнился сон с человеческими руками, торчащими из разрытого кургана, и настроение его упало.
– Пойдем, – подошел он к увлеченной видеосъемкой, раскрасневшейся Елизавете, не отрывающейся от видоискателя камеры. – Скоро станет совсем жарко, а мы еще не добрались до места.