– Нет.
Вопросы сыпались как из рога изобилия. Лапин отвечал без запинки, в своих ответах он был вполне искренен. Какой смысл ему обманывать машину?
Хотя некоторые вопросы показались ему весьма странными.
– Вы болели венерическими заболеваниями?
– Нет.
– Вступали в гомосексуальные связи?
– Нет.
– Сотрудничали с органами госбезопасности?
– Нет.
– С органами внутренних дел?
– Нет.
– С преступными группировками?
– Нет.
– Кто такой Тахиров?
– Не знаю.
– Вы встречались с Кондратьевым?
– Нет.
– Вы специально направлены для внедрения в банк?
– Нет.
– Бывали за границей?
– Нет.
– Жили по чужим документам?
– Нет.
– Вы проходили специальную боевую подготовку?
– Нет.
– Приходилось стрелять в людей?
– Нет.
– Париж красивый город?
– Не знаю.
– Вы проходили раньше испытание на полиграфе?
– Нет.
– Вас учили, как скрыть правду при опросе с полиграфом?
– Нет.
– У вас есть счета в зарубежных банках?
– Нет.
– В российских?
– Нет.
– Вам нравится Австрия?
– Не знаю.
– У вас есть крупные суммы денег или ценностей?
– Нет.
– В Африке очень жарко?
– Не знаю.
Опрос продолжался еще около двадцати минут, наконец Слепцов улыбнулся.
– Ну вот и все. Устали? – Он снял с Лапина датчики. – Можете быть свободны. Результаты я передам Пал Палычу.
Сергей размял затекшие мышцы.
– А каковы результаты?
– Отличные, – Слепцов улыбнулся еще шире.
Но, когда испытуемый вышел, улыбка погасла. Результаты вовсе не были отличными, скорее наоборот. Лапин не прошел тестирования. Слова и реакция организма не совпадали. Если верить прибору, Лапин говорит не правду примерно в двух случаях из трех. Эта не правда не опасна для банка и не приносит никакой выгоды самому испытуемому. Зачем же он тогда врет?
Да и картина лжи выглядит крайне странно и совершенно необычно. Судя по показаниям полиграфа, в процедуре тестирования поочередно участвовали сразу несколько человек. Причем у каждого из них имеются специфические отличия, например, разные временные реакции на вопрос, а также отличающаяся по амплитуде и длительности импульсов психоэнергетика.
Взять, к примеру, «зарубежный» вопрос, звучавший чаще других. В общей сложности у Лапина на него нашлось четыре варианта ответов.
Первый: твердое «нет». Полиграф, получающий объективную информацию со своих датчиков и электродов, подтверждает, что Лапин действительно никогда не бывал за границей.
Второй вариант: испытуемый вслух сказал «нет», но компьютер столь же однозначно фиксирует ложь.
Третий вариант: Лапин попытался «прикрыться», но сделал это не очень умело.
И, наконец, четвертая «версия» Лапина: тестируемый вполне профессионально прикрыл свои эмоции, но сопоставление психофизиологических характеристик выявляет умело замаскированную ложь.
Полученные результаты выглядели настолько не правдоподобными и даже абсурдными, что заставили Слепцова усомниться в исправности оборудования. Он запустил с клавиатуры контрольный тест. Проверка показала, что полиграф функционирует исправно. Странно, очень странно... В его практике подобных случаев никогда не встречалось. И в специальной литературе они не описываются...
Тяжело вздохнув, Слепцов принялся составлять отчет.
Тем временем Лапин разговаривал с Терещенко.
– Ты шикарно выглядишь, – отметил Пал Палыч. – Небось все деньги потратил?
– Почти, – кивнул Сергей. – Но утром получил Мелешинский должок, так что опять при деньгах. А с сегодняшнего дня надеюсь сесть на твердый оклад.
Терещенко воздержался от ответа, и Лапина это насторожило.
– Что-нибудь не так?
Пал Палыч внимательно рассматривал его водянистыми глазами.
– Ты изменился не только одеждой, но и всем обликом...
– Так я же постригся!
– Иногда мне кажется, что ты нарочно прикидываешься простачком. И тебе это неплохо удается временами.
Сергей обескураженно замолчал.
По внутренней связи позвонил Тимохин.
– Тут Слепцов принес мне отчет. Твой парень провалился.
– Да? – В голосе Пал Палыча не слышалось большого удивления.
– Да! – раздраженно бросил начальник СБ. – Скорей всего это подсадная утка Тахира. Или еще какой-то темный тип. Так что гони его в шею! Я надеюсь, что ты не успел показать ему все наши секреты!
Лицо Терещенко закаменело. Какой черт дернул его тащить в банк этого оборванца, отдавать ему свою одежду, водить по зданию да еще пытаться устроить На работу? Конечно, никакой он не человек Тахира, просто психопат с перевернутыми мозгами, но это неважно... Тимохину нужно отрабатывать свой хлеб и демонстрировать умение разоблачать врагов в своих рядах. Тем более что он всю жизнь этим и занимался. Сейчас он может поднять такой шум, что и сам Пал Палыч окажется на улице.
– Что-нибудь случилось? – тревожно спросил Лапин, заметив перемену в собеседнике.
Терещенко кивнул.
– Ты не прошел испытания. Прошу тебя уйти и никогда не возвращаться.
У меня из-за тебя могут быть крупные неприятности. И никогда не звони мне.
– Но почему?!
Пал Палыч с трудом держал себя в руках. Ему хотелось заорать, затопать ногами на этого идиота, обложить его тяжелым трехэтажным матом. Однако это не могло улучшить его положения.
– Наверное, потому, что у тебя дефектные мозги. До свидания.
Из дверей банка Лапин вышел как во сне. У него опять не было перспектив, не было влиятельных покровителей, не было денег. Нет, деньги есть, три миллиона с небольшим. Но они скоро закончатся. И что тогда?
Замаячившая было светлая жизнь растаяла, как мираж. Болела голова, звенело в ушах. Хотелось лечь, закрыть глаза и провалиться в долгий-предолгий сон. Лапин побрел домой.
Тиходонск, бандиты явные.
Какой бы крупной и мощной ни была криминальная группировка, расстрел шести наиболее активных Членов, включая вожака и его главного помощника, – это такой удар, от которого оправиться очень нелегко, если вообще возможно. Во-первых, теряется часть прямой грубой, физической и огневой силы, во-вторых – подрывается моральный дух уцелевших, в-третьих, замкнутые на убитых деловые операции обрываются и все тонкости уходят вместе с ними, что позволяет конкурентам «наехать» на ослабевшую организацию, предъявив финансовые или территориальные претензии, в-четвертых, с утратой вожака резко падает дисциплина и возрастают центробежные тенденции: монолит раскалывается на отдельные куски и группировка перестает существовать.
Спасти положение может человек, пользующийся в организации авторитетом, обладающий силой, волей и жестокостью, способной привести братву к повиновению. Таким человеком у речпортовцев был Паша Битов по прозвищу Биток. Сто восемьдесят сантиметров, сто десять килограммов, короткая стрижка и сломанные уши, выдающие борцовское прошлое, вытатуированный на пальце перстень ромбовидной формы с числом 146 в центре и четырьмя расходящимися лучами – память о четырехлетней Отсидке за разбой.
Баржа видел в Битке конкурента и опасался его, а потому всячески задвигал, они часто ссорились, и смерть вожака объективно была для Паши подарком. Если бы в момент убийства он не находился в другом месте на глазах многочисленных свидетелей, подозрения в первую очередь пали бы на него. Да и так... Братва – народ недоверчивый, у Баржи связи по всей России, не станешь же всем объяснять про свое алиби. Да они и словечек-то этих, ментовских, не понимают, им одно дай – месть! Пацаны тоже, они вроде и готовы под Битком работать, но и им месть нужна, чтобы успокоить: не боитесь, братаны, чуть что – всех за вас на куски порвем!
Поэтому в похоронных хлопотах Биток о мести не забывал.
– Серый с Кумом наверняка выкарабкаются, а вот у Хомута дела плохи, – докладывал только вернувшийся из больницы Питон. – Мы все лекарства недоставали, врачей забашляли, охрану у палат поставили...
– Что с кладбищем? – гулко спросил Биток.
Угол слегка шевельнулся.
– Места козырные забили, у самой Аллеи почета, гробы заказали дубовые, катафалки. У них как раз три «Кадиллака» – все забили.
Они сидели в задней комнате ресторана «Речной». Здесь было не так шикарно, как в «Якоре», служившем официальной штаб-квартирой группировки, но сейчас там все изрешечено пулями, да и кровь еще не отмыли как следует. И вообще... Братва верит в приметы...
– Почему три? – спросил Питон. – А Хомута куда?
– Так он же еще живой...
– Это он сейчас живой, – возразил Питон. – А к похоронам скорей всего будет готовый.
Они посмотрели на Битка.
– Пока живой – какой катафалк? – прогудел он. – Если что, будем думать...
На этом оперативном совещании, или планерке, складывался и притирался костяк нового руководства группировки, потому что кто проявляет активность при отправлении предшественника в последний путь, тот и занимает его место. Это правило неоднократно подтверждалось при смене генсеков в начале восьмидесятых.
– А эти обезьяны? – прорычал Биток. Он мало верил, что слегка приблатненные чужаки решились на такое дело и успешно его провернули. Тут чувствовался другой уровень и другая сноровка. Но раз молва назвала ответчиками Рубена и Сурена, было бы глупо это опровергать. Формально основания у них имелись.
– Нигде нет, – развел руками Питон. – Ребята везде ищут, четыре засады поставили, пусто. Скорей всего к себе в Ереван дернули. Там их не достанешь...
– Всю жизнь в Ереване не просидят. У них уже здесь дела, должники, бабки вложенные. Никто не бросит. Вернутся, – высказал свое мнение Угол, и присутствующие отметили, что в его рассуждениях была логика.
Но Биток не мог ждать у моря погоды.
– А кто третий с ними был? – мрачно спросил он. Ответом послужило столь же мрачное молчание. Но, когда троица приступила к обеду – толстым свиным отбивным с жареным луком под холодную водку, в коридоре послышались шаги и в кабинет ввалился возбужденный и слегка пьяный Коляша.
– Нашел паскуду! – с порога сообщил он и, пройдя к столу, жадно выпил водку из стакана Питона.
– Кого? – вскинулся Биток. Его сотрапезники перестали жевать.
– Третьего! – победно оскалился Коляша. – Есть такой хер – Сережка Лапин, на Мануфактурном живет. Кличка Чокнутый. Он с этими армянами вожжался. Они его на дело позвали, он и пошел.
– Откуда знаешь?
– Его пасынок проболтался. Сожительницы сын. Рассказал пацанам, как Рубен пахана на дело позвал, тот был на мели, а вечером пришел с вот такой пачкой «зеленых» стольников!
Коляша расставил кривой большой палец и толстый мизинец так, как только позволяли связки ладони, и этот жест придал убедительность его рассказу.
– Вот сука! – ударил кулаком по столу Питон.
– За такие бабки любой подпишется! – высказался Угол и тут же замолчал, поняв, что сморозил глупость.
– Где он сейчас? – спросил Биток. Он не собирался вникать в степень доказанности вины неизвестного Чокнутого, главное – есть конкретный человек, на примере которого можно показать, что такое месть речпортовской братвы.
– Дома нету, я проверял. Подослал одного алкаша, вроде денег занять, баба сказала – вечером будет.
– Ты там кого-то оставил?
– А то! – обиделся Коляша. – Семен с братом дежурят. Машину за угол поставили, все грамотно...
– Живым пусть привезут! Мы из него все про тех двух обезьян вытряхнем!
Тиходонск, банкиры.
Юмашев вернулся в банк около трех, но его ждали, и никто из руководителей служб не уходил даже на обед.
– Всех ко мне! – скомандовал он, стремительно проходя в кабинет, и Ирочка мгновенно обзвонила отделы.
– Пал Палыч, вас приглашает Владимир Николаевич, – прощебетала она в селектор.
Хмурый Терещенко встал из-за стола, когда прозвонил городской телефон.
– Слушаю! – недовольно рявкнул он.
– Приветствую вас. Пал Палыч, это Мелешин, – голос звонившего был сладок, как патока. – Сегодня недоразумение с вашим другом улажено, он получил полный расчет.
– С каким другом? – Озабоченный своими мыслями, Терещенко не сразу въехал в тему.
– С Сережей Лапиным, – пояснил Мелешин. – Мы с ним тоже давно знакомы и всегда хорошо ладили...
– Иди ты в жопу вместе с этим идиотом! – Всю накопившуюся в душе и требующую выхода злобу он выплеснул в этом крике и бросил трубку. Выйдя в коридор, он почувствовал, что разрядка помогла, он почти успокоился.
В кабинете шефа уже находились вездесущий Тимохин, главный бухгалтер Лебедев, руководитель информационной службы Митяев, а следом за Терещенко вошли заместители председателя Попов и Игнашин. Все сидели по обе стороны длинного стола для совещаний, а председатель правления, как всегда, в торце.
Юмашев был взволнован и даже не пытался этого скрыть.
– Знаете, чего он хочет? – Ослабив узел галстука, Юмашев обвел собравшихся усталым взглядом. – Ввести в правление двух своих людей. Мотивирует красиво: слишком много его структур нами кредитуются, большой объем инвестиций, – и он должен быть уверен, что мы не кинем его на очередном крутом повороте.
– Да-а-а... – выдохнул Игнашин.
Остальные не издали ни звука, в кабинете наступила кладбищенская тишина. Схема известная, не первый банк прибирается таким образом к рукам.
Если члены правления не станут соглашаться с вновь кооптированными, с наиболее строптивыми произойдут несчастные случаи из тех, которые в последнее время преобладают в банкирской среде: убийство в подъезде собственного дома или в автомобиле. Впрочем, места несчастных случаев могут варьироваться, но основная цель – никогда.
– Сколько он хочет получить? – спросил Лебедев.
– Пятьдесят миллиардов на строительство коттеджного поселка в Богатяновке. Под сниженный процент.
Тишина сгустилась. Сумма была совершенно нереальной даже для «Тихпромбанка». Значит, это просто жесткий ультиматум.
– Что же делать? – растерянно спросил Попов. Он был обычным, «гражданским» человеком и не понимал, что на его вопрос имеется единственный ответ, только не каждый способен о нем даже помыслить, не говоря уже о том, чтобы произнести вслух при стольких свидетелях.
Тимохину, Митяеву, да и самому Юмашеву, как бывшим гэбэшникам, все было предельно ясно. Но от этой ясности холодело в желудках и сосало под ложечкой.
– Я уже беседовал с губернатором, – солидно проговорил председатель.
– Поговорю с Крамским, Лизутиным. Думаю, они помогут мне убедить Тахира, чтобы тот поумерил аппетит. В конце концов, мы с ним долго ладили и можем продолжать доброе сотрудничество.
Тимохин и Митяев переглянулись. Солидный бизнесмен, прожженный коммерсант, опытный человек, с серьезным лицом нес полную чепуху. Детский лепет какой-то...
«Маскируется, – подумал Тимохин. – Чтобы никто ничего не подумал, если что...»
– Что скажете, Петр Алексеевич? – заметив его телодвижения, слегка улыбнулся Юмашев.
К Тимохину у председателя было особое отношение. Именно Тимохин в свое время сумел убедить правление реорганизовать структуры банка таким образом, чтобы вопросы безопасности и защиты коммерческой тайны из второстепенных перешли в разряд приоритетных. Благополучные швейцарцы могут позволить себе скромные три процента на фирменную безопасность, но в России, где государственная защита бизнеса отсутствует напрочь, подобная беспечность попросту самоубийственна.
Перестройка потребовала больших инвестиций, но Юмашев на расходы не скупился. Вскоре он смог убедиться в том, что новая политика приносит положительные результаты. Таких проколов, как в 93-м году, когда конкуренты внедрили в охрану своих людей, в практике службы безопасности больше не встречалось. Да и всевозможные «жучки» и «клопы» исчезли из банковских помещений. Банк перестало лихорадить, а конкуренты заметно присмирели. Постепенно Юмашев приблизил к себе Тимохина, сделав его своим главным советником. Оклад Петра Алексеевича был четвертым по величине в фирме, чуть меньше окладов Игнашина и Попова. Хотя Тимохин виду не подавал, но этот факт не мог не вызывать у него раздражения.
– Есть несколько вариантов, – медленно начал Петр Алексеевич. Он понял, что надо напустить туману, и импровизировал на ходу. – Мы можем переговорить с Хондачевым, руководителями других банков, где кредитуется Тахир, пусть перекроют ему кислород...
Тимохин тоже плел чепуху, но Юмашев одобрительно кивал, и начальник СБ понял, что это не совещание, а спектакль.
– Можем сделать и по-другому...
Внезапно Терещенко вскрикнул и схватился за сердце. Он думал, что на нервной почве у него дрожит жилка на ноги. И вдруг понял, что это не жилка. В кармане работает щекотунчик «МК-01». Сверхсекретное совещание по важнейшим для банка вопросам прослушивает противник. Даже не противник – враг!
– Что с вами, Пал Палыч? – привстал председатель. – Вам плохо?
Лицо Терещенко покрыла мертвенная бледность, челюсть безвольно отвалилась.
– Здесь микрофоны... Нас подслушивают...
Смертельно побледнев, он уронил голову на стол. Раздался деревянный стук.
Тимохин и Митяев вскочили, пока остальные озирались по сторонам, Тимохин нырнул под стол и через минуту вынырнул обратно с небольшим черным коробком размером в половину спичечного. Лебедев ахнул. Впервые происки недругов имели такое материальное выражение. Наглядное и не допускающее двояких толкований. В возникшей сумятице сразу стало видно, кто есть кто. Юмашев платком промокнул вспотевший лоб и явно хотел отдать какую-то команду, но не знал какую. Игнашин потянулся к графину, но Лебедев опередил его и наливал воду себе, выбивая мелкую дробь горлышком о край стакана. Попов застыл неподвижно, с оцепеневшим видом перебирая лежащие перед ним бумаги.
Совсем по-другому действовали профессионалы безопасности.
– Они где-то рядом, эта штука работает до трехсот метров, – буркнул Митяев и выскочил за дверь.