Недавно, когда во время обсуждения сложного финансового вопроса кто-то из министров выдвинул возражения и попытался обосновать их своими фактами, президент не выдержал. Под объективами телекамер он впервые сорвался и громко попросил: «Без комментариев». И еще раз повторил свою просьбу. Это был очевидный срыв, но он не хотел признаваться в этом даже себе самому. Вынесение интеллектуального спора на широкую аудиторию ему не нравилось.
Президент прикрыл глаза. Когда несколько дней назад в театре в их с женой сторону метнулся человек с блеснувшим в руке ножом, он не испугался. Совсем не испугался. Наоборот, инстинктивно шагнул вперед, защищая жену. Там все было ясно. Кто-то пытался прорваться к нему, но он сразу же, еще до того, как злоумышленника схватили офицеры охраны, понял, что абсолютно не боится этого незнакомца. Вот если бы все было так просто и в политике!
Когда несколько лет назад бывший президент предложил ему эту должность, он тоже не испугался. Но засомневался. Из-за огромной ответственности. Потому и отказался. Однако случилось невероятное. Через несколько дней президент повторил свое предложение, и он, уже сознавая всю меру ответственности, согласился.
И затем искренне старался соответствовать своей должности. Он никогда не мечтал о такой вершине, не готовился к ней, не строил честолюбивых планов. Но, оказавшись на этом посту, отнесся к нему со всей ответственностью, с какой привык относиться к любой работе. Он очень старался. Хотя иногда случались срывы. Они были связаны и с его психологией, и с его прежней работой, и с его психотипом, который так явно проявлял себя на первом этапе его работы.
На одной из пресс-конференций, которые его так раздражали, речь зашла о террористических акциях на Кавказе. Он, не сдержавшись, пообещал «мочить террористов в сортире». Журналисты потом долго издевались над этими его словами. Через некоторое время, сразу после очередного террористического акта, когда французский журналист позволил себе нетактичный вопрос, президент снова не сдержался, предложив французу отправиться туда, где ему будет гарантировано «обрезание», проведенное по мусульманским обычаям, чтобы лучше понять проблему. Переводчики не смогли нормально перевести эту фразу. Точнее, даже не пытались, во избежание большего скандала. Но смысл ее был понятен, и это не осталось незамеченным.
Самая неприятная история была связана с атомной подводной лодкой, затонувшей в самом начале его первого президентского срока. Тогда он еще не был готов к такого рода испытаниям. Отчасти виноваты были военные, слишком много и неубедительно лгавшие по поводу этих событий. Гибель заточенных в лодке людей потрясла весь мир. Кто-то из помощников посоветовал президенту не ездить на место трагедии. Это было ошибкой. Очевидной и непростительной ошибкой. Позже он ее исправил, прибыв туда. Но он был обязан в первые же дни выступить, дать свой комментарий произошедшему. А потом его позвали на Си-эн-эн, где он снова не сумел найти нужный тон, сбиваясь то на ерническую улыбку, то на слишком серьезные ответы. Это был урок. К счастью, он оказался прилежным учеником. Больше подобных ошибок уже не допускал. И ретивых помощников не слушал.
Теперь президент знал, что обязан быть последовательным, жестким и даже жестоким, если того требуют обстоятельства. Теперь он точно знал, что любая заминка, любое отступление власти будет использовано против государства, которое он возглавляет. Теперь он точно знал, что обязан проявлять твердость до конца. Что бы ни случилось.
А случилось много страшного. Сначала произошли террористические акты в Америке, и весь мир содрогнулся от расчетливой жестокости и невероятной изощренности террористов. Затем последовал захват театрального помещения с заложниками в Москве. С самого начала было ясно, что никаких переговоров с преступниками вести нельзя. Как его тогда раздражали непрошеные политики, появлявшиеся на экранах в роли посредников! Спецслужбы получили приказ и разрешение на активные действия. Такой приказ мог отдать только президент. Они взяли штурмом здание театра, уничтожив всех засевших в нем боевиков, которые называли себя «мучениками» — шахидами, официальная пропаганда считала их террористами.
Потом произошел еще более страшный террористический акт — захват школы, в которой оказалось более тысячи заложников, в большинстве своем — детей. Применить газ там было невозможно. Решиться на штурм — немыслимо. Все понимали тупиковость этой чудовищной ситуации, при которой необходимо искать варианты достойного ее разрешения. Но развязка началась спонтанно. Вокруг школы оказалось много вооруженных людей — родственников заложников. Цепь случайных событий, непредсказуемые взрывы, гибель спасателей, прибывших на место и принятых за офицеров спецназа… Все это привело к страшной трагедии — погибли дети, много детей.
Президент открыл глаза и нахмурился. Воспоминания об этих событиях всегда отдавались в нем чувством вины. Он понимал и принимал всю долю своей личной ответственности за случившееся. Он все время пытался найти лучшее решение, соответствовать традициям великого государства, руководить которым ему довелось в один из самых драматичных моментов его истории.
В прошлом веке этим государством правили харизматические лидеры. Но время титанов ушло в прошлое. Теперь для руководства страной требовались умелые администраторы.
В истории крупных государств еще не было ни одного случая, чтобы во главе страны встал человек, не имеющий опыта руководства и публичной деятельности. А его путь к власти был особенно короток. Сначала работа в Санкт-Петербурге в качестве заместителя мэра города Кобчака. Он и тогда старался избегать публичной деятельности, оставив политику своему шефу, блиставшему ораторским искусством и манерами светского человека. Затем работа в управлении делами президента. Эти ступени карьеры не могли считаться публичной деятельностью будущего политика или кандидата, претендующего на высшую должность в стране. По существу, он был руководителем спецслужбы лишь чуть больше года, а председателем правительства — всего несколько месяцев. Но он упрямо учился. И также упрямо старался не допускать ошибок. Став премьером, он вытягивал страну из той глубокой ямы, в которую она попала. С почти разваленной после дефолта девяносто восьмого экономикой, ослабленная проявлениями местного сепаратизма, показной независимостью многих губернаторов, проводивших самостоятельную политику, отданная на откуп кучке зарвавшихся олигархов, откровенно вмешивающихся во все дела государства, подрываемая террористическими атаками изнутри страна, казалось, была обречена на распад.
Но он старался изо всех сил. Сказалась и работа его предшественника на посту премьера, который также пришел из спецслужб и сумел удержать государство от экономического коллапса. Правда, этого предшественника грубо и демонстративно убрали из-за того, что он не скрывал своих политических амбиций. Прежний президент не терпел таких людей. Поэтому и остановил свой выбор на человеке, который никак не проявлял честолюбивых замыслов и казался четким, аккуратным исполнителем…
В комнату вошел один из помощников.
— Все готово, — коротко сообщил он, — через пять минут можем начинать.
— Хорошо, — кивнул президент, очнувшись от своих мыслей, — Пахомов здесь?
— Ждет в приемной.
— Пригласите его.
Помощник кивнул и вышел из кабинета. Почти сразу вошел генерал Пахомов.
— Добрый день, — поздоровался президент, поднимаясь из кресла и пожимая руку начальнику охраны. — Что-нибудь известно об этом Иголкине?
— Психопат, — поморщился генерал, — но мы все равно проверяем все его контакты. Похоже, он просто неуравновешенный человек. Придется отправить его на лечение. Он ни с кем не связан.
— Я так и думал. Нужно передать журналистам, чтобы меньше писали об этом несчастном. Незачем уделять ему слишком много внимания.
— Да, — сдержанно согласился Пахомов и вышел из кабинета.
Уже несколько дней его офицеры вместе с сотрудниками ФСБ проверяли всю предыдущую жизнь Иголкина. И ни одного подозрительного факта, указывающего на возможное наличие заговора, не нашли. Однако Пахомова все последние дни одолевало нарастающее чувство беспокойства. Он не понимал, чем оно вызвано. О предстоящем визите президента в театр знали только два человека: сам президент и начальник его личной охраны. Иголкин оказался шизоидным неврастеником, место которого в психиатрической больнице. И тем не менее Пахомов продолжал поиски, словно пытаясь опровергнуть самого себя.
РОССИЯ. МОСКВА. 16 ЯНВАРЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ
Утром Гейтлер выехал в город, предупредив Дзевоньского, что вернется лишь на следующий день.
РОССИЯ. МОСКВА. 16 ЯНВАРЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ
Утром Гейтлер выехал в город, предупредив Дзевоньского, что вернется лишь на следующий день.
— Хорошо, — согласился тот, тяжело вздохнув, — я вам верю, но каждый раз, когда вы уезжаете, я теряю столько нервных клеток, что мне гораздо легче поехать вместе с вами.
— До сих пор считаете, что я сбегу? — понял Гейтлер. — Я уже вам говорил, генерал, что вы имеете дело с профессионалом. У меня есть свое понятие офицерской чести. И мне совсем не хочется, чтобы ваши молодчики появились у моих внуков. Это тоже сдерживающий фактор. Можно было бы об этом не говорить, но я все время помню ваши угрозы.
— Можете их забыть, — великодушно предложил Дзевоньский, — это были глупые угрозы.
— Но я помню, — возразил Гейтлер, — постоянно помню. До свидания, пан Юндзилл. Завтра днем я вернусь сюда. Как там с Абрамовым? Ваши люди за ним следят?
— Конечно. Проверяем все его связи, всех знакомых. Установили нашу аппаратуру у него в квартире, прослушиваем все домашние беседы, все телефонные разговоры. Информации уже достаточно. Мы можем взять его в любую минуту, когда вы решите, что настал такой момент.
— Рано, — отозвался Гейтлер. — Мы ведем наблюдение всего несколько дней. Этого мало. Нужно не меньше двух недель. К концу января мы будем готовы. Куда думаете его привезти?
— Сюда, — ответил Дзевоньский, — у нас есть винный склад в подвале. Мы уже начали его осторожно освобождать. Там метров сорок, вполне достаточно. Посадим его на цепь. Или наденем наручники.
— Это опасно, — предупредил Гейтлер, — не забывайте, что его будут искать.
— Именно поэтому. О его появлении здесь будут знать только два человека. Вы и Карл Гельван. Больше никто. Я буду чувствовать себя намного более уверенно, если этот журналист будет сидеть в нашем подвале.
— А если его обнаружит наша кухарка? Или кто-нибудь из охранников?
— Не думаю. Мы постараемся все предусмотреть. Они в подвал никогда не спускаются. Повесим там замок, а ключ будет только у меня. Я даже думаю установить в подвале небольшую видеокамеру, чтобы за ним следить.
— А если он начнет кричать?
— Его не будет слышно, я проверял. Кроме того, можно поставить легкую музыку у дверей. Например, включить какой-нибудь магнитофон.
— Это вызовет подозрение… Вы же не можете все время держать там магнитофон.
— Тогда избавимся от кухарки. Перейдем на заказы из ресторанов. Наверное, так будет правильно. Мы с вами как-нибудь проживем. Всегда можно заказать еду в ресторане. Сейчас это не проблема. А кухарке объявим, что она нам пока не нужна. Я продумаю детали, можете не волноваться.
— Хорошо, — сдержанно согласился Гейтлер, — но у нас в разведке не принято все яйца класть в одну корзину. Российские спецслужбы могут вычислить нас и выйти на него. Или наоборот, выйти на него и вычислить нас. С точки зрения профессионала, это ошибочный ход.
— Именно поэтому я его и делаю, — усмехнулся Дзевоньский. — Ни один офицер спецслужбы не заподозрит, что в доме, где скрываются два бывших генерала спецслужб, может находиться еще и заложник. Это нелогично, неправильно и непрофессионально. Пусть так все и думают. Иногда нужно поступать не совсем логично, чтобы сбить с толку другую сторону. А мне будет спокойнее.
— Делайте, как считаете нужным, — согласился Гейтлер, — и достаньте мне бланки двух местных паспортов. Можно даже заполненные. Два или три местных паспорта.
— Зачем? — нахмурился Дзевоньский.
— Это мое дело, пан Юндзилл. Вы же не думаете, что я могу сбежать с паспортами, номера которых вам заранее известны. Желательно, чтобы эти паспорта были чистыми. Они мне нужны.
— Постараюсь найти. Что-нибудь еще?
— Если вы посадите его в подвал, то как быть с его туалетом? И учтите: он будет у нас не один день и не одну неделю. Вы собираетесь лично выносить за ним его ночной горшок?
— Для этого есть Гельван, — улыбнулся Дзевоньский, — но я продумал и этот вопрос. Уже заказал биотуалет. Не забывайте, что наша «фирма» занимается ландшафтным дизайном, составной частью которого могут считаться и подобные «объекты».
— Вы заказали один?
— Конечно, нет. Десять. Мы действительно можем предложить их возможным клиентам фирмы. И разместить один у себя в подвале. Что-нибудь еще?
— Нет, ничего. Похоже, вы действительно не теряли времени зря. Прекрасная работа. Завтра днем я вернусь. Пусть обратят внимание, куда он ездит по воскресеньям. У Абрамовых, кажется, есть небольшая дача. Нужно побывать там и все выяснить на месте. Можно ли там оставаться зимой? Нам будет важно выиграть время…
— Понимаю, — кивнул Дзевоньский, — мы все проверим.
— До свидания. — Гейтлер вышел.
В машине его уже ждал водитель. Николаю Салькову было за шестьдесят. Бывший водитель такси подрабатывал на своем автомобиле, совершая рейсы в основном в центре города. Сальков был достаточно разумным человеком и понимал, что нельзя соваться в аэропорты и на вокзалы, где была своя местная «мафия». Зарабатывал он неплохо — в месяц доходило до трехсот долларов, что было ощутимой прибавкой к его пенсии. Когда ему предложили работу за пятьсот долларов, он сразу же согласился. И в течение последних нескольких месяцев ни разу об этом не пожалел. Гейтлер ездил не очень много. В основном предпочитал пешие прогулки, часто отпускал водителя домой. Это устраивало обоих.
Салькову нравился этот немногословный и немного замкнутый чех, который так плохо говорил по-русски. Гейтлеру приходилось коверкать свой превосходный русский язык, чтобы не вызвать подозрений у своего водителя. Они направились в центр города, и Гейтлер заехал в два магазина, прежде чем отпустил Салькова и остался один. Еще полтора часа он проверял, нет ли за ним слежки. А затем взял попутную машину и отправился по известному ему адресу. Еще через полчаса он уже сидел в квартире Риты.
Теперь можно было не торопиться. Он с удовольствием подумал, что может позволить себе остаться в этой квартире на целые сутки. Рядом с женщиной, которая ему так нравилась. Это иллюзорное ощущение некой устойчивости, некой опоры, ощущение нормального дома, исчезнувшее много лет назад. Он подумал, что платил слишком большую цену за право оставаться самим собой. Но прежде чем окончательно расслабиться и забыть, зачем они находятся здесь, он должен еще раз переговорить с Ритой.
— Схема охраны, — напомнил Гейтлер, — я сделаю чертеж, а ты постарайся все вспомнить. Кто и где находился. Как они действовали. Надеюсь, у тебя не осталось никаких записей?
— Остались, — улыбнулась Рита, — у меня хорошая память, но не такая, как у тебя. И, кажется, я уже говорила, что их никто не сумеет прочесть.
Она достала листки бумаги, на которых были изображены фрукты и овощи.
— Ты все-таки рисковала, — нахмурился Гейтлер. — Такие записи легко прочесть. Не нужно считать себя умнее других. Покажи, как они стояли в момент нападения. Кто и где находился. Мне важно увидеть схему их расстановки. Сможешь вспомнить?
— Сейчас начерчу, — согласилась Рита.
У нее действительно была хорошая память. И, будучи внимательной, она заметила многие мелочи. Гейтлер смотрел, как Рита уверенно чертила схему перемещения охранников в момент нападения.
— Они подстраховывали друг друга, — пояснила она. — Я думаю, что, если бы вместо этого несчастного Иголкина там оказался настоящий террорист, у него тоже не было бы ни единого шанса напасть на президента. С ножом это практически невозможно. Все равно остановят и перехватят. Не дадут сделать и нескольких шагов.
— А если с пистолетом?
— Тоже сложно. Я видела, как они перекрыли все секторы. Если бы в руках у нападавшего был пистолет и он попытался бы стрелять, то успел бы сделать один, ну, максимум два выстрела. Его все равно схватили бы, не дав нормально прицелиться.
— Иногда одного выстрела достаточно, — задумчиво произнес Гейтлер.
— Но не в этом случае, — резонно возразила Рита, — ему не дадут прицелиться и выстрелить. Не разрешат подойти ближе. Я видела, как они работают, Гельмут, это абсолютно бесполезное занятие.
Гейтлер, внимательно глядя на ее схему, думал о чем-то своем.
РОССИЯ. МОСКВА. 24 ЯНВАРЯ, ПОНЕДЕЛЬНИК
В этот день Гейтлер и Дзевоньский решили, что можно начинать. Теперь оба генерала ждали сообщений от Карла Гельвана, который выехал с группой на захват заложника.
Утром этого же дня молодой, но уже известный тележурналист Павел Абрамов проснулся в одиннадцатом часу, естественно, не подозревая, что вскоре его жизнь серьезно изменится. Несколькими часами раньше его супруга Лена отвезла дочь Алину в детский садик и сама отправилась на работу. Ее больница, где она работала врачом-ларингологом, находилась в ста метрах от детского садика. Это было удобно, мать всегда могла забрать дочь, как только сама освобождалась. В семье Абрамовых были две машины: белая «Ауди А4», на которой ездила Лена, и новенький синий «Пежо» четыреста седьмой модели, который принадлежал Павлу.