Эдуарда, убиравшая свои седые волосы в пучок, страдала от малярии, артрита и недоедания. Ее сына убили солдаты, внук потерял ногу на партизанской мине. Они с мальчиком выживали день за днем, питаясь тем, что удавалось найти или заработать. Мать бросила Хосе вскоре после его рождения. Отца застрелили солдаты, когда он работал в поле.
До встречи с Эдуардой я никогда не понимала смысла слов «блаженны нищие духом». Нищие духом блаженны не потому, что они нищие, не потому, что у них нет ничего, но потому, что они не привязаны ни к чему, кроме Бога.
Хосе Раулю Моралесу было 11 лет, а вел он себя как 60-летний. Всю жизнь он провел, уворачиваясь от армейских пуль. За все свои годы он лишь однажды жил спокойно – когда 12 недель пробыл в Огайо, где ему подбирали протез. Война была такой же частью его жизни, как сбор сахарного тростника и перемалывание кукурузных зерен в муку к ужину. За 12 лет гражданской войны в Нехапе умерли 700 детей. Во всей стране погибло более 75 тысяч, и это огромная цифра для страны с пятимиллионным населением.
Хосе по-прежнему остерегался ходить возле дороги, на которой лишился ноги. Он показал нам дерево, рядом с которым стоял в то утро в марте 1988 года. Ему было 7 лет. Партизаны обрушили линию электропередачи. Хосе наблюдал, как рабочие чинят линию, сделал один шаг назад – и услышал взрыв.
Мальчик, который был вместе с ним, побежал за бабушкой Эдуардой. Солдаты подхватили Хосе и помчались в госпиталь, располагавшийся в часе езды от деревни. Врачи ампутировали ему ногу выше колена. Из госпиталя он вышел спустя три месяца. Хосе и еще два с половиной десятка других детей самолетом переправили в Соединенные Штаты, чтобы они получили там медицинскую помощь. Он учился пользоваться протезом благодаря государственной программе под названием «Проект «Надежда»», которая с тех пор была прекращена. Ему и Эдуарде очень понравилось в Огайо. Медсестры и врачи баловали их подарками и любовью. Люди в США хотели усыновить Хосе, но это означало, что вначале Эдуарде придется отказаться от опекунства. Ни один из них этого не хотел.
Хосе называл бабушку мамой. Эдуарде было 74 года. Пока мы гуляли по полю недалеко от ее дома, она рассказывала, как война была повсюду, буквально повсюду вокруг них. Она показала место, где впервые «увидела перемирие». Но разве может перемирие быть каким-то конкретным местом?
– Это было прямо здесь, – сказала она, тыкая морщинистым пальцем в ярко-голубое небо, в котором она в тот день увидела взрывающиеся праздничные фейерверки.
Она не считает прекращение войны заслугой повстанцев или военных. Она считает это исключительной заслугой Бога.
– Это Бог дает нам мир, – говорила она. – Мы должны просить о нем.
Она никогда не переставала просить. Она молилась о мире всякий раз, как слышала поблизости выстрелы и взрывы бомб. Она молилась о нем всякий раз, как партизаны врывались к ней в дом, или когда солдаты требовали провиант. Она молилась о нем, когда Хосе прятался под кроватью или за углом дома.
Хосе Раулю Моралесу было 11 лет, а вел он себя как 60-летний. Война была такой же частью его жизни, как сбор сахарного тростника и перемалывание кукурузных зерен в муку к ужину.
У нее не было никого, кроме Хосе. Она продавала остатки кофе, который ей удавалось найти на полях, уже обобранных другими. Она боялась, что Хосе, став взрослым, не сможет работать из-за того, что у него нет ноги. Сейчас, будучи учеником, он редко пропускал школу, несмотря на то, что ему приходилось пройти полмили, чтобы попасть в класс.
Каждый дюйм ее кожи был покрыт морщинами после 74 лет, проведенных на палящем солнце. А ее глаза и голос свидетельствовали о молодости духа, который не смогли сломить ни бедность, ни война. В то время как война превратила Хосе в мужчину, Эдуарда сохранила детскую веру.
– На все воля Божия… – говорила она, кивая головой, как послушный ребенок. – Я ничего не говорю, потому что не могу. Все, на что я способна, – это терпеливо страдать.
Ей было достаточно дара самой жизни.
– Sí, sí! – восклицала она. – После всех этих страданий Бог одарил меня своим благословением. После всего, что я перенесла, Он все еще позволяет мне жить. Я приношу Ему благодарность.
Ее молитвой были слова «На все воля Божия».
Эдуарда благодарила саму жизнь. В иные дни это было единственное ее достояние.
Я никогда не видела такого богатства веры, как у этой бедной женщины. У них с Хосе не было ничего, кроме них двоих и их веры. А для нее это было – всё. На той горе я была окружена самыми бедными людьми на земле, однако они имели веру более богатую, чем я. Они веруют, когда голодают, когда лишаются дома, когда военные убивают их возлюбленных, когда партизаны вторгаются в их дома, когда противопехотные мины отбирают у них конечности. И посреди всего этого они по-прежнему восхваляют Бога.
До встречи с Эдуардой я никогда не понимала смысла слов «блаженны нищие духом». Нищие духом блаженны не потому, что они нищие, не потому, что у них нет ничего, но потому, что они не привязаны ни к чему, кроме Бога.
Если тебе не за что держаться, кроме своей веры, у тебя есть достаточно.
Урок 26 Сделай свою жизнь молитвой
Лучший мой наставник в области писательского ремесла некогда учился, чтобы стать монахом. Билл О'Коннор недолго продержался в монастыре, но пронес этот опыт с собой через всю жизнь.
Мы вместе работали репортерами в Beacon Journal в Акроне, штат Огайо. Всякий раз, когда я расстраивалась из-за мелочей или вопросов величайшей важности, которые на поверку оказывались малозначимыми, он мягко говорил: «Просто будь хорошим монахом».
Что он имел в виду? Что значит быть хорошим монахом – дать обет вести жизнь в бедности, безгрешности и воздержании? Билл говорил не об этом. Когда я пугалась надвигающегося дедлайна или впадала в панику, предвкушая будущее событие, Билл призывал меня оставаться в текущем моменте. Когда я с нетерпением ждала грядущего события и отвлекалась на будущее, Билл призывал меня оставаться в текущем моменте. Не упускай дни между «сейчас» и тем событием, которого ты ждешь со страхом или надеждой, говорил он мне. Присутствуй в «здесь и сейчас».
От себя не убежишь. Монахи чтили обет постоянства. Они не уходили из монастыря, даже когда их охватывало беспокойство и раздражение. У монахов была священная рутина, каркас, на который можно было ежедневно опираться. Они заполняли духовные пространства молитвой, чем бы ни были заняты – мыли посуду, пекли хлеб или распевали псалмы.
Многие из нас пытаются заполнить дыру размером с Бога чем попало. Алкоголь, наркотики, шоколад, пончики, свидания, азартные игры, секс, шопинг, победы и бесчисленные похвалы других людей. Но что бы мы ни помещали на это место, мы все равно ощущаем пустоту.
Святой Бенедикт ввел идею давать обет оставаться в одной общине, чтобы удержать монахов от странствий в поисках идеального места для служения Богу, как будто такое место существует. Снаружи Гефсиманского аббатства в Кентукки, где жил монах-траппист Томас Мертон, два простых слова выгравированы на камне над металлическими воротами, которые одновременно приветствуют и преследуют тебя, когда проходишь мимо: «Только Бог».
Это решение для любой проблемы. Больше Бога. Столь многие из нас, включая меня, пытаются заполнить дыру размером с Бога чем попало. Алкоголь, наркотики, шоколад, пончики, свидания, азартные игры, секс, шоппинг, победы и бесчисленные похвалы других людей. Но что бы мы ни помещали на это место, мы все равно ощущаем пустоту. Потому что эту дыру не способно заткнуть ничто, кроме Бога.
У каждого есть свой любимый способ звонить в божественную «неотложку». Можно молиться по крохе – а можно превратить в молитву всю свою жизнь.
Мертон провел всю свою жизнь в монастыре в Кентукки, исписав не один том словами о святости обычной повседневной жизни. Необязательно быть монахом, чтобы осознать, что поиски счастья – процесс внутренний. Перемена места жительства, профессии или супруга ни к чему не приведет.
В своих поисках под девизом «больше Бога» я посетила Гефсиманское аббатство. Если хочешь молиться нон-стоп, можешь принять участие в целом списке ежедневных молебнов, которые начинаются с 3:15 утра и продолжаются до 7:30 вечера. В перерывах между службами монахи поют псалмы и работают.
Я бодрствовала все эти службы, несмотря на то, что голова моя клонилась вниз во время распевания псалмов. Я познакомилась с братом Мэтью Келти, который читал проповеди после ужина и говорил: «Он непредсказуемый – Бог». И эти слова говорил монах, который, как было известно, носил под своей рясой ковбойские сапоги.
Поднявшись вверх на холм, я села в деревянное кресло рядом с гигантской статуей и вызвала в памяти голос старика из общины амишей[5], который говорил каждому: «Молись о благодарном, скромном сердце». На кладбище у всех монахов были одинаковые скромные кресты. Короткий белый крест с закругленными концами в форме листа клевера и крохотной табличкой, на которой было выгравировано имя и дата смерти. Они похожи на странные белые лилии, которыми засажен зеленый склон.
Поднявшись вверх на холм, я села в деревянное кресло рядом с гигантской статуей и вызвала в памяти голос старика из общины амишей[5], который говорил каждому: «Молись о благодарном, скромном сердце». На кладбище у всех монахов были одинаковые скромные кресты. Короткий белый крест с закругленными концами в форме листа клевера и крохотной табличкой, на которой было выгравировано имя и дата смерти. Они похожи на странные белые лилии, которыми засажен зеленый склон.
Четыре дня, проведенные в Гефсимании, показали, что я могу прожить без газет, телефонов и телевизора. Могу жить и в безмолвии, хотя я немало разговаривала сама с собой. Могу прожить без мороженого и шоколада, но страсть к ним никуда не девается.
Монахи могут указать путь к Богу. Но только в объятиях моего мужа, дочери и сыновей Бог живет, и дышит, и обитает во мне. Я пришла туда искать – и осознала, что уже нашла Его. Нет на свете места лучше дома. Бог уже сотворил его в твоем сердце. Я обладала этой силой все время. Присутствие Божие уже во мне.
Мой друг отец Джим Льюис очень любит давать этот совет каждому, кого консультирует: Бог – вот ответ. Ну, и какой там у тебя вопрос?
Монахи могут указать путь к Богу. Но только в объятиях моего мужа, дочери и сыновей Бог живет, и дышит, и обитает во мне. Я пришла туда искать – и осознала, что уже нашла Его.
Я никогда не забуду простую историю о католической школе, которую один человек рассказал компании моих друзей. У Майкла выдался скверный день, и он плюнул в монахиню. В монахиню! Для католической школы это все равно что тяжкое уголовное преступление. Она отвела его к кабинету директора. Майкл сел на стул возле директорской двери и прождал, как ему показалось, несколько дней. Он все гадал, каким будет его наказание. А потом та самая монахиня подошла к нему и села рядом. Он ожидал, что она будет с ним строга. Вместо этого она сказала ему мягким голосом: «Майкл, сделай свою жизнь молитвой». Он никогда не забывал этого.
Сделай свою жизнь молитвой. Не поиском великих достижений, наград, популярности, власти, похвал, денег или славы.
Для многих молитва – это слова, которые произносишь в момент кризиса. У каждого есть свой любимый способ звонить в божественную «неотложку». Можно молиться по крохе – а можно превратить в молитву всю свою жизнь. В моем случае пришел рак – и сделал и то, и другое. Он заставил меня произносить кризисные молитвы, чтобы выжить, и помог мне увидеть всю мою жизнь как молитву, как дар другим. Каждый день я подключаюсь к Богу, к моему источнику энергии, и поэтому весь день остаюсь под высоким напряжением.
Как превратить свою жизнь в молитву? Практикой.
Каждый день я благословляю свою жизнь словами святого Августина, который призывал на помощь Святого Духа, чтобы тот преобразил его. Ты можешь обращаться к тому же аспекту Бога как к Духу, Божественной Любви, Вечному Присутствию – словом, так, как для тебя привычнее. Мне лично подходят слова Августина:
А потом я дышу. И весь день, как только мысли мои начинают идти кругом, я их останавливаю. Просто дыши, напоминаю я себе.
Иногда я делаю паузу и благословляю себя: возлагаю ладони себе на голову и прошу Бога благословить то, о чем я думаю. Затем закрываю ладонями уши и прошу Бога благословить то, что я слышу. Потом касаюсь своих глаз и прошу Бога благословить то, что я вижу. Прикладываю руку ко рту и прошу Бога благословить то, что я говорю. Кладу руку на сердце и прошу Бога благословить то, что я чувствую. Наконец, раскрываю обе ладони и прошу Бога благословить то, что я делаю.
А потом иду дальше в свой день, зная, что я под защитой – как и все те люди, с которыми я встречаюсь.
Урок 27 Верь в изобилие
Этот звонок поступил в новостную редакцию за несколько недель до Рождества. Звонок, которому суждено было навсегда распахнуть мое сердце навстречу вере в изобилие.
Рождество – такое время, когда люди чуточку больше готовы к чудесам. Это также такое время, когда газеты наводнены просьбами тех, кому нужна помощь. На свете так много нуждающихся и так много достойных дел, что просто не знаешь, с чего начать. А если и знаешь, то не понимаешь, когда надо остановиться.
Скольким людям ты можешь помочь? В какой мере ты можешь помочь каждому? Если ты журналист и будешь писать слишком много о нужде в пище, крове, одежде и игрушках, есть риск, что читатели просто «перегорят». Сколько раз можно черпать из одного и того же источника и просить людей вынуть бумажники и помочь еще кому-то еще раз?
К тому времени как тетя пятилетней Стейси Каллиган позвонила мне накануне Рождества, мое сердце уже несколько устало от всей этой нужды. Ей нужен был репортер, который написал бы о Стейси, жившей в палате интенсивной терапии в детской больнице Акрона. У девочки было настолько слабое здоровье, что она никогда не смогла бы покинуть стены больницы и переехать домой, если бы кто-нибудь не превратил ее дом в настоящий медицинский центр.
Жизнь малышки поддерживал аппарат искусственного дыхания. Врачи позволили бы ей уехать из больницы только в том случае, если бы она получила новую спальню со специальным кондиционированием воздуха, с обогревателем, оборудованным фильтром, и с достаточным пространством для аппарата искусственного дыхания, мониторов и кресла-каталки, которое могло бы въехать в любое помещение дома. Потребовался бы пандус для каталки и новая комната, соответствующая всем потребностям Стейси. Даже электропроводку пришлось бы менять, чтобы она справлялась со всеми подключенными медицинскими аппаратами. Родители девочки не могли себе такого позволить.
Ее мать Лили ушла с работы, чтобы быть со Стейси. А отец зарабатывал меньше 25 тысяч долларов в год. К тому времени как тетя Стейси закончила читать список всего, что было нужно девочке, я потеряла дар речи.
Я едва не отказала ей. Их нужда была настолько велика, что даже если бы я написала о ситуации Стейси, кто смог бы откликнуться? Кто смог бы пожертвовать необходимые тысячи долларов? Я пыталась объяснить этой женщине, что не могу помочь. Стейси в любом случае должна была умереть, и это был вопрос недель или месяцев. Я не хотела давать обманчивую надежду. Было бы слишком ужасно написать о ней – и не получить ни одного отклика.
Просто поезжайте к ней, умоляла тетя. Просто поезжайте и посмотрите, умоляла она. Для нее я была воплощением средств массовой информации. Последним прибежищем, единственной надеждой. Я не могла представить себе человека, который пожелал бы помочь этой семье, но крохотная искра веры внутри меня твердила: «Никогда не знаешь…»
Доктора советовали родителям позволить маленькой девочке умереть, из-за чего просьба тети казалась еще более ужасной. Все, что я могла увидеть, – это сколько денег потребуется для того, чтобы осуществить в доме перемены. Но я не знала, как сильно сестра девочки Рейчел хотела, чтобы Стейси была дома. И как родители любили свою спящую красавицу.
У девочки было настолько слабое здоровье, что она никогда не смогла бы покинуть стены больницы и переехать домой, если бы кто-нибудь не превратил ее дом в настоящий медицинский центр.
Когда я увидела Стейси, она была похожа на куклу ростом с ребенка. В ее каштановых шелковистых волосах сияла звездочками блестящая заколка. У нее были длиннейшие, темные как ночь ресницы. На ней было небесно-голубое платьице с белой шнуровкой и блестящие лакированные туфельки. Рядом с ней в кроватке сидел игрушечный Санта, на мониторе примостилась маленькая рождественская елочка, и по радио звучала песня «Тихая ночь». Стейси спала и ничего этого не видела. Мать называла ее спящей красавицей. Церебральный паралич, воспаление легких, судороги, проблемы с дыханием – все это истощило ее крохотное тело. Прозрачные пластиковые трубки опутывали ее. Она должна была сидеть на коленях у Санты, играть с куклами, спрашивать, могут ли северные олени летать. Вместо этого она боролась за свою жизнь.
Невролог сказал, что Стейси в любом случае не доживет до 10 лет. Лили знала об этом, но она хотела, чтобы дочь прожила остаток дней дома.
– Ей не суждено прожить долго, но она пришла в этот мир не случайно, – сказала ее мать. – Она как ангел небесный.
Разве я могла сказать «нет» ангелу в Рождество?
И я написала статью, подробно изложив в ней все, что нужно было маленькой девочке. Какая-то часть меня чувствовала себя ужасно из-за того, что я дарю семье ложную надежду и прошу читателей столь о многом в те дни, когда семейные бюджеты истощены до последней степени. Я сомневалась, что эта статья поможет собрать достаточно денег хотя бы на кресло-каталку.