– Слегка пощиплет, – сказал он.
– Что это?
– Просто местный анестетик.
Как только задняя часть ноги онемела, все прошло быстро.
Итан ничего не почувствовал, но в зеркале наблюдал, как доктор поднял скальпель.
Ощутил легкое давление.
Вскоре на латексных перчатках доктора появились пятнышки крови.
А минуту спустя он положил скальпель и взял пинцет.
Еще через двадцать секунд микрочип звякнул о металлический поднос рядом с головой Итана. Чип был похож на чешуйку слюды.
– Сделайте мне одолжение, – сказал Бёрк, когда доктор ввел в рану кусочек марли.
– Какое?
– Наложите неряшливые стежки.
– Умничка, – сказала Пэм. – Это завоюет тебе кое-какое доверие Кейт, если она решит, что ты сам себя резал. Типа как ты сорвался с цепи.
– Это и было у меня на уме.
Доктор взялся за иглодержатель, с которого свисала темная нить.
* * *Боль от разреза начала согревать сзади ногу Итана, когда он и Пэм спустились на первый уровень, в коридор, ведущий к пещере.
Бёрк остановился у двери камеры Маргарет, подался к стеклянному окошку и приложил ладони к лицу, чтобы прикрыть по бокам глаза.
– Ты чего? – спросила Пэм.
– Хочу снова ее увидеть.
– Тебе нельзя.
Он прищурился сквозь стекло в темноту.
Ничегошеньки не увидел.
– Ты работала с ней? – спросил Итан.
– Да.
– И что ты о ней думаешь?
– Ее следовало бы швырнуть в кремационную печь вместе с остальными экземплярами. Пошли.
Итан посмотрел на Пэм.
– Ты не видишь никакой пользы в изучении аберов? Они превосходят нас в численности на несколько сотен миллионов.
– О, ты имеешь в виду, что мы можем с ними сосуществовать? И какое же хипповое дерьмо типа «давайте возьмемся за руки» ты предлагаешь?
– Выживание, – ответил Итан. – А вдруг они не все бессмысленно жестокие? Если они и вправду обладают разумом, с ними возможно общаться.
– В Заплутавших Соснах имеется все, что нам нужно.
– Мы не можем жить в этой долине вечно.
– Почем ты знаешь?
– Потому что я не считаю условия существования в городе «жизнью».
– И как бы ты это назвал?
– Тюремным заключением.
Он снова повернулся к камере.
Голова Маргарет заполнила круглое окно в дюймах от его лица.
Она уставилась Итану в глаза.
Разумная.
Совершенно спокойная.
– Пенни за твои мысли, – сказал он.
Ее черные когти начали постукивать по стеклу.
Глава 16
Это был викторианский дом с двумя спальнями в северо-восточной части города, недавно покрашенный, с двумя соснами на переднем дворе. На черном почтовом ящике уже было выведено по трафарету имя «Уэйн Джонсон».
Итан шагнул на крыльцо и выбил на двери дробь медным кольцом.
Спустя мгновение дверь открылась.
Полный, лысеющий, болезненно-бледный мужчина посмотрел на Итана снизу вверх, прищурившись от яркого света.
На нем был купальный халат, и остатки его волос выглядели встрепанными, будто со сна.
– Мистер Джонсон? – спросил Итан.
– Да?
– Привет. Я просто хотел заглянуть и представиться. Я – Итан Бёрк, шериф Заплутавших Сосен.
Странно, но Итан чувствовал, что это нечестно – претендовать на такое положение.
Мужчина удивленно уставился на него.
– Ничего, если я на минутку зайду?
– Э‑э… Конечно.
В доме все еще стоял необжитой, стерильный запах.
Они уселись за маленьким кухонным столом.
Итан снял свой стетсон и расстегнул парку. На кухонных столах выстроились горшочки и тарелки, завернутые в фольгу. Соседям, без сомнения, позвонили и убедили их приносить мистеру Джонсону обеды и ужины в течение его первой трудной недели.
Те три тарелки, в которые можно было заглянуть, выглядели нетронутыми.
– Вы едите? – спросил Итан.
– Вообще-то у меня почти нет аппетита. Люди приносят еду…
– Хорошо, значит, вы знакомитесь с соседями.
На это Уэйн Джонсон ничего не ответил.
Руководство по обживанию в Заплутавших Соснах, которое вручали каждому по прибытии, лежало открытое на столешнице из искусственного дерева. Семьдесят пять страниц ужасных угроз, заглазированных под «советы» на тему того, как счастливо жить в Соснах. Первую неделю в бытность свою шерифом Итан провел, запоминая руководство от корки до корки. Книжка была открыла на той странице, где объяснялось, как распределяется еда в зимние месяцы, когда сады глубоко промерзают.
– Мне сказали, что скоро я буду работать, – сказал Уэйн.
– Так и есть.
Мужчина положил руки на колени и уставился на них.
– И чем я буду заниматься?
– Пока точно не знаю.
– Вы один из людей, с которыми я могу по-настоящему разговаривать? – спросил Уэйн.
– Да, – ответил Итан. – Прямо сейчас вы можете задать мне любой вопрос, мистер Джонсон.
– Почему это со мной происходит?
– Не знаю.
– Не знаете? Или не скажете?
В начале пособия имелся раздел, озаглавленный «Как справиться с вопросами, страхами и сомнениями насчет того, где вы».
Итан подтянул к себе пособие и пролистал до этого раздела.
– Данная глава может послужить вам руководством, – сказал он.
Он чувствовал себя так, будто пересказывает очень плохой сценарий, которому сам не верит.
– Руководством для чего? Я не знаю, где я. Я не знаю, что со мной случилось. И никто мне ничего не говорит. Мне не нужно руководство, мне нужны гребаные ответы!
– Я понимаю, вы расстроены, – сказал Итан.
– Почему не работает телефон? Я пять раз пытался позвонить матери. Просто гудки да гудки. Тут что-то не так. Она всегда дома, всегда рядом с телефоном…
Итан не так давно сам был в шкуре Уэйна Джонсона.
Отчаянный.
Перепуганный.
Теряющий рассудок, пока он бегал по городу в попытках связаться с внешним миром.
Пилчер и Пэм устроили все так, чтобы Итан поверил, будто сходит с ума. Такой с самого начала была задумана его интеграция. Уэйн Джонсон был другим. Он получал то же, что и большинство людей: несколько недель на исследование города, на исследование границ – и несколько истерик перед тем, как на него подействует добро с кулаками.
– Нынче утром я прошел по дороге, ведущей из города, – сказал Уэйн. – И знаете что? Дорога просто сделала петлю и вернулась обратно. Это неправильно. Что-то тут не так. Я появился здесь всего пару дней тому назад. Как же может статься, что дороги, по которой я приехал в город, больше не существует?
– Послушайте, я понимаю, что у вас есть кое-какие вопросы, и…
– Где я? – Голос Уэйна разнесся по всему дому. – Что это, к дьяволу, за место?
Лицо его покраснело, он дрожал.
Итан услышал собственный голос:
– Это просто город, мистер Джонсон.
И вот что было страшно – он даже не задумался над ответом. Выпалил его так, будто был запрограммирован на эти слова. Он ненавидел себя за это. Ему говорили то же самое снова и снова во время его интеграции.
– Просто город? – переспросил Уэйн. – Ага. Просто город, который тебе не разрешается покинуть, в котором тебе не разрешается контактировать с внешним миром.
– Поймите вот что, – сказал Итан. – Все в Заплутавших Соснах были на вашем месте, включая меня самого. Потом станет лучше.
«Поздравляю. Теперь ты открыто лжешь этому человеку».
– А я говорю, что хочу уехать, шериф. Что больше не хочу тут находиться. Что хочу домой. Вернуться к своей прежней жизни. Что вы на это скажете?
– Это невозможно.
– Невозможно уехать отсюда?
– Вот именно.
– И какой же властью, по-вашему, вы обладаете, чтобы удерживать меня здесь против моей воли?
Итан встал. Его начинало от всего этого тошнить.
– Какой властью? – повторил Уэйн.
– Чем скорее вы примиритесь со своей новой жизнью здесь, тем лучше у вас пойдут дела.
Бёрк надел шляпу.
– Хотел бы я, чтобы вы просто прямо выложили, что у вас на уме, – сказал мистер Джонсон.
– Простите?
– Если я попытаюсь уйти, вы меня убьете. Суть в этом, верно? Это та самая горькая правда, вокруг которой вы танцуете?
Итан похлопал по руководству для вновь прибывших.
– Здесь есть все, – сказал он. – Все, что вам нужно знать. В городе – жизнь. За пределами города – смерть. Все и вправду очень просто.
Когда он вышел из кухни и вернулся к передней двери, Уэйн Джонсон окликнул его:
– Я мертв?
Итан уже взялся за дверную ручку.
– Пожалуйста, шериф, просто скажите мне. Я могу с этим справиться. Я погиб в той аварии?
Итану не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что мужчина плачет.
– Это ад?
– Это просто город, мистер Джонсон.
Когда Бёрк вышел, в его голове крутилась единственная мысль: «Пэм бы гордилась мной».
И впервые в своей жизни он почувствовал себя по-настоящему злым.
* * *Итан рассчитал время своего пути до дома так, чтобы заглянуть в ювелирный магазин, а потом зайти в агентство недвижимости Терезы как к концу ее рабочего дня. Он завернул за угол Главной; нога сзади побаливала в месте разреза.
Итан рассчитал время своего пути до дома так, чтобы заглянуть в ювелирный магазин, а потом зайти в агентство недвижимости Терезы как к концу ее рабочего дня. Он завернул за угол Главной; нога сзади побаливала в месте разреза.
Небо затянулось тучами, зажглись уличные фонари, стоял жгучий холод.
Вот она – стоит в полуквартале отсюда, глядя вверх, в ночь. На ней был серый шерстяной плащ свободного покроя и вязаная шапка, завязанная под подбородком – виднелось всего несколько прядей светлых волос.
Тереза пока не заметила его и пыталась вытащить ключ из замка. Безучастность ее лица что-то надломила в Итане.
Она выглядела сокрушенной.
Изношенной.
Он окликнул ее по имени.
Она оглянулась.
У Терезы была черная полоса. Он сразу это увидел. Мог побиться об заклад на деньги, что она весь день боролась со слезами. Потянувшись к жене, он обнял ее.
Они вместе пошли по тротуару.
На улице была всего горстка людей, которые запирали магазины, возвращались домой с работы.
Итан спросил, как прошел день, и она ответила:
– Прекрасно, – голосом, который подсекал значение этого слова.
Они двинулись наискосок через перекресток с Шестой улицей.
– Я не могу этого сделать, – сказала Тереза.
Теперь в ее голосе звучали слезы, горло ее сдавило от эмоций.
– Нам нужно поговорить, – сказал он.
– Я знаю.
– Но не здесь. И не так.
– Нас сейчас могут услышать?
– Если мы не будем осторожны. Говори тихо и смотри в землю. Кое-что я не рассказал тебе прошлой ночью.
– Что?
Итан обнял ее за талию, притянул ближе и проговорил:
– Погоди секундочку.
Они прошли мимо уличного фонаря на углу, в котором, как знал Итан, были спрятаны камера и микрофон.
Когда они отошли от фонаря на пятьдесят шагов, он сказал:
– Ты знала, что в твоей ноге, сзади, есть микрочип?
– Нет.
– Вот так они нас отслеживают.
– У тебя тоже есть такой чип?
– Свой я только что вынул. Временно.
– Почему?
– Объясню позже. Я хочу вытащить твой. Только тогда мы сможем по-настоящему разговаривать.
Их дом стоял недалеко от холма.
– Это будет больно? – спросила Тереза.
– Да. Мне придется сделать разрез. Мы сделаем это в кресле, которое стоит в кабинете.
– Почему именно там?
– Там в нашем доме «слепое пятно». Единственное. Камеры не могут нас там увидеть.
Ее губы сложились в еле заметную улыбку.
– Так вот почему ты всегда хотел меня в кабинете…
– Именно.
– Уверен, что сможешь это сделать?
– Думаю, да. Ты готова?
Тереза сделала глубокий вдох, потом выдохнула.
– Буду готова.
* * *Итан стоял под аркой между кухней и столовой, глядя на Бена: тот сидел за столом, утонув в большом халате и набросив на плечи одеяло. Единственным звуком в доме был звук карандаша, которым мальчик водил по бумаге.
– Привет, дружище, – сказал Итан. – Как продвигается?
– Хорошо.
Бен не поднял глаз от своего рисунка.
– Над чем ты там трудишься?
Сын показал на стоящий в центре стола предмет – хрустальную вазу с букетом цветов, который долго держался, прежде чем капитулировать перед холодом в доме. Опавшие, потерявшие цвет лепестки валялись на столе вокруг вазы.
– Как прошел день в школе?
– Хорошо.
– Что ты проходишь?
Это вырвало Бена из сосредоточенности.
То был откровенно ложный шаг – похмелье от прежней жизни Итана.
Сбитый с толку мальчик поднял на него глаза.
– Неважно, – сказал Итан.
Даже в доме было настолько холодно, что он видел пар от дыхания сына.
Ярость нахлынула ниоткуда.
Он круто повернулся и зашагал по коридору, рывком распахнул заднюю дверь, вышел по настилу во двор.
Трава была пожелтевшей, умирающей.
Осины, которые отделяли их участок от соседского, практически в одночасье потеряли листву. Пол дровяного сарая все еще был усыпан кусочками коры и сосновыми щепками, оставшимися от прошлогоднего запаса дров.
Выдернув топор из колоды с плоской верхушкой, Итан представил, как Тереза рубит тут дрова – одна, на холоде, пока он все еще в консервации.
Бёрк ринулся обратно в дом, темная сила ехала на его плечах.
Тереза была в столовой вместе с Беном, наблюдая, как тот рисует.
– Итан? Все в порядке?
– В полном, – ответил он.
Первый удар расколол пополам кофейный столик, сложив две половинки внутрь.
– Итан! Какого черта?
Тереза была уже в кухне.
– Я вижу…
Итан поднял топор.
– …Гребаное дыхание моего сына в этом гребаном доме.
Следующий удар разнес левую половину стола, расщепив дуб на три части.
– Итан, это наша мебель…
Он посмотрел на жену.
– Была наша мебель. Теперь это – топливо. Есть где-нибудь газета?
– У нас в спальне.
– Не возражаешь, если я возьму?
К тому времени, как Тереза вернулась со «Светом Заплутавших», Итан порубил кофейный столик на куски такой величины, чтобы их можно было впихнуть в печь.
Они скомкали обрывки газетной бумаги и засунули под растопку. Итан открыл заслонку и поджег бумагу. Когда огонь разгорелся, он окликнул Бена.
Мальчик подошел с альбомом для рисования под мышкой.
– Да?
– Иди, порисуй у огня.
Бен посмотрел на разнесенный в щепки кофейный столик.
– Давай, сынок.
Мальчик занял место в кресле-качалке рядом с печкой.
– Я оставлю для тебя дверцу открытой, – сказал Итан. – Когда огонь разгорится, добавь еще деревяшку.
– Хорошо.
Итан посмотрел на Терезу, стрельнул глазами в сторону коридора, захватил из кухни тарелку и последовал за женой в кабинет.
И заперся изнутри.
Свет, проникавший через окно, был серым, слабым, угасающим.
Тереза спросила одними губами:
– Ты уверен, что здесь они нас не видят?
Итан подался к ней и прошептал:
– Да, но все-таки могут услышать.
Он усадил ее в кресло, приложил палец к губам. Сунув руку в карман, вытащил клочок бумаги, который сложил тридцать минут назад в участке. Тереза развернула его.
«Мне нужно добраться до задней части твоей ноги. Сними брюки и перевернись. Прости, но это будет очень больно. Ты должна вести себя тихо. Пожалуйста, доверься мне. Я очень тебя люблю».
Она подняла взгляд от записки.
Испуганно.
Опустив руки, начала расстегивать джинсы.
Итан помог их спустить. Когда он стащил их, в этом было нечто невольно эротическое – импульс не останавливаться, раздевать ее и дальше. В конце концов, то было их «трахательное кресло».
Тереза повернулась лицом к спинке и вытянула ноги, как будто разминалась.
Итан обошел вокруг кресла и встал сбоку.
Он был на девяносто процентов уверен, что находится вне поля зрения камеры: судя по тому, что он видел в кабинете Пилчера, камера смотрела вниз с книжной полки на другой стороне комнаты.
Он поставил тарелку на пол и снял пальто. Опустившись на колени, откинул клапан одного из больших карманов и вытащил все, что награбил нынче днем в своем кабинете.
Пузырек спирта для протирки.
Пригоршню ватных шариков.
Марлю.
Тюбик суперклея.
Фонарик-карандаш.
Пинцет, который сунул в карман в медицинском кабинете в суперструктуре.
Нож «Спайдерко Гарпия».
Он уставился на ногу Терезы, а запах древесного дыма сочился тем временем из гостиной в щель под дверью. Итан не сразу сосредоточился на старом белом шраме от разреза, напоминающем след крошечной гусеницы. Откупорив пузырек со спиртом, он поднес к нему ватный шарик и перевернул пузырек.
Резкий чистый запах изопропилового спирта наполнил комнату.
Итан провел влажным ватным шариком по шраму, а потом протер тарелку. Открыл «Спайдерко». Клинок был зловещим с виду изделием ножовщика – зазубренный по всей длине, загибающийся к концу, как коготь хищной птицы. Итан смочил еще один ватный шарик и простерилизовал лезвие, а потом – пинцет.
Тереза наблюдала за ним, в ее глазах застыло выражение, очень напоминающее ужас.
– Не смотри, – одними губами выговорил он.
Жена кивнула, поджала губы, подбородок ее затвердел от напряжения.
Когда Итан прикоснулся острием ножа к верхней точке шрама, тело Терезы одеревенело. Он так и не собрался с духом, чтобы начать резать ее, но все равно ринулся в это очертя голову.
Тереза резко втянула воздух сквозь зубы, когда лезвие проникло в ее ногу.
Глаза Итана на миг сосредоточились на ее руках, внезапно сжавшихся в кулаки.
Он заставил себя дистанцироваться от этого.
Лезвие было безумно острым, но то было маленьким утешением. Без всяких усилий – это было все равно что резать теплое масло – он легко провел им по всей длине шрама своей жены. Непохоже было, чтобы он причинял ей боль, но лицо Терезы сморщилось и покраснело, а костяшки пальцев побелели, когда по ноге протянулась прямая полоска крови.