Даже спустя несколько дней слух его восстановился не до конца. Громкость была в десять раз больше, чем на самом шумном рок-концерте. Словно тысяча реактивных самолетов взлетели одновременно. Тобиас пополз к источнику звука, прикрываясь самодельным камуфляжем под лесную подстилку.
В полумиле от цели страх победил любопытство, и он не смог заставить себя подползти ни на фут ближе.
Тобиас мельком увидел это сквозь гигантские деревья – размером с десять футбольных стадионов, самые высокие острия поднимаются на несколько сотен футов над шатром леса. Он посмотрел сквозь оптический прицел ружья и попытался понять, что же он такое видит – структуру, сделанную из миллионов тонн грязи, бревен и камней, сцементированных какой-то смолой. Оттуда, где он лежал, сооружение напоминало гигантские черные медовые соты – десять тысяч отдельных клеток, в которых кишели аберрации и запасы их разлагающейся добычи.
Запах был такой, что слезились глаза.
Шум – такой, словно тысячу человек одновременно свежевали заживо.
Эта штуковина выглядела совершенно чуждой… Тобиас пополз прочь, и тут осознание ударило его прямо промеж глаз.
Эта чудовищность была городом.
Аберы строили цивилизацию.
Планета принадлежала им.
* * *Тобиас проснулся.
Снова было светло – мягкая, нерешительная голубизна висела на поляной.
Все было покрыто изморозью, и его штанины замерзли и стали жесткими ниже колен.
Аберы исчезли.
Тобиас неудержимо дрожал.
Ему нужно было встать, начать двигаться, помочиться, разжечь огонь, но он не осмеливался это сделать.
Кто знает, как давно стая ушла отсюда…
* * *Солнце поднялось над утесом, и солнечный свет ударил по поляне.
Изморозь дымилась, испаряясь с травы.
Тобиас не спал уже три или четыре часа и слышал лишь шелест трепетания листвы в лесу вокруг.
Он сел.
Каждый его мускул ныл и пылал после вчерашнего спринта, походя на перетянутую гитарную струну.
Он осмотрелся по сторонам. Руки и ноги начали гореть, когда к ним прилила кровь.
Он с трудом встал, и тут до него дошло.
Он все еще дышит.
Все еще стоит.
Каким-то образом… он выжил.
Над ним пылали алые листья невысокого дуба, освещенные сзади солнцем.
Он уставился сквозь листву в голубизну – беспримерную голубизну небес, какую никогда еще в жизни не видел.
Глава 15
Когда Итан проснулся, Тереза и Бен уже ушли: одна – на работу, другой – в школу.
Он почти не спал.
Голым прошел по холодному деревянному полу к окну и соскреб корку льда со стекла. Свет, проникающий в это окно, до сих пор был таким слабым, что, скорее всего, солнце еще не вышло из-за восточной гряды гор, возвышающихся над городом.
Тереза предупредила, что настоящая зима тут всегда приходит в течение месяца – в границах двух недель до и двух недель после солнцестояния, когда солнце никогда не поднимается над утесами, окружающими Заплутавшие Сосны.
Он пропустил завтрак.
Взял кофе навынос в «Ароматном парке́».
Двинулся из города на юг.
Итан проснулся с нарастающим сожалением, как в похмельное утро: все еще смутно помня минувшую ночь и с замирающим чувством, что гадски облажался.
Потому что он и вправду облажался.
Он рассказал все Терезе.
Это было почти невообразимо.
Откровенно говоря, он уже пребывал в расстроенных чувствах после встречи с Кейт, а жена пустила в ход внушительный арсенал своих уловок, чтобы получить именно то, чего добивалась. Итан еще не знал, насколько трагичной была его ошибка. В худшем случае Тереза совершит оплошность, расскажет остальным, и город расколется пополам. Пилчер объявит «красный день». Он, Итан, потеряет жену. Бен лишится матери. Даже представить такое было убийственно.
С другой стороны, Бёрк не мог отрицать, как чертовски здорово было наконец кому-то все рассказать, тем более – своей жене. Женщине, от которой у него предположительно не должно было быть секретов. Если она сумеет держать рот на замке, если сумеет переварить информацию – никаких оговорок, никаких мгновений слабости, никаких неверных шагов, никаких истерик, – тогда еще один человек сможет разделить вес сокрушительного знания. По крайней мере, Тереза наконец-то поймет, какую ношу он держит на плечах каждый божий день.
Пройдя полдороги, Итан взглянул на «прощальный» плакат Заплутавших Сосен – семья из четырех человек, застывшая с улыбками на лицах, машущая руками.
«Мы надеемся, что вы наслаждались визитом в Заплутавшие Сосны! Не пропадайте надолго! Возвращайтесь скорей!»
Конечно, то было лишь подготовкой к большой шутке Пилчера. Дорога просто делала поворот и возвращалась обратно в полумиле отсюда, чтобы преподнести истерическую концовку этой шуточки. Точно такая же идеальная улыбающаяся семья на билборде приветствовала всех следующими словами: «Добро пожаловать в Заплутавшие Сосны, где обретается рай».
Не то чтобы Итан не ценил эту иронию и, в некотором смысле, даже юмор. Но, учитывая минувшую ночь и то дерьмовое шоу, в которое быстро превращалась его жизнь, больше всего на свете ему хотелось иметь при себе дробовик двенадцатого калибра, чтобы истыкать дырками несносные счастливые лица.
В следующий раз.
Этот план явно сулил облегчение.
Добравшись до леса, Итан допил свой кофе и выплеснул осадок. Начал сминать пенопластовый стаканчик – и тут увидел кое-что внутри.
Слова, выведенные почерком Кейт.
Тонким, черным «шарпи»[29] было написано: «3:00. Угол Главной и Восьмой. Стой у передней двери театра. Без чипа – или не трудись приходить».
* * *Дверь в тоннель была уже поднята, и Пэм ожидала его, сидя на переднем бампере джипа в черных шортах из спандекса и безрукавке из лайкры. Ее коричневые волосы были стянуты в «конский хвост», но все еще темны от пота – похоже, она занималась изматывающей тренировкой.
– Ты выглядишь, как обложка плохого журнала, посвященного «сгустку мышц»[30].
– Я тут титьки себе отмораживаю.
– Ты почти не одета.
– Только что закончила свои девяносто минут на велотренажере. Не думала, что ты так опоздаешь.
– У меня была длинная ночь.
– Гонялся за своей старой любовью?
Итан проигнорировал эту реплику и залез на пассажирское сиденье. Пэм завела двигатель, рванула в лес и сделала поворот на сто восемьдесят градусов, который вышвырнул бы Бёрка из джипа, не схватись он в последнюю секунду за поручень наверху.
Пэм вдавила педаль в пол и вернулась в тоннель. Замаскированная дверь закрылась за ними, а они с воем понеслись в сердце горы.
* * *Поднимаясь в лифте на этаж Пилчера, Пэм сказала:
– Сделай мне сегодня одолжение.
– Какое?
– Проверь Уэйна Джонсона.
– Новичок?
– Да.
– И как он?
– Еще рано об этом говорить. Он очнулся только вчера. Я пошлю с тобой в город копию его личного дела, но я видела отчет наблюдения, который показывает, что он нынче утром прошел по дороге до края города.
– Он добрался до ограды?
– Нет, он не уходил с дороги, но явно стоял там очень долго, таращась в лес.
– И чего именно ты от меня ожидаешь?
– Просто поговори с ним. Убедись, что он понимает правила. Понимает, что от него ожидается. И возможные последствия.
– Ты хочешь, чтобы я ему угрожал?
– Если решишь, что это необходимо. Было бы мило, если бы ты помог подвести его к убеждению, что он мертв.
– Каким образом?
Пэм ухмыльнулась и стукнула Итана по руке достаточно сильно, чтобы ее свело.
– Ой.
– Придумай сам, тупица. Это может быть весело, знаешь ли.
– Что весело? Говорить человеку, что он мертв?
Лифт остановился, двери раскрылись, но когда Итан сделал движение, чтобы выйти из кабины, Пэм выбросила перед ним руку. Она не была такой мускулистой, какой изображают женщин-бодибилдеров в мультиках, но ее мышечный тонус был чертовски впечатляющим. Рука была худой и твердой.
– Если бы тебе пришлось рассказать мистеру Джонсону, что он мертв, – сказала она, – ты бы упустил самое главное. Ему нужно прийти к такому выводу самостоятельно.
– Это жестоко.
– Нет, это спасет ему жизнь. Потому что, если он будет искренне верить, что мир все еще существует, знаешь, что он попытается сделать?
– Попробует сбежать.
– И догадываешься, кому придется его отловить? Дам подсказку. Рифмуется со словом «титан».
Она улыбнулась этой своей улыбочкой, говорившей «я – сумасшедшая сука», и уронила руку.
– После вас, шериф.
Итан двинулся через резиденцию Пилчера, потом – по коридору к его кабинету, с усилием открыл дубовые двойные двери и вошел.
Пилчер стоял позади своего стола возле прорубленного в скале окна и глядел сквозь стекло.
Пилчер стоял позади своего стола возле прорубленного в скале окна и глядел сквозь стекло.
– Входите, Итан. Хочу кое-что вам показать. Поторопитесь, иначе пропустите.
Бёрк прошел мимо стены из плоских мониторов и обогнул стол. Пэм появилась с другой стороны от Пилчера, а тот показал на окно и сказал:
– Теперь просто наблюдайте.
С этой высокой точки была видна долина Заплутавших Сосен, лежащая в тени.
– Вот оно.
Солнце показалось над восточной грядой.
Солнечные лучи косо упали в центр города в сиянии раннего утра.
– Мой город, – прошептал Пилчер. – Я пытаюсь уловить первый свет, который касается его каждый день.
Он жестом предложил Бёрку и Пэм сесть.
– Что у вас для меня есть, Итан?
– Прошлой ночью я виделся с Кейт.
– Хорошо. И какую игру вы разыграли?
– Полную честность.
– Не понял?
– Я рассказал ей все.
– Я что-то пропустил?
– Кейт не дура.
– Вы рассказали ей, что ведете расследование ее дела? – В словах Пилчера звучал гнев.
– Думаете, она бы не пришла именно к такому выводу? – спросил Итан.
– Ну, теперь мы никогда этого не узнаем, верно?
– Дэвид…
– Верно?
– Я ее знаю. Вы – нет.
– Итак, ты рассказал ей, что мы ее засекли, – проговорила Пэм. – А она ответила: «Отлично, вон оно что!»
– Я сказал, что она под подозрением и что я мог бы ее защитить.
– Сыграли на старых чувствах, а?
– Что-то типа того.
– Ладно, не самый худший подход… Итак, что вы выяснили?
– Она говорит, что в последний раз видела Алиссу на Главной улице в ночь ее гибели. Они разошлись в разные стороны. Тогда Алисса была еще жива.
– Еще что?
– Она понятия не имеет, что находится за оградой. Все время спрашивала меня об этом.
– Тогда почему она шляется посреди ночи?
– Не знаю. Она мне не рассказала. Но у меня есть шанс это выяснить.
– Когда?
– Сегодня ночью. Но нужно вынуть мой чип.
Пилчер посмотрел на Пэм, потом снова на Итана.
– Невозможно.
– В ее записке недвусмысленно сказано: «Без чипа – или не трудись приходить».
– Так просто скажите, что вынули его.
– Думаете, они не проверят?
– Мы можем сделать разрез сзади на вашей ноге. Они ни за что не распознают разницы.
– А если у них есть какой-то другой способ это выяснить?
– Например?
– Блин, да мне почем знать! Но если нынче ночью в моей ноге будет микрочип, я останусь дома.
– Я совершил эту ошибку с Алиссой. Позволил ей уйти без связи. Если бы у нее был чип, мы бы уже знали, куда она ходила. Где ее убили. Я не сделаю ту же ошибку дважды.
– Я могу за себя постоять, – сказал Итан. – Вы оба в этом убедились. Собственноручно.
– Может, нас заботит не столько твоя безопасность, сколько твоя верность, – сказала Пэм.
Итан повернулся в кресле.
Однажды он сражался с этой женщиной в подвале больницы. Она ринулась на него со шприцем, а он с разбегу врезался в нее и влепил ее лицом в бетонную стену. Теперь он мысленно заново пережил тот момент, словно воспоминание о доброй еде, желая, чтобы можно было повторить.
– Она привела веский довод, Итан, – сказал Пилчер.
– И в чем заключается этот довод? В том, что вы мне не доверяете?
– Вы отлично справляетесь, но прошло слишком мало времени. И еще многое надо доказать.
– Я хочу, чтоб чип вынули, или я никуда не пойду. Все просто.
В голосе Пилчера прозвучала жесткая нотка:
– Завтра с первыми лучами солнца вы будете в моем офисе с полным отчетом. Все ясно?
– Да.
– А теперь мне придется вам пригрозить.
– Тем, что случится с моей семьей, если я решу рвануть в бега или совершу другой акт непослушания? Давайте я просто представлю себе самое худшее и решу, что вы это сделаете. Вот что мне действительно нужно – так это перемолвиться с вами словечком наедине. – Итан взглянул на Пэм. – Ты не возражаешь?
– Конечно, нет.
Когда дверь за ней закрылась, Бёрк сказал:
– Мне бы хотелось получить более четкую картинку того, какой была ваша дочь.
– Зачем?
– Чем больше я о ней узна́ю, тем больше шансов выяснить, что с ней случилось.
– Полагаю, мы знаем, что с ней случилось, Итан.
– Вчера я был в ее комнате. Возле ее двери повсюду были цветы и карточки. Целые потоки чувств. Но я гадал… Были ли у нее враги внутри горы? Я имею в виду – она же была дочерью босса.
Итану показалось, что Пилчер может взорваться из-за такого вторжения в его личные чувства, в его горе. Но вместо этого тот откинулся на спинку кресла и сказал почти мечтательно:
– Алисса была последним человеком, который стал бы извлекать выгоду из своего статуса. Она могла бы жить в этих апартаментах в роскоши вместе со мной, делать все, что заблагорассудится. Но вместо этого продолжала жить в спартанских казармах и выполняла такие же задания, как и все остальные. Никогда не искала преференциального режима из-за того, кем была. И все это знали. И из-за этого все еще больше ее любили.
– Вы с нею ладили?
– Да.
– Что Алисса думала обо всем этом?
– О чем – обо всем?
– О городе. О наблюдении. Обо всем.
– На ранних порах, когда все мы вышли из консервации, у нее случались приступы идеализма.
– Вы имеете в виду – она не соглашалась с вами насчет того, как вы управляете Заплутавшими Соснами?
– Именно. Но к тому времени, как ей стукнуло двадцать, она начала по-настоящему взрослеть. Она поняла причины, стоящие за камерами и «красными днями». Оградой и тайнами.
– Как она стала шпионкой?
– Она сама об этом попросила. Возникла необходимость выполнить такое задание. Было много добровольцев. У нас с нею случился крупный спор. Я не хотел, чтобы она этим занималась. Ей было всего двадцать четыре. Такая умница… Она могла бы поучаствовать во множестве других дел, не подвергаясь при том опасности. Но, стоя здесь несколько месяцев тому назад, она сказала: «Я – лучшая кандидатура для данной миссии, папочка. Ты это знаешь. Я это знаю. Все это знают».
– Поэтому вы ее отпустили.
– Как вы довольно скоро выясните с вашим сыном, отпустить – самое трудное и самое великое, что мы можем сделать для своих детей.
– Спасибо, – сказал Итан. – Похоже, теперь я знаю ее чуть получше.
– Хотел бы я, чтобы вы и вправду получили шанс ее узнать. Она была… это было нечто.
На полпути к дверям Итан остановился, оглянулся на Пилчера.
– Могу я задать еще один назойливый вопрос?
Тот печально улыбнулся.
– Конечно. Зачем останавливаться на полпути?
– Мать Алиссы. Где она?
Как будто что-то надломилось в лице этого человека. Пилчер словно внезапно состарился, словно был смыт фундамент, на котором он стоял.
Итан немедленно пожалел, что задал такой вопрос.
Словно воздух высосали из комнаты.
– Из всех, кто вышел из консервации, девять человек так и не очнулись на другой стороне. Элизабет была одной из девяти. А теперь я потерял и дочь… Обнимите свою семью сегодня на ночь, Итан. Крепко их обнимите.
* * *Операционная находилась внизу, на втором уровне, и хирург уже ожидал. Это был кругловатый сутулый мужчина с неуклюжими движениями, словно кости его атрофировались после долгих лет жизни в горе и слишком малого пребывания на солнце. Белый халат доходил до самых его туфель с загнутыми острыми носками; врач уже надел хирургическую маску.
Когда Итан и Пэм вошли, доктор поднял глаза от раковины, в которую лилась исходящая паром вода.
Он неистово мыл руки.
Не представился.
Просто сказал:
– Снимите штаны и лягте на стол на живот.
Итан посмотрел на Пэм.
– Ты останешься посмотреть?
– Ты и вправду думаешь, что я упущу шанс понаблюдать, как тебя режут?
Итан сел на табурет и начал стягивать сапоги.
Все уже было готово.
На подносе на голубой стерильной тряпке были разложены: скальпель, пинцет, шовная нить, игла, ножницы, иглодержатель, марля, йод и маленький пузырек без ярлычка.
Итан снял сапоги, расстегнул ремень и уронил свои штаны-хаки.
Пол сквозь носки был холодным.
Хирург локтем закрыл кран.
Итан забрался на стол и лег на живот на ткань. На противоположной стене висело зеркало – за мониторами и штативами для капельниц. В него Итан наблюдал, как доктор закончил натягивать хирургические перчатки и подошел.
– Насколько глубоко находится микрочип? – спросил Бёрк.
– Не слишком глубоко, – ответил доктор.
Он откупорил пузырек с йодом. Налил немного на ткань. Промокнул заднюю часть левой ноги Итана.
– Мы вживляем их в biceps femoris[31].
Доктор воткнул шприц в самый маленький пузырек.
– Слегка пощиплет, – сказал он.
– Что это?
– Просто местный анестетик.
Как только задняя часть ноги онемела, все прошло быстро.