Искатель. 2009. Выпуск №07 - Станислав Родионов

Искатель. 2009 Выпуск №07

Станислав Родионов АНТИБЭБИ

Недалеко от РУВД, поэтому капитан Палладьев отправился пешком. Информация была краткой, как телеграмма: в кафе «Грот» буянит иностранец. Какой, к черту, «Грот» — полуподвал. Такой же, наверное, и зарубежный турист.

Палладьев не любил это кафе по двум причинам. Во-первых, директор из штанов вылезал, стараясь походить на Европу: мол, не просто кафе, а кафе-бар, бизнес-ланч, кальян… Во-вторых, его облюбовали студенты-иностранцы, а за ними тянулись девицы самого разного толка. Вернее, однообразного…

Директор кафе указал на дальний столик:

— Гражданин не желает платить.

Капитан подошел. Молодой парень весьма смуглого цвета и курчавистый, словно волосы намеревались разбежаться в разные стороны, невозмутимо созерцал пустой стакан.

— Три уже выпил, — сообщила официантка Люба.

— Капитан Палладьев, — представился ему опер.

Не грабеж, не драка, не хулиганство… Не дело милиции, и уж наверняка не дело уголовного розыска. Но клиент молчал. Как по цвету кожи, так и по одежде Палладьев определил, что это иностранный студент.

Капитан повторил:

— Итак, в чем проблема?

— Он не ответит, — усмехнулась Люба.

— Почему же?

— Сказал, что дискриминация.

— Ты парня… того… дискриминировала?

— Капитан, мы перед иностранцами стелемся.

— Может, он по-русски не понимает.

— Даже чертыхался.

— Мистер студент, в чем дело? — усилил голос Палладьев.

Мистер студент лишь молчаливо и натянуто улыбнулся. Капитан, ответив вежливой улыбкой, переспросил:

— Сэр, что случилось?

На этот раз иностранец улыбнулся широко и как-то агрессивно, показав крупные зубы, походившие на рояльные белые клавиши. Но не ответил, и капитан уже потребовал:

— Господин негр, отвечайте!

— Не негр я! — рявкнул студент.

— А кто же? — осторожно спросил Палладьев.

— Я эфиоп!

Он вскочил, швырнул деньги на стол и почти выбежал из кафе. Официантка смотрела на капитана, ничего не понимая. Тот ее успокоил:

— Парень обиделся.

— На что?

— Назвала его негром?

— А как же называть? Он же черный.

— Нет, коричневый.

— Капитан, я сказала «уважаемый негр». Не говорить же «уважаемый коричневый»?

— Не обязательно упоминать цвет кожи. А если человек одноглазый или одноногий? Обратишься «уважаемый безглазый»?

Из всех официанток Любаша нравилась ему спокойствием и рассудительностью. Высокая, не тонкая и не толстая, а становитая: то есть имеющая стан, крепкий и гибкий. К светлым выгоревшим волосам, да и ко всей крупной фигуре шли ее массивные зеленые серьги.

— Люба, успокойся. Бери пример вон с Ритки: знай себе хихикает.

— Она уже у цели.

— Какой цели?

— Жениха нашла.

— Здесь, в кафе?

— А ради чего девчонки здесь кантуются?

— Ради негров.

— Не ради негров, а ради иностранцев. Риткин жених — из Дубая. У него на родине стадо белых верблюдов.

— Ради них, верблюдов, идет замуж?

— Не ради верблюдов, а ради титула. Жених-то принц, и Ритка станет принцессой.

Палладьев хотел уйти, но задержала трезвая мысль: быть в кафе и не выпить бутылку пива… Люба принесла. Он спросил:

— Что-то тебя в кафе долго не было?

— Отпуск.

— А то втихую смоешься к белым верблюдам.

— Капитан, я скорее смоюсь к белым медведям…

Стены кабинета были вяло-серого цвета. Но следователь прокуратуры знал, что цвет не вялый. Это раньше, когда работать только начинал, цвета для него были, в сущности, безразличны. Теперь же он понял, что краска впитывает звуки. Иначе чем же объяснить, что после пятичасового допроса ему с добрых полчаса слышались голоса ушедших, или это не краска, а его мозг впитал, точнее, записал допрос на свои полушария?

Капитан вошел в кабинет без стука и без шороха, как и положено оперу уголовного розыска.

— Игорь, сгинь, — потребовал Рябинин.

— Не могу, Сергей Георгиевич, поскольку труп.

— Сколько тебя знаю, капитан, ни разу ты не приносил радостной информации.

— Вчера же принес бутылку пива.

— Игорь, где труп-то?

— А где бы вы хотели?

— Где-нибудь на свежем воздухе.

— Сергей Георгиевич, на помойке.

Рябинин схватил портфель, который, как боевое оружие, всегда был заряжен, но только бланками протоколов и всякой мелочью типа порошков, луп, паст… В пути они не разговаривали, предчувствуя долгую и нудную работу…

Место происшествия увидели издали. Во дворе стоял народ, посторонних почти не было. Участковый, дворники, судмедэксперт Дора Мироновна, понятые… Участковый показал рукой. Нет, не на труп, а на громадный контейнер с мусором. Опер кивнул дворничихе. Она подтащила пустой ящик, встала на него и вытянула из контейнера небольшой пластиковый мешок примерно метр на метр. В нем розовело что-то бесформенное. Рябинину показалось, что там кукла без одежды. Пупс…

— Господи, — прошептала дворничиха.

— Ребеночек, — добавила понятая.

Дора Мироновна деловито натянула свои резиновые перчатки и ребенка извлекла.

— Мальчик.

Рябинин смотрел на трупик. Из двадцатилетнего следственного опыта он уже знал, что ребенок, скорее всего, родился живым, но был убит. Впрочем, гадать не стоило. Дора Мироновна трупик вскроет и точно назовет причину смерти и срок беременности. Осмотрев тельце, она уже предположила:

— Скорее всего, задушен.

— Как котенка, — вздохнула понятая.

— Врачи говорят, что дите во чреве матери смеется и плачет, — слезливо добавила вторая понятая.

Рябинин глядел на сморщенное личико ребенка. Похоже, младенец продолжает плакать. Не понимал следователь жен-щин-детоубийц: предохраняйся, не рожай, оставь ребенка в роддоме…

— Может, у матери сложилось безвыходное положение, — вдруг предположила дворничиха.

— И она убила человека, — зло усмехнулся капитан.

Рябинин вспомнил: в былые времена тайно рожденных называли «зазорными младенцами». Мария Гамильтон, из шотландских дворян, жившая в России, убила своего новорожденного. Петр Первый казнил ее путем отсечения головы.

— Так бы всех преступников, — согласилась с царем понятая.

— Нельзя, — буркнул капитан.

— А почему?

— Секира затупится, — объяснил Рябинин.

Он начал составлять протокол. Описание помойки, привязка к улице и дому, контейнер, пластиковый мешок, поза младенца… Фотография… Участковый с опером пошли по квартирам.

Потом они разошлись, занявшись каждый своим делом: эксперт — вскрывать труп, капитан — искать роженицу, Рябинин — начать расследование…

«Анонимка

Не называюсь, потому что анонимка. Я не зечка, не наркоша и не бомжиха. Простая девушка, официантка. И пишу не по злобе, а, как говорят в американских фильмах, ничего личного. Тогда почему не пришла в милицию и не сообщила в открытую: потому что она моя подруга.

Знаю, что подлянка, но я советовалась. Знакомый адвокат сказал, что стучать западло и в былые годы много народу пострадало. А участковый заверил, что репрессировали правильно. Вот сейчас не сажают, поэтому все и воруют на полную катушку. Все тащат: деньги, шифер, морепродукты, заводы, а в пиво кладут димедрол. Я знаю двух братцев. Один ворует недвижимость — квартиры у старух, а второй движимость — иномарки припаркованные.

Я сигнализирую о преступлении не только против закона, но и против Бога! Господи, прости меня — подругу закладываю…

С мужчинами она соблюдала интимную дистанцию. Говорила, что Россию любит, но только не российских мужчин. Был у нее бойфренд, давно, года два назад… Снимал с нее стресс…

И вдруг как чайником по морде — беременна. Не говорит, от кого, а уже три месяца. Мне велела держать язык за зубами. Я и молчала.

А время шло. Беременность она ловко скрывала, живот подвяжет, платье-халат наденет, больничный возьмет… И вот пошла в отпуск. Вернулась — не узнать. Стройная, легкая, веселая… Родила… Как, что, кого родила, где ребенок? Мальчика

Диму и отправила к своим родителям. Резонно, потому, что живет в общежитии.

А меня что-то тормозит. Ведь рождение ребенка — событие. Почему же это событие катится на холостом ходу? Ребенка не показала, помощи не просит, грудью не кормит… Объяснила, что нет молока и младенец на искусственном питании.

Через пару дней меня как стукнуло. Ребенка отправила к родителям… Да она же сирота и выросла без отца-матери! Я подступила к ней с наглой силой: где ребенок? Она заплакала навзрыд и призналась, что от ребенка отказалась и оставила его в роддоме.

Взгрустнула я: с кем дружу? Она работает официанткой, есть зарплата и не прокормить ребенка? Правда, нет собственного жилья, но как бросить новорожденного человека в нашем хамском обществе?

Разуверилась я в своей подружке.

Вызнала у нее номер роддома и поехала проверить. Будто я ее сестра из провинции, интересуюсь судьбой оставленного мальчика Димы. Да, такая-то рожала, но почему оставленного мальчика? Мамаша родила и ребенка унесла, как и положено.

Где же он?

Я замкнулась. Не знала, что делать. Наступил у меня стресс. Ну не могла я свою догадку выразить откровенной мыслью и тем более пойти с нею в милицию. Заявить на близкую подругу.

Но тут в кафе прошел слух, что в мусорном бачке одного дома нашли трупик новорожденного. Назвать подругу не могу, но вы ее найдете. Извините за сбивчивость. Рита».

Рябинин пил кофе, озирая свой кабинетик. Место, куда положительная информация не поступает. Не потому ли оконные стекла кажутся закопченными? Они днями слышат про грабежи, изнасилования, убийства… Угрозы слышат, клевету, ложь… Рябинин попробовал вспомнить приятные вести, но они почему-то не вспоминались.

Капитан Палладьев, как всегда, вошел без стука. При его виде следователя задело двойственное чувство. Доброжелательное — поскольку нравился Рябинину этот светлый парень; настороженное — потому что ничего хорошего опер уголовного розыска принести не мог. Он и заговорил не о погоде и не о здоровье.

— Сергей Георгиевич, уголовное дело по младенцу из бачка возбудили?

— Да, убийство.

— Каким образом?

— Акта вскрытия еще не получил, но, скорее всего, задушен.

— Может быть, неосторожность?

— Каким образом?

— Бывали случаи, когда мамаши клали ребенка рядом и спросонья придавливали, — выдвинул Палладьев запасную версию.

— Игорь, мы же видели шейку ребенка.

Тогда капитан вынул из сумки два скрепленных тетрадных листка и положил перед следователем. Тот гмыкнул и, читая, гмыкнул еще раз; очки поправил два раза и усмехнулся три раза. Все это кончилось бодрыми словами:

— Игорь, вези ее ко мне.

— Сочинительницу анонимки?

— Нет, мамашу-преступницу.

Палладьев тоже усмехнулся — один раз. Но эта усмешка как бы отскочила от строгих очков следователя.

— Сергей Георгиевич, шутите? Ее же надо отыскать.

— Автор анонимки скажет.

— Но ее тоже надо найти.

Теперь очки следователя блеснули строгим недоумением, словно капитан озоровал с фонариком:

— Игорь, удивляешь… Она же пишет, что ее звать Рита.

— А сколько Рит в нашем стотысячном микрорайоне: тысяч десять.

Слова Рябинина капитан всерьез не принимал. Следователь расслаблялся или просто шутил: знал он лабиринты оперативной работы. Но Палладьев вспомнил, сколько раз вроде бы юморные рекомендации следователя оказывались полезнее самых поучительных советов.

— Игорь, в этой анонимке бездна информации.

— Какой же? — не поверил капитан.

— Говоришь, Рит десять тысяч… Эта работает официанткой в кафе.

— Сергей Георгиевич, в кафе тысячи.

— И все обильно посещают иностранцы.

— Не все.

— Выбери, — посоветовал Рябинин.

— Есть кафе «Грот». Рядом с общежитием, где живут иностранные студенты, — угрюмо сообщил капитан.

Его настроение испортилось. Следователь не ругался, не упрекал и даже не намекал на какие-либо ошибки. Есть худший вид обиды — на себя. Почему же он не пошел по ясной и логичной дороге, по которой шел следователь? Потому что уподобился любителю детективов, жаждущему кровавой запутанности.

— Игорь, просуммируем. Кафе «Грот», официантка Рита, у нее есть подруга, видимо, работающая там же, которая живет в общежитии и которая недавно была в отпуске…

Палладьев знал, что если сейчас он не выдаст блестящего ответа, то уйдет с настроением побитой собаки. Еще бы, лучший опер, но не смог самостоятельно вычислить элементарную преступницу.

— Ее доставить сюда?

— Кого? — не понял Рябинин.

— Криминальную роженицу.

— Ты ее знаешь?

— Да, это Любка из кафе «Грот».

Проще всего было бы доставить Любу Любавину на допрос к Рябинину. Ио если она уйдет в глухую непризнанку, то протокол следователя это закрепит, как зацементирует. Потом к правде не пробьешься. Допрос без оперативной информации — что в ночном лесу без фонаря. Поскольку не мафию разоблачал и не грабителей банка, капитан решил действовать неторопливо и простенько. Проще «наружки» ничего не было.

Палладьев начал с общежития, где проживала Любавина. Казалось бы, чего проще. Опроси жильцов да ту девицу, которая проживает с ней в одной комнате. Но была запятая: информацию собрать так, чтобы Люба об этом не узнала.

В общагу капитан приехал днем. Напарница подозреваемой отсутствовала. Палладьев шатался по коридорам и комнатам, заводя глупые разговоры с девицами о сексапильности, с комендантом о ремонте здания, с вахтершей о современной молодежи…

Клевал по зернышку. Когда эти зерна он как бы ссыпал в одну кучку, то удивился — в последнее время Люба в общежитии вообще не жила, лишь изредка забегала.

Казалось, в голове капитана, как сердитые пчелы, начали роиться вопросы…

Где же Любавина ночевала? Почему об этом не знает ее подруга Рита? А если знает, то почему не упомянула в анонимке? Если у Любы бойфренд, то история с младенцем приобретает конкретный зловещий смысл: в криминальной практике полно случаев, когда любовники заставляли женщин избавляться от детей. Все-таки где она ночует и почему?..

И капитан как бы подтвердил свое решение: «наружка». Сегодня, не дожидаясь никакой помощи, сегодня, сам.

Но Любавина знала его в лицо. Палладьев поехал в РУВД, в свой кабинет. Одно из отделений сейфа походило на базарный

развал «секонд-хенда». Самодельные ножи, детективы, гантели, какая-то одежда, фонари… Он выбрал нужное: волосяные усы и темные очки. Плюс сыскной навык…

Кафе «Грот» закрывалось в двадцать три часа. Капитан уже переминался в некотором отдалении. Официантки начали выходить через полчаса. Любавина была одна и зашагала с деловитой торопливостью. Палладьев наклеил усы, надел очки и двинулся следом — тоже деловито.

Люба шла скоро и целеустремленно. Так ходят, когда тебя ждут. Но она миновала все транспортные остановки — значит, ей недалеко.

Шагавший рядом с капитаном парень вдруг попросил:

— Мистер, дай закурить.

— Не курю.

— Тогда дай на бутылку пива.

— Не пью.

— Не куришь, не пьешь… Голубой, что ли?

— Я гермафродит, — тихим голосом поделился капитан.

Любу он далеко не отпускал. Вряд ли она его заприметит, и не только из-за бутафорского грима: официантка была слишком устремлена туда, куда спешила. В сумке капитана лежала вязаная шапочка, которую он прихватил из барахла в сейфе. Откуда она взялась, он уже не помнил. Может быть, снята с неопознанного трупа. Теперь она пригодилась: Палладьев напялил ее поглубже.

— Эй, педофил, — окликнул его парень, вновь пристроившись рядом, — не даешь на пиво, угости водочкой.

— Вредная она.

— Педофил, да какой ты национальности?

— Индеец.

— Врешь. Индеец не отказался бы выпить «огненной воды» с белым человеком.

— Это ты «белый человек»? — засмеялся Палладьев, отрываясь от него…

Любавина неожиданно нырнула в магазин «24 часа». Капитан за ней не пошел, опасаясь столкновения лицом к лицу. Он приблизился к стоявшей у поребрика иномарке и облокотился на багажник. И задумался.

«Наружка», наружное наблюдение, архаична: при помощи спутников можно заглянуть в любую квартиру. При помощи камер слежения можно контролировать каждый шаг. Ходить за человеком, когда информационная техника достигла третьего поколения…

Но Люба вышла из магазина. Пройдя с полквартала, она замедлила ход. Его направление легко прослеживалось. Скорее всего, в подворотню и во двор. Вот и свернула под арку. Капитан поспешил, боясь потерять ее из виду…

Размашистая грудь «белого человека» загородила ему путь:

— Педофил, может, тебе нужна баба?

Палладьев приостановился и глянул в лицо, чтобы понять его назойливость. И ничего не увидел. Кроме широких, прямо-таки пушистых бровей, которые, похоже, способны лечь на глаза.

— Педофил, бабу найду дешевую, — предложил он оперу.

Палладьев оттолкнул его и припустил под арку. Во дворе Любы уже не было. Она вошла в одно из парадных, которых во двор выходило шесть. Упустил. Конечно, в доме он ее отыщет: людей поспрашивает, еще раз проследит… Но с чего привязался этот бровастый идиот? Видимо, в шапочке и в очках капитан походил на интеллигента, которых бьют.

Со двора Палладьев вышел на улицу. Похоже, густобровый его ждал. Злость против него кипела давно, но оперативник ее глушил, занятый слежкой. Теперь, освободившись отдела…