Любимая девушка знахаря - Елена Арсеньева 12 стр.


Вспомнив эту, очень может быть, совершенно правдивую историю, Алёна засмеялась и с новым вниманием принялась разглядывать сундук. Теперь ей стало понятно, почему он так странно стоял, – он просто прикрывал крышку подпола (видимо, у Феича имелись основания так поступать). Что же за тайна крылась в подполе? Из последних слов письма, впрочем, явствовало, что это был если и не секрет полишинеля, то некое его подобие. Во всяком случае, родственнички Феича тайну сию знали.

Стоп... А что, если человек, которого видела Алёна, пока висела вниз головой на массажном кресле, как раз и был одним из родственников Феича? Тем самым Зиновием, который прислал хозяину сараюхи прочитанное любопытной писательницей «мыло»? Теперь понятно, как он мог проникнуть в дом незамеченным Феичем. И никакой он, значит, не глюк – Алёна его и самом деле видела!

Видела, когда висела на кресле, а он стоял на руках. Ну конечно! Именно потому волосы его как бы стояли дыбом. Теперь понятно, почему он сравнил гостью Феича с Читой, с обезьяной. Потому что она висела! Ну и тип... Чувство юмора у него, конечно, патологическое. То, значит, красавица сексуальная и всякое такое, а то – обезьяна?! Понятно, ему не понравилось, что Алёна его узнала, то-то он торопился от нее избавиться, то-то советовал Феичу спровадить Читу в первую очередь! Что же все это может значить? И что значили его слова о каком-то Тимкином кладе?

Ответить на сей вопрос можно было только одним способом: залезть в сундук.

Алёна в который раз перечла письмо. Можно не сомневаться, что свой подпол Феич знает как свои пять пальцев. И что-то там ищет, причем очень старательно, пользуется для сего каждой свободной минутой (теперь ясно, что именно туда он нырнул, едва гости ушли от него днем, то-то Алёна его не обнаружила, вернувшись почти тотчас!), но уже почти отчаялся найти. Но все же там есть нечто, о чем он не знает. Очевидно, место, через которое в подвал проник Зиновий. Возможно, именно его Зиновий и покажет Феичу, когда тот, спровадив «чокнутых гостей», и в первую очередь Читу, спустится в девять вечера в подвал.

Так... Алёна посмотрела на часы. Время у нее еще есть. До девяти часов его вообще вагон, а до возвращения Феича и Лешего минимум полчаса. Ничего страшного не произойдет, если она быстренько влезет в подвал, бегло оглядится и немедленно вернется. Ни-че-го!

Успокоенная радикальным набором наречий, означающих ускоренный бег событий, Алёна закрыла Outlook, оставив открытым только документ с «генеалогическим древом», и, посмеиваясь над собой, взяла со стола «беретту». Видимо, наша героиня была не слишком обычной женщиной, потому что прикосновение к оружию ее не пугало, а ободряло, вселяло уверенность в себе. Наверное, это мужская черта... ну что ж, значит, в ее характере имелась мужская черта, которая только подтверждала Алёнину причудливую женственность – как исключение, которое всегда подтверждает правило.

«Беретта» была засунута за ремень джинсов. Она врезалась в живот, и Алёна в очередной раз подумала, что надо похудеть, чтобы «береттам», в случае чего, не во что было врезаться. Потом она вновь осветила подпол и увидела сбоку лесенку, весьма удобную для того, чтобы спуститься, а потом подняться. Крышка сундука, к сожалению, ничем не закреплялась, сразу прикрывалась, но фонарик светил очень хорошо. Клаустрофобией Алёна не страдала, да и не собиралась гостить в обиталище подполянников слишком долго.

Она хотела надеть шубку – снизу отчетливо нес– ло холодом, но тотчас передумала: в шубе станешь неповоротливой, да и пачкать ее о стены жалко. Алёна сняла со стула овчинную жилетку Феича – нагольную, мехом внутрь, истертую и поношенную, может быть, тоже принадлежавшую к числу фамильных Феичевых ценностей, так же, как сундук, и фундамент дома, и сам подпол, – надела ее и перелезла через борт сундука.

Что рассказала бы Маруся Павлова, если бы захотела

– Накупалась? – спросил Племяш дружелюбно.

Маруся стремительно присела на корточки, съежилась, чтобы грудь ушла под воду, но голые плечи оставались над поверхностью, и она обхватила их руками накрест.

– Уйди! Уйди! – крикнула испуганно. И еще больше испугалась, услышав свой хриплый, сдавленный голос.

– А то что? – лукаво прищурился Племяш. – Ну что будет, коли не уйду?

– Так и останусь сидеть в воде! – пригрозила Маруся.

Парень закатился хохотом.

– Поплавай лучше. Люблю смотреть, как девки плавают. Дуры толстомясые – ногами колотят, руками плещут, головы забросят, глаза выпучат, пыхтят... Со смеху помереть можно!

Маруся сжалась в комок, силясь подавить дрожь. Какая холодная, какая студеная, какая ледяная вода! До самого нутра пробирает, и кровь, чудится, сворачивается в жилах! Конечно, если бы поплавать, можно немножко разогнать ее, но слышать мерзкий хохот Племяша... Вот кабы он в самом деле со смеху помер, на нее глядя, дело другое. Так ведь не помрет, гад!

– Не жди... – простучала она зубами. – Тут тебе не цирк...

– Давай не дури, вылазь! – прикрикнул Племяш. – До смерти замерзнешь ведь, потом никакое золото тебе нужно не будет.

Маруся даже забыла, что нужно прикрываться руками, уронила их в воду:

– Какое золото?!

– За которым ты сюда приперлась, – спокойно объяснил парень.

– А что, и правда... оно есть тут?! Это не байки?!

– Есть, как не быть, – кивнул Племяш. – Выходи, я провожу тебя туда, где твой дядька его роет.

– Дядька? Вассиан? – сообразила Маруся.

– Да кто еще? Чай, другого нет у тебя. Выходи, говорю, загубишь себя!

Девушка уже и сама понимала, что нужно выходить.

– Отвернись! – крикнула жалким голосом. – Не смотри на меня!

– Ладно, – согласился Племяш. – Не смотрю, вишь?

Он и отвернулся, и даже глаза руками прикрыл. Маруся ринулась к берегу, поднимая тучи брызг, не чуя замерзших ног, ощущая, как горит все тело, выстукивая зубами дробь. Обтерлась изнанкой гимнастерки, натянула бельишко, кое-как протолкнула свое еще влажное тело в платье – и только тут обнаружила, что Племяш повернулся и, не скрываясь, разглядывает ее. Давно повернулся? Что видел?

– Хороша ты! – сказал парень с одобрением. – Тощевата малость, но все равно хороша. Да ладно, не зажимайся, я просто так говорю, для разговору.

Маруся настороженно надевала сапоги, штаны и гимнастерку, прикидывая, что делать дальше. Можно, конечно, попробовать кинуться прочь и удрать от Племяша – но вот вопрос: куда кидаться-то? Вдоль берега бежать – догонит в два счета, в гору – еще скорей догонит...

Словно почуяв ее мысли, тот покачал головой:

– Не рвись, девка. Догоню всяко! Какая бы ты ни была быстроногая, жакан[14] быстрей.

С этими словами он сдвинул лежащий на галечнике поношенный, небрежно заплатанный пиджак, и Маруся увидела под ним обрез.

У Маруси платок из рук выпал от страха:

– Зачем же ты меня заставлял из воды выйти, не мог разве там и пристрелить?

– Да не хочу я тебя стрелять, – дернул плечом Племяш. – Полно пустое болтать, пошли давай.

– Куда?

– На кудыкину гору, – буркнул парень. – К дядьке тебя отведу, ему подмога нужна.

– Помощь? Он что, болен?

– Здоров. Разве только больному нужна помощь? Он золото роет, вот ты ему и подсобишь. Ну, топай!

Племяш надел пиджак, сунул обрез в подшитую изнутри особую лямку – и не углядишь, что под полой оружие спрятано! – затем кивком указал Марусе на лес, подступивший к озеру:

– Топай вон туда.

Она шагнула, не чуя ног. Вассиан ищет золото! Племяш знает где! И отведет ее туда! В это невозможно было поверить.

Лес подступил сразу – навалился мрачной, темной силой. Блужданья там, наверху, над падью, которые так утомили Марусю, теперь казались сущей чепуховиной. Шли через такой бурелом, что ноги можно было переломать ежеминутно, и для Маруси оставалось превеликой загадкой, как Племяш умудрялся отыскивать путь в нагромождении сухостоя и поваленных стволов, покрытых мшистой плесенью и оплетенных травой.

В голове девушки царила такая же несуразная мешанина. Мысли о побеге не оставляли. Казалось, так легко отстать и затеряться в чащобе, потом повернуть назад – и... Ну в самом деле, неужели Племяш будет в нее стрелять? Да у него и обрез-то, очень может быть, не заряжен. Просто пугает он, просто пугает!

Честное слово, Маруся непременно попытала бы судьбу, когда бы знала, куда это «повернуть назад». О том, как добраться до деревни, она ведать не ведала, а бежать, чтобы в дремучем лесу заблудиться, – да кому ж оно нужно?! А вдруг тут и зверье дикое водится? Не просто же так, не на человека же взял с собой обрез Племяш!

Но главное, что останавливало Марусю в ее мыслях о побеге, было воспоминание о словах парня: «Дядька золото роет, вот ты ему и подсобишь». Все понятно: дядя Вассиан нашел варнацкий клад, захованный в земле, и пытается его выкопать. Но при чем здесь Племяш? Или он был тем самым человеком, которому Вассиан поверил, который и сманил его в лес? Что-то непохоже... Племяш – гора грубой силы, по роже видно, что думать не шибко привык, а Вассиан-то Хмуров...

В голове девушки царила такая же несуразная мешанина. Мысли о побеге не оставляли. Казалось, так легко отстать и затеряться в чащобе, потом повернуть назад – и... Ну в самом деле, неужели Племяш будет в нее стрелять? Да у него и обрез-то, очень может быть, не заряжен. Просто пугает он, просто пугает!

Честное слово, Маруся непременно попытала бы судьбу, когда бы знала, куда это «повернуть назад». О том, как добраться до деревни, она ведать не ведала, а бежать, чтобы в дремучем лесу заблудиться, – да кому ж оно нужно?! А вдруг тут и зверье дикое водится? Не просто же так, не на человека же взял с собой обрез Племяш!

Но главное, что останавливало Марусю в ее мыслях о побеге, было воспоминание о словах парня: «Дядька золото роет, вот ты ему и подсобишь». Все понятно: дядя Вассиан нашел варнацкий клад, захованный в земле, и пытается его выкопать. Но при чем здесь Племяш? Или он был тем самым человеком, которому Вассиан поверил, который и сманил его в лес? Что-то непохоже... Племяш – гора грубой силы, по роже видно, что думать не шибко привык, а Вассиан-то Хмуров...

– Что ж ты еле тащишься? – недовольно обернулся Племяш. – Не хочешь разве разбогатеть скорей?

– Ты свои сказки кому другому рассказывай, – огрызнулась вконец замученная и дорогой, и сомнениями Маруся. – Прямо ждал ты меня, чтобы отвести туда, где я разбогатею! Почем я знаю, может, только и ждешь, чтоб придавить?

– Дура девка, – равнодушно покосился Племяш. – Хотел бы – уже б давно придавил да еще и попользовался с охоткой. А ударилась бы бежать – право, не пожалел бы жакана. Хватит болтать, уже придем скоро. Вот через завал проберемся, а там рукой подать.

Маруся заметила, что стены того обширного оврага, по которому они пробирались, той самой Золотой пади сильно сузились и стали почти отвесными. Деревья на них стояли плотной стеной, перемежаемые частым и крепким подлеском, тут же плелся оградой шиповник, а между стенами громоздился природный завал из бурелома, возможно, нанесенный сюда некогда ливневыми потоками. Лишенные листвы, серые, промытые дождями, кое-где тронутые серо-зеленым мхом стволы громоздились, будто сплетенные вместе скелеты. Сучья, словно бы нарочно заостренные и обтесанные, торчали грозно, готовые пронзить каждого, кто осмелится неосторожно полезть на завал, и Маруся даже удивилась, что не усажены они телами безрассудных искателей быстрой дороги. Хотя тут надо быть даже не безрассудным, а вовсе сумасшедшим, чтоб на такой завал лезть...

Она думала, что Племяш станет продираться сквозь шиповник, дабы обойти бурелом, однако тот прошелся вдоль завала, что-то высматривая, потом кивнул удовлетворенно и обернулся к Марусе:

– Давай руки протяни.

– Еще зачем? – удивилась она, безотчетно вытягивая руки вперед.

И тут Племяш с невиданным проворством выхватил из кармана веревочку и обмотал вокруг ее кистей. Маруся рванулась было, но он держал крепко.

– Ты что? Ты что?! – крикнула девушка дико, дергая руки.

– Да тихо ты, – ухмыльнулся Племяш. – Завал одолеем – немедля развяжу, вот те святой, истинный крест.

Он как-то странно помотал головой, и, наверное, это означало крестное знамение, которое ему нечем было сотворить: руки его были заняты тем, что привязывали еще одну веревку к той, которая стягивала Марусины запястья. Теперь девушка оказалась у него как бы на поводке, словно собачонка.

– Ты сдурел? – простонала она в отчаянии. – Как я со связанными руками через завал полезу? Да на первый же сук напорюсь! Ты смерти моей хочешь? Так лучше застрели, будь милосерден!

– Ну, коли просишь... – хохотнул Племяш. Но увидел, как помертвела, как покачнулась Маруся, и рассердился: – Ну не раз уже было ведь говорено, что доведу тебя живой до дядьки. Но через завал, ты правильно говоришь, лезть не способно. Полезем мы не через завал, а под ним: есть вон там место, где протиснемся поодиночке, я первым, ты за мной, – так вот хочу я, чтоб ты не дернулась тут в бега обратные. Гоняйся потом за тобой по лесу... Все равно поймаю ведь, да времени жалко, ну и тебя тоже, поскольку потом придется дуру уму-разуму учить, и не токмо словесно, уж не обессудь...

Маруся даже удивилась тому, сколь словоохотлив и рассудителен оказался столь неотесанный с виду парнище. В самом деле говорил он вещи хоть и пугающие, зато убедительные. И глаза у него теперь вовсе не были пустыми, как раньше, в деревне. Притворялся, значит? Ваньку валял? Однако лихо у него получалось!

– И еще скажу, – продолжил так же убедительно Племяш, – Боже тебя сохрани там, под завалом, туда-сюда дернуться. Ползи, в землю вжимаючись, ползи, словно ужака какой, старайся не горбатиться, не то зацепишь сук неосторожно, а поди потом отцепись. Но коли случится такая незадача, туда-сюда не дергайся, а постарайся высвободиться бережно. Тут, вишь ты, такая засада, что из-за одной лесины вся громада рухнуть может. И проткнет тебя сотней суков... Тяжко будет! Поняла ли? Как тебя тетка звала... Маруська, что ль?

– Поняла, – кивнула девушка испуганно.

Лезть под завал не хотелось отчаянно, а что делать? Рвись не рвись, теперь она на сворке у Племяша. Податься некуда.

Ее так и трясло, так и колотило, когда Племяш распластался на земле и, вжимаясь в нее всем телом, вполз под завал, извиваясь, словно и впрямь был огромным толстым ужом. Длинная веревка от Марусиных запястий скользила за ним маленькой юркой змейкой. Маруся думала, что ползти Племяш будет долго, но вот уже с той стороны завала раздался его чуть запыхавшийся голос:

– Давай, Маруська! Да смотри бережней, задницу не задирай, титьки в землю вжимай.

– Тьфу на тебя, – сердито пробормотала Маруся, вдруг застеснявшись, – охальник чертов!

Она распласталась на земле и, пытаясь подражать телодвижениям Племяша, поползла под завал.

Ужас, который она испытывала, лишил ее осознания времени совершенно. Если парень вроде бы один миг скользил под страшным нагромождением ветвей, то Маруся будто полжизни под ними провела. Она почти не дышала, ощущала страшную дрожь, которая била ее так сильно, что и в ледяном озере подобного не чувствовалось. Марусе казалось, будто эта колотилка так и вздымает ее над землей, поднимает ближе к страшным сучьям, готовым подцепить одежду – и уже больше не выпустить.

Девушка даже не заметила, как проползла завал и вылезла наконец на траву, на вольный воздух. Продолжала елозить на животе, ничего не видя ни вокруг, ни перед собой, кроме земли, и очнулась, когда сквозь муторный звон в ушах пробился насмешливый голос Племяша:

– Да будя, будя тебе, вставай уже, пузо сотрешь до дырок!

Маруся уставилась в землю и обнаружила, что та зеленая, а не серая, как там, под завалом. Да ведь она уже лежит щекой на траве! Выползла! Рванулась было вскочить, но тут же замерла и осторожно, испуганно попыталась обернуться: а вдруг нижняя часть тела еще под сучьями? Вдруг заденет их – и они рухнут на бедра, на ноги...

– Поднимайся, – приободрил ее спутник. – Вылезла ты. Все.

Маруся встала на четвереньки и поняла, что отползла от завала на добрую сажень. Кое-как распрямилась, отряхнулась от серой земли и травы. Подышала глубоко.

Племяш подошел, развязал ей руки.

– Что, уж не боишься, что сбегу? – с угрюмым задором спросила Маруся.

– А куда тебе бежать? И-ех, милка моя, бежать-то тебе и некуда! – хихикнул Племяш с ухватками деревенского парня, который зовет девку на вечерку и знает, что девка ему не откажет. – Потому что мы почитай пришли. Вот за той рощицей... два шага...

Рощица кончилась и впрямь быстро. Не два шага, но не более двух сотен. Солнце, обогнувшее лес, ударило по глазам, едва вышли из-за деревьев, и Маруся зажмурилась было, а только потом разглядела почернелый от времени сруб среди давней, уже сильно замшелой, неопрятной вырубки. Тут же увидела груду выкопанной земли и высокого светловолосого парня, который с превеликим любопытством пялился на них с Племяшом.

* * *

Сойдя с лесенки, Алёна осмотрелась, водя фонарем вокруг, – да так и ахнула. Сверху было не разглядеть, но сейчас она подумала, что старинное имя Вассиан недавно возникло более чем уместно. Место, в котором она очутилась, меньше всего напоминало деревенские подполья, и опасаться встречи с подполянником (или надеяться на нее, ха-ха!) тут не стоило. Не слишком-то высокое (Алёне с ее ростом в 172 сантиметра приходилось гнуться в три погибели), оно все же было устроено настолько основательно, с накрепко утрамбованным потолком, подпертым столбами из какого-то крепкого дерева, с плотно убитым полом, как если бы было рассчитано не на хранение продуктов, а на сборища изрядного количества народу. Воздух не отдавал затхлостью, более того – Алёне показалось, что пахло здесь сухими травами и вроде бы даже ладаном. Ничуть не удивительно, если окажется, что рукопись Вассиана имеет отношение к старообрядчеству – ну очень похоже на тайную молельню! Возможно, та рукопись, которую ищет Феич, – какое-нибудь старообрядческое Евангелие или вообще немыслимый складень, украшенный драгоценностями. Тогда это и в самом деле клад. Когда-то Алёна писала про старообрядцев, про их шифры (в книге-то шифры она выдумывала сама, но, что называется, на реальной основе), про их сокровища – и ужасные опасности, которые подстерегают их искателей в подземных ходах.[15]

Назад Дальше