— Я с удовольствием познакомлюсь с таким умным человеком! — ответил Юлий Борисович, думая про себя, что такое знакомство ни к чему не обязывает, а пользу может принести большую.
— Тогда слушайте и запоминайте. Записывать не надо. В дачной местности Красково, под Москвой, — это по Казанской дороге, — на Красноармейской улице, в доме семнадцать живет Казарновский Соломон Моисеевич. Он известен больше по кличке Борода… Адрес повторить или запомнили?
— Запомнил.
— Если надумаете и придете к нему, передайте от меня привет и скажите, что это я посоветовал вам побывать у него. О чем бы он вас ни спросил, говорите всю правду. Борода проницателен, — заметив, что вы, дорогой, хитрите, не пожелает иметь с вами дела. Имейте в виду, деньги для него не играют большой роли.
— Зачем же тогда он занимается делами?
— Из спортивного интереса… Вы, дорогой, конечно, такое и не представляете себе. У него столько денег, что хватит до конца жизни не только ему, но и его детям, внукам и правнукам. Скажу больше — иногда он даже как бы тяготится своим богатством. Но остановиться не может…
— Странно! Очень странно…
— Ничего странного нет. Делать большие деньги — это своего рода наркотик. Вы — азартный игрок, вы затеяли интересную комбинацию и, словно полководец, наметили стратегию и тактику баталии, пустили в ход все свои способности: ум, хитрость, ловкость. Сражение началось — кто кого? Нервы ваши напряжены до предела: ведь ставка в этой игре — ваша свобода, а может быть и жизнь. Как вы думаете, что вас интересует при такой ситуации прежде всего? Ну конечно же исход сражения, а потом уже деньги. Все это, правда, относится к людям крупным, масштабным. У мелкого и комбинации бывают мелкие и горизонт узкий…
— Какие же нужно иметь нервы, чтобы пускаться в такого рода занятие!.. Нет, не каждому это дано!..
— Совершенно верно, не каждому! — согласился Шагов, и глаза его на миг блеснули азартным огнем. — Попробуйте, дорогой, перехитрить десятка полтора молодцов, специально поставленных, чтобы помешать вам жить и работать. Оттолкните локтями десятки других дельцов, готовых перехватить куш. Все это позади, вы вышли победителем в этой отчаянной игре! Теперь вы можете позволить себе отдых на лучших курортах или совершить путешествие в первом классе парохода, покупать красивые вещи и задаривать любовницу, если она у вас есть. Единственно, что требуется от вас, — это быть осмотрительным и не привлекать к своей персоне внимания блюстителей порядка.
— Вы так увлекательно описали все, что мне самому захотелось хоть завтра вступить в эту игру!
— Не спешите, дорогой! Вернувшись домой, сперва пропишитесь, обязательно устраивайтесь на работу, — одним словом, легализуйтесь. Потом уж решите, как вам быть…
В пятницу вечером в большом зале лагерного клуба происходила сессия выездного суда. Клуб был битком набит. Предстояло рассмотрение дел по досрочному освобождению большой группы заключенных, в том числе и Юлия Борисовича.
Когда секретарь суда назвал его фамилию, он вскочил с места и, смертельно побледнев, подошел к столу. Все обошлось благополучно. Вернувшись после короткого совещания, председатель суда огласил решение о его досрочном освобождении.
Утром Юлию Борисовичу выдали железнодорожный литер до Москвы и семьдесят четыре рубля шестьдесят копеек, заработанных за год.
Вот она, свобода! Поезд отходил со станции, находящейся в семи километрах от лагеря, только вечером, но Юлию Борисовичу не терпелось. Тепло попрощавшись с Шаговым, с маленьким чемоданчиком в руке он вышел на дорогу, ведущую к станции. Было хоть и прохладно, но солнечно. Приближалась осень.
Через каждые пятьдесят шагов Юлий Борисович останавливался и голосовал автомашинам, мчавшимся мимо него с бешеной скоростью. Он не чувствовал усталости. Наконец шофер большой грузовой автомашины затормозил и, высунувшись в боковое окошко, спросил:
— Вам куда?
— На станцию.
— Ясно. Садитесь.
Юлий Борисович забрался в кабину и сел рядом с водителем. Тот внимательно посмотрел на него.
— Из лагеря?
— Да.
— Долго сидел?
— Не сидел, в командировку ездил, — почему-то соврал Юлий Борисович.
Шофер покачал головой. Он, видимо, не поверил, но ничего не сказал.
На станции Юлий Борисович пошел в ресторан и с удовольствием пообедал. Потом купил билет до Москвы в мягком вагоне. Пользоваться литером он не хотел.
К вечеру на станцию стали стекаться остальные, но Юлий Борисович держался в стороне и старался не замечать их. Отныне его ничто не связывало с ними!
Скорый поезд подкатил к платформе, Юлий Борисович забрался в купе, попросил проводницу постелить постель и, выпив стакан крепкого чая с лимоном, с наслаждением вытянулся на мягкой постели с чистым, хрустящим бельем.
В Москве все шло гладко. Старуха сберегла его комнату со всеми вещами в целости и сохранности. В отделении милиции ему выдали новый паспорт, прописали по месту прежнего жительства и пожелали не повторять ошибок прошлого.
Скрепя сердце Юлий Борисович пошел на камвольный комбинат в надежде, что ему подыщут там подходящую работу. «Квалифицированные механики на улице не валяются», — подбадривал он себя.
Но Власов встретил его сухо, недружелюбно, даже сесть не предложил.
— Я насчет работы, Алексей Федорович. Думаю, что смогу быть полезным, — работал здесь не один год и хорошо знаком с оборудованием, — заискивающе сказал Юлий Борисович.
— Могу предложить вам должность дежурного теплотехника, — ответил Власов после короткого раздумья.
— Почему дежурного теплотехника? Я ведь высококвалифицированный инженер-механик. На этом комбинате был главным механиком, потом в Главшерсти…
— То было давно, когда все думали о вас иначе, — перебил его Власов, потом спросил: — Как вы сами думаете, должен человек нести ответственность за свои неблаговидные поступки?
— Я понес жестокое наказание, — целый год отсидел!
— И решили, что это все? Вы забыли о моральной стороне дела… Впрочем, этот разговор ни к чему. Другой работы у нас нет. Хотите работать дежурным теплотехником — пожалуйста. Идите в отдел кадров и оформляйтесь, я дам указание. — Власов встал, ему противно было разговаривать с этим типом.
— Нет, эта работа мне не подходит, — ответил Никонов, направился было к выходу, но, остановившись у дверей, повернулся к Власову. — Не думал, что вы такой мстительный! Считал, что вы понимаете, что тогда я выполнял чужую волю… И что же по-вашему, — если человек один раз поскользнулся, так он навсегда лишается места под солнцем и права на труд?
— Не обманывайте себя. Вы не случайно поскользнулись. Образ вашей жизни, ваше поведение во всем, даже в мелочах, должны были привести вас к тому, к чему и привели.
— Ничего, я еще встану на ноги! Тогда посмотрим. — И он вышел из кабинета.
В поисках работы Юлий Борисович побывал в разных учреждениях, посетил десятки фабрик, и везде ему предлагали место рядового инженера. Дни проходили, сбережения таяли, а он никак не мог отрешиться от старых привычек: посещал рестораны, приглашал к себе женщин, угощал их вином, фруктами…
Узнав, что Толстяковы живут на даче, он направился в Софрино. Юлий Борисович надеялся, что Василий Петрович может оказаться ему полезным, — без сомнения, у него сохранились старые связи. Да и с Ларисой не мешало бы возобновить прежние отношения, — она женщина волевая, энергичная…
На даче он обнаружил полнейшее запустение. Толстяков, больной, раньше времени состарившийся, безразличный ко всему, не удостоил своего бывшего оруженосца даже короткой беседы. В ответ на приветствие он молча кивнул и снова погрузился в книгу, которую читал. А Лариса Михайловна, увидев его, спросила с явным раздражением:
— Зачем пожаловал?
— Хотел узнать, как вы живете, и засвидетельствовать свое почтение…
— Напрасно беспокоились!.. И вообще я посоветовала бы вам забыть наш адрес…
Юлий Борисович не верил своим ушам: это говорила та самая женщина, которая недавно устраивала дикие сцены ревности и плакала на его груди. Нет, с миром решительно что-то случилось!..
Иногда он вспоминал о Бороде, но прежде чем являться к нему, нужно было легализоваться, как разумно советовал Шагов.
Юлий Борисович начал было отчаиваться, но помог случай.
Как-то в ресторане «Арагви» он встретил бывшего артельщика, тоже причастного к сделке с шерстяными отходами и чудом избежавшего суда. Узнав о бедственном положении Юлия Борисовича, он обещал помочь и сдержал слово: позвонил на следующий день и дал адрес трикотажной фабрики, где работал его знакомый. И Юлий Борисович тотчас же поехал на эту трикотажную фабрику к главному инженеру Голованову.
Фабрика оказалась обыкновенной кустарной мастерской с допотопным оборудованием, но имела все признаки большого предприятия: проходную будку с вахтером, одетым в полувоенную форму, окошечко с табличкой «Бюро пропусков», контору, где по сторонам неширокого коридора с крашеным скрипящим полом теснились многочисленные кабинеты начальства.
Фабрика оказалась обыкновенной кустарной мастерской с допотопным оборудованием, но имела все признаки большого предприятия: проходную будку с вахтером, одетым в полувоенную форму, окошечко с табличкой «Бюро пропусков», контору, где по сторонам неширокого коридора с крашеным скрипящим полом теснились многочисленные кабинеты начальства.
Юлий Борисович вошел в маленький кабинет главного инженера. Узнав, от кого посетитель, Голованов пригласил Юлия Борисовича сесть, внимательно ознакомился с его документами.
— Очень хорошо, — изрек он наконец. — Хочу вас предупредить заранее, — оборудование у нас изношенное, разнотипное. Нам нужен механик опытный, не гнушающийся черной работы. К сожалению, платить много не сможем, по штатному расписанию механику полагается у нас девяносто рублей в месяц, иногда бывает и прогрессивка…
Юлий Борисович сокрушенно вздохнул, но на Голованова это не произвело впечатления.
— Я покажу вам наши цеха и, если вы согласитесь работать у нас, представлю директору.
В больших залах одноэтажного дома разместились цеха — мотальный, вязальный, швейный и отделочный, а во флигеле рядом в облаках густого пара работали несколько полуголых красильщиков.
На складе готового товара, куда они зашли, лежали штабеля безвкусных дамских кофточек, жакетики, свитера из хлопчатобумажной пряжи и коричнево-серые полупуховые платки двух размеров.
Тронув рукой плохо окрашенные кофточки грязно-синего цвета, Юлий Борисович спросил:
— Берут?
— Еще как! — ответил главный инженер.
Директор, вялый, пожилой человек, всецело доверившийся главному инженеру и, видимо, мало вникающий в дела фабрики, не возражал против приема на работу товарища Никонова.
— Установим вам, как полагается, месячный испытательный срок, вы познакомитесь с фабрикой, мы поближе узнаем вас и окончательно оформим. Будем надеяться, что сработаемся, — сказал он.
Так честолюбивый опытный инженер Юлий Борисович Никонов стал главным механиком бывшей кустарной артели. Работа была не пыльной. Дисциплины никакой — приходи на работу и уходи, когда хочешь. Слесари-ремонтники оказались опытными, знающими свое дело людьми. Им давали прилично зарабатывать, и потому они старались выжать из старого оборудования все, что только можно.
Юлий Борисович догадывался, что руководители фабрики совершали какие-то комбинации, но какие, он не знал, да и не старался узнать: раз его не вовлекали в эти дела, значит, не доверяли.
При небольшом окладе сбережения его быстро таяли, и, взвесив все свои обстоятельства, он решил в ближайшие дни съездить в Красково к всемогущему Бороде. Все это время он ждал, когда представится такая возможность.
В субботу после работы, не заезжая домой, Юлий Борисович поехал в Красково. Сидя в электричке, он внушал себе, что посещение Бороды ни к чему его не обязывает: приедет, познакомится, послушает, что скажет этот маг-чародей, и все. Никаких обещаний и сделок до тех пор, пока не убедится в абсолютной безопасности предприятия, если таковое будет предложено. Он — стреляный воробей, его на мякине не проведешь!..
Сойдя на платформу дачного поселка, он легко нашел Красноармейскую улицу, никого не спрашивая. Дом номер семнадцать на этой улице ничем не отличался от большинства других дач: высокий забор, сад и в нем деревянный домик.
На звонок калитку открыла седая, опрятно одетая старуха.
— Вам кого? — спросила она, преграждая незнакомцу путь в сад.
— Я к Соломону Моисеевичу! — бодро ответил Юлий Борисович.
— А по какому делу?
— Привез привет от одного его близкого друга.
— Минуточку. — Старуха бесцеремонно закрыла калитку перед самым его носом и велела подождать. Скоро она вернулась и пригласила Юлия Борисовича в дом.
В большой комнате, обставленной старинной мебелью, его встретил худой, невысокий старик с окладистой бородой. Одет он был скромно: черный костюм из дешевого полушерстяного материала, старомодная трикотажная сорочка в полоску, домашние тапочки.
— Я привез вам привет от Аркадия Семеновича Платова, — сказал Юлий Борисович с подчеркнутым уважением. — Судьба свела нас вместе в отдаленных местах, и должен признаться, что если бы не он, то вряд ли я сегодня стоял бы перед вами.
— Юлий Борисович Никонов, если не ошибаюсь? — Голос у Бороды оказался мягким, певучим.
— Совершенно верно!
Заметив удивление на лице Юлия Борисовича, Борода улыбнулся и объяснил:
— Я давно жду вас. Садитесь, пожалуйста. Аркадий известил меня о вашем возможном посещении. — Борода устроился в кресле, а гостя посадил на диван. — Очень приятно, что вы не забываете добро. Это характеризует вас с самой лучшей стороны… Рассказывайте, как вы устроились, как живете?
— Хвастаться особенно нечем… Работаю механиком на трикотажной фабрике за девяносто рублей в месяц.
— Какая это фабрика?
— Числится под номером восемнадцать, в Черкизове.
— А… Там главный инженер Голованов?
— Совершенно верно. Вы его знаете?
— Так, немножко, — Борода улыбнулся. — Я хотел было спросить вас кое о чем, но надобность в этом отпала, — мне рассказали о вас…
— Кто же мог рассказать? — Юлий Борисович пожал плечами.
— Свет не без добрых людей, — уклончиво ответил Борода.
— Что же вам рассказывали обо мне?
— Все хорошее, между прочим и то, что вы весьма увлекаетесь женщинами. Как видите, я знаю о вас все или почти все.
— Но это преувеличение, я женщинами увлекаюсь не больше, чем все холостые мужчины моего возраста, — почему-то стал оправдываться Юлий Борисович.
— Даже если больше, что из этого? Кто в молодости не любил женщин! Со временем это проходит. — Глаза у Соломона Моисеевича стали лукавыми, и, чтобы переменить тему разговора, он спросил: — Вы обедали?
— Не обедал, но не голоден. Я закусил по дороге.
— Софья Григорьевна, — позвал Борода, — не пора ли нам пообедать? Кстати и наш гость покушает с нами, — добавил он, когда старуха появилась у дверей.
Обед был скромный: щи, котлеты и, вместо третьего, чай.
— Вы уж извините, живем мы скромно, — сказал Борода, — вино бывает у нас только по большим праздникам, да и пить некому.
За обедом завязался оживленный разговор, и между прочим Борода поинтересовался: не делал ли Голованов попытку привлечь Юлия Борисовича к делу?
— Впрочем, они мелко плавают, и доходы у них мизерные, — добавил он.
— Признаться, я стараюсь держаться в стороне и не вникать в их дела, — сказал Юлий Борисович.
После обеда хозяин повел гостя в сад, показал фруктовые деревья, небольшой, но тщательно обработанный огород, множество цветов перед террасой и вдоль дорожек.
— Люблю копаться в земле, — лучший вид отдыха! И, если хотите, эликсир долголетия. Как вы думаете, сколько мне лет?
Юлий Борисович внимательно посмотрел на сухопарую фигуру старика, на его свежее, краснощекое лицо без единой морщинки, живые черные глаза и сказал наугад:
— Я бы дал вам лет пятьдесят пять, не больше.
Тот рассмеялся.
— Хорошо бы так!.. К сожалению, скоро семьдесят.
Юлий Борисович стал прощаться, но Борода удержал его:
— Подождите минуточку. Как у вас сейчас с деньгами?
— Не блестяще…
— Я могу одолжить вам немного денег. Вернете потом, когда не будете стеснены в средствах…
— Спасибо, мне неудобно… — Юлий Борисович был смущен предложением Бороды.
— Всегда следует помогать ближнему, — иначе добро не зачтется!
Борода пошел в дом и, вернувшись минут через десять, протянул Юлию Борисовичу маленький сверток.
— Тут тысяча рублей, — сказал он и проводил гостя до калитки.
— Право, не знаю, как вас благодарить! — Юлий Борисович с чувством пожал худую, но крепкую руку старика.
— Не стоит благодарности! На той неделе загляните, — может быть, придумаем для вас что-нибудь! — И Борода закрыл за ним калитку.
Среди ночи Юлий Борисович проснулся, словно кто-то толкнул его в бок, и сразу вспомнил о Бороде, о тысяче рублей. «Приманка, а может быть, ловушка», — мелькнуло в голове, и от одной этой мысли ему стало жарко и сон окончательно пропал. В этот поздний час в доме было тихо. Он встал, прошелся по комнате, выпил стакан боржома и подошел к открытому окну. Лунная, светлая ночь. Все дышало миром и покоем, не было покоя только на душе у Юлия Борисовича. Борода с его деньгами не выходил из головы. «Ерунда, какая может быть ловушка? Я ему расписку в получении денег не давал? Не давал, — успокаивал он себя. — Если Борода предложит что-либо неприемлемое для меня, откажусь, и делу конец! Никто не может заставить меня делать то, чего я не хочу. А ёсли возникнет вопрос, зачем я посетил некого гражданина Казарновского, по прозвищу Борода, ответ будет простой и правдивый: сидел в лагере с одним человеком, он попросил побывать у старика, передать ему привет. Этика, знаете, лагерная, в такого рода просьбах отказать нельзя… Вообще-то силен человек, ничего не скажешь. Подумать только, задолго до личного знакомства со мной сумел узнать обо мне все, даже о моей слабости к прекрасному полу. Откуда, как? Нет ли у Бороды своей агентуры, или у них хорошо спаянная организация?»