Герцог утер слезы умиления, проступившие от воспоминаний.
– Прошу тебя, мое драгоценное зернышко, давай прежде всего решим вопрос с ее титулом, или мне будет ужасно неловко. Это же Роялистский Дом, в конце концов. Мы не можем подать ей напиток, пока не определимся. Представь, что я собрался налить тебе чай «Рубиновый Хлыст Гнома», а ты при этом была бы не принцессой, а виконтессой! Ты нашла бы его отвратительным на вкус, а ночью тебя мучили бы кошмары.
– Муж мой, – высокомерно прервала его Вице-Королева, – что, если она предпочитает кое-что покрепче? Конечно, – обратилась она к Сентябрь, – будь ты на самом деле какой-нибудь Баронессой, я сварила бы тебе «Добычу Великого Змея» с кардамоном и кайенским перцем. На вкус как будто медную монетку лижешь, а еще от этого напитка развивается страсть к путешествиям в опасной форме.
Сентябрь пробовала кофе всего один раз – тетя Маргарет позволила ей украдкой отхлебнуть, пока мама не смотрит. Он оказался горьким, но странным и диким на вкус. Она бы не отказалась отведать его снова.
– Почему я обязательно должна кем-то быть? Ведь речь всего-навсего о чашке чая! И я не Принцесса Небраски, это уж точно.
От-А-до-Л рассмеялся. Это был почти тот самый смех, который Сентябрь помнила. Только чуть ниже и чуть мрачнее. Тень смеха. Вице-Королева Кофе грациозно присела на подлокотник золотого шезлонга.
– Там, у тебя дома, тебе когда-нибудь гадали на чайной заварке? – спросила она. Зеленая ягода сорвалась с ее волос и лениво покатилась по сверкающему полу, где ее подобрал Кона и тут же метнул в одну из сестер.
– Нет, – призналась Сентябрь. – Хотя мама притворялась, что умеет гадать. Она укутывала голову шарфом, долго смотрела в чашку, а потом говорила, что мне суждено полететь на луну или стать капитаном прекрасного золотого парусника. – Сентябрь поморгала и издала смешок. – Вообще-то, если посмотреть на это дело под другим углом, я и правда была капитаном!
– Я всегда говорю, что только так и следует смотреть на вещи, – заявил Герцог. – Под другим углом, под третьим, искоса и снизу вверх!
Вице-Королева положила свою коричневую ладонь на руку Сентябрь.
– Скажу тебе начистоту: гадание по чайной заварке – ничто в сравнении с гаданием по кофейной гуще. Кофе – это магия в чашке!
– О моя кофеиновая возлюбленная, ты порочишь меня! – возмутился Герцог. – Чай – ничуть не меньшее колдовство! В моем роду все были великими чародеями-чаеведами, и наши дети продолжат семейную традицию.
– Они будут петь Гимн Бессонного Труда, – настаивала на своем Вице-Королева. – Они начертают Тревожные Руны.
– Ну, не раньше, чем прочтут Заклинания Умиротворения Душ! – проревел Герцог. – Пока не овладеют Ремеслом Успокоения.
Даржилинг притопнула изящной ножкой по ковру.
– Терпеть не могу кофе по-турецки, – призналась она.
Кофейное Зернышко тряхнула мускатными кудряшками и презрительно посмотрела на сестру.
– А я ненавижу Лимонный Шабаш, – парировала она.
– Рано или поздно они обе поймут, – смеясь сказала Вице-Королева и примиряюще подняла руки. – Вот видишь, все пошло не так! В старые времена Кавалерия Робусты и Ромашковые Бригады рвали друг друга на куски. Мы, сторонники Мокрой Магии, все роялисты. Мы верны своим убеждениям. Мы жили в Волшебном Подземелье с тех пор, как на небо подвесили звезды, и пребудем здесь после того, как они перегорят. В конце концов, кофейное дерево вырастает из-под земли, да и чайные кусты тоже! Это мы упрашиваем их расти, мы объясняем им, какими они станут. Нас тут, внизу, великое множество. Вот это Барон Портвейн. – Она указала на мужчину с фиолетовой кожей. – Этот, рогатый и бледноволосый, – из Молочных Уолдгрейвов; с пшеничными волосами – Фараон Пива; тот, кто отплясывает на столе, – Дофин Джина. А вон та брюнетка с какао-бобами вокруг талии – это могущественная и чрезвычайно популярная Шоколадная Инфанта. Мы практикуем Мокрую Магию – сложную, глубокую, мистическую, ту, которую так трудно удержать в руке, но зато в животе она приносит наслаждение. Кофе – лучшее из ее проявлений, это очевидно. Этот напиток бодрит и оживляет, потому что и сам он немножко живой.
Маття потянула мать за мерцающую юбку.
– Чай тоже живой, мамочка. Поэтому у нас и бывают званые чаепития. Чтобы чаи могли играть вместе и рассказывать друг другу свои секреты.
Вице-Королева подхватила зеленовласую дочку на руки.
– Конечно, мой листочек. Если речь идет о чае, кофе и прочих наших жидких чарах, то для достижения наилучшего эффекта напиток должен идеально соответствовать пьющему. Если выбор правильный, то, пока ты пьешь кофе, он успевает получше тебя узнать, чтобы любить тебя и славить твои победы, даровать тебе храбрость и отвагу. Чай будет желать тебе добра и ограждать от страхов и печалей. Послеполуденный чай – это что-то вроде спиритического сеанса. И, наконец, чаинки, оставшиеся на дне твоей чашки, – это не то чтобы предсказания в чистом виде, но чаепитие пытается говорить с тобой, сообщить тебе что-то тайное и важное, то, что останется только между вами. Не обижайся на моего супруга за то, что он вел себя слегка неуклюже, – он ведь Герцог, а Герцоги – это медведи нашей аристократии. Он всего лишь хотел выяснить, какой чай подходит именно тебе.
Сентябрь вспомнила свои желто-розовые чайные чашки, оставшиеся в раковине на кухне, и как она их ненавидела, и прилипшие ко дну комки чайных листьев. Теперь, когда она узнала, что чай – это живое существо, которое желает тебе добра, ей стало неловко.
– Я не хочу быть Принцессой, – сказала она решительно. – Вы не можете меня заставить. – Она очень хорошо знала, что бывает с принцессами, поскольку о принцессах часто пишут книги. С ними либо приключается что-нибудь ужасное: то похитят, то проклянут, то пальчик уколет и отравится, то в башню запрут, – либо они сидят сложа руки и ждут, пока принц доберется до конца сказки и решит наконец, что пора жениться на принцессе. Сентябрь не желала иметь ничего общего со всем этим принцессизмом. Если уж так необходимо в это ввязываться, лучше быть Королевой. Однако мысли о Королеве снова приводили ее к Хэллоуин, и рука крепче сжимала чашку.
– Пожалуй, мы могли бы называть тебя «Сентябрь, Девочка из Верхнего Мира», хотя это и заурядно звучит. – Герцог почесал свой длинный нос.
– А если назвать ее Рыцарем? – застенчиво предложил Аэл.
Сентябрь на секунду оживилась, но память о ее тени все еще не покидала ее, и она снова поникла.
– Я была Рыцарем, – сказала она. – Это правда. Но с тех пор прошел целый год. И меча у меня больше нет, нет даже Ложки, и миссии у меня нет, кроме желания исправить то, что я сама натворила, – а рыцари обычно совершают подвиги, чтобы исправить то, что натворили другие. Я даже и не знаю, рыцарь ли я или уже нет. Рыцарь должен торжествовать после своих приключений, и я вроде как тоже торжествую, но из-за всего того, что случилось потом, мне странно и неловко.
– Считаю своим долгом сообщить, – молвила Вице-Королева таким тоном, каким матери пытаются отговорить детей от слишком дорогих игрушек, – что рыцари – ужасный народ, когда узнаешь их получше. Да, в книжках сплошь сияющие доспехи и знамена, но когда доходит до дела, оказывается, что это тупые вояки, которыми вечно кто-то помыкает.
– Может быть… – В голове у Сентябрь начала формироваться странная идея, так же медленно, как настаивается чай. – Если смотреть на все под углом, искоса и снизу вверх, как советует Герцог, и я больше не рыцарь, то, может быть, я могу вместо этого быть епископом?[1] В шахматах епископы ходят по диагонали и всегда нападают неожиданно, из-за угла.
– Мне кажется, у епископа должны быть сан и епархия, как у герцога – герцогство, и еще необходим эффектный головной убор. – Герцог Чаепитий указал на маленький чайник из тех, что были в руках у дочери, голубой со стальным отливом и гравировкой в виде облаков и ветров. – Но ты же ближе к Королеве Пустоты, чем кто-либо из нас, так что, полагаю, это дает тебе право титуловаться самостоятельно. Итак, Сентябрь, Волшебный Епископ Небраски, я заварю тебе «Долгий Сон Крокодила».
– Вздор, – отрезала Вице-Королева, у которой явно истощился запас терпения. Она выбрала из набора заварочных чайников кроваво-красный, с ревущими тиграми. – Ей ни к чему быть сонной мямлей! Ей нужно взбодриться, ей нужно самое яркое и самое жаркое из всех пробуждений, какие когда-либо протирали глаза спросонок! Я сварю ей «Пламенное Сердце Слона»!
Герцог приложил руку ко рту и дунул, будто посылая воздушный поцелуй, но это был не поцелуй, а струя чайных листьев цвета индиго и остролиста, которые устремились с его руки к чашке Сентябрь, пританцовывая в воздухе. Вице-Королева издала возмущенный крик и щелкнула пальцами. Из ее руки взвились кофейные зерна, вспыхнувшие розовым и мандариново-оранжевым, прямо в воздухе сами себя смололи в порошок и обогнали чай в гонке, зависнув над чашкой и опаляя приближающиеся чайные листья. Маття пожала плечами, явно присудив победу матери, и залила пылающий кофе кипятком из красного чайника, после чего предложила на выбор сахар и сливки. Сентябрь взяла и то и другое. Кофе в чашке расцвел черным с алой пеной, и в глубине его замерцали гранатовые язычки пламени. Сливки образовали на поверхности причудливые розовые облака, а когда они осели, из чашки показалась тонкая шелковая нить, будто это был не кофе, а чай из пакетика; она свесилась через край и распустилась изысканным пергаментным ярлычком, на котором значилось: ЧЕМ НИЖЕ УПАДЕШЬ, ТЕМ ВЫШЕ ВОСПАРИШЬ.
Граф ухмыльнулся.
– У сивиллы был похожий пакетик! – воскликнула Сентябрь.
Вице-Королева кивнула.
– Наши смеси повсюду, даже в верхней Волшебной Стране.
Сентябрь отпила. Огромная, громыхающая волна жара поднялась в ней и окатила снизу доверху. Даже корни волос стали горячими и будто потрескивали.
– Знаешь, Сентябрь, – Аэл (который, в отличие от ее Виверна в Верхней Стране, в основном довольствовался ролью наблюдателя) положил свой огромный темный подбородок ей на плечо, – епископ начинается с Е, и я мог бы много чего порассказать из истории епископов…
Однако реализовать эту возможность ему не удалось, ибо за соседним столиком поднялся нешуточный гвалт, от которого смешались чашки и блюдца. Все то, что прежде лениво тренькало и пиликало, вдруг взорвалось искрящимся облаком звуков и понеслось вскачь в поисках нового ритма. Вся семья Герцога, Аэл и Сентябрь обернулись – и все увидели одно и то же, но лишь Сентябрь ахнула и прижала ладони ко рту.
На столе вместе с Дофином танцевала тень марида, выбрасывая вверх длинные чернильные руки, выделывая дымчатыми ногами изящные коленца. Угольно-черный хвост волос развязался и мотался во все стороны, попадая в такт с виртуозной виолончелью гнома и с перестуком кофейных ложечек, на которых подыгрывал Фараон. По ярко-синим узорам, вьющимся по его коже, Сентябрь сразу поняла, что это Суббота, ее марид, – даже когда он совершил отчаянный прыжок в три оборота, чего от своего марида она никак не ожидала.
Приземлившись, Теневой Марид увидел ее. Он ловкими прыжками пересек комнату, с хохотом заключил Сентябрь в объятия и поцеловал прямо в губы, расплескав при этом ее чай. Сентябрь почувствовала себя так, будто внезапно свалилась с высокой скалы, и одновременно с этим точно так же, как тогда, когда впервые отведала Волшебной Еды. Произошло что-то прекрасное, пугающее и загадочное, такое, чего не повернуть вспять, даже если бы захотелось.
– Сентябрь! – закричал Суббота. – Я знал, что ты вернешься! Я знал! Мне так тебя не хватало!
– Суббота! – воскликнула Сентябрь. Она знала, что это всего лишь тень, но сердце ее радовалось. Однако при этом от сердца не ускользнуло и то, что марид не извинился за пролитый чай и, похоже, даже не заметил, что пролил его. Сердце ее было ранено поцелуем, потрясено, поражено и растревожено. Сентябрь думала, что поцелуй – это нечто милое и приятное, то, что нежно просят и радостно дарят. Но этот поцелуй был таким стремительным и резким, что у нее захватило дух. Наверное, она что-то сделала не так… Сентябрь решительно отложила поцелуй в сторонку, чтобы подумать о нем позже, а пока улыбнулась Субботе и натянула на лицо беспечное выражение.
– Что ты здесь делаешь? Только не говори мне, что ты тоже Граф Чего-Нибудь!
– Ну вот еще, конечно нет! Правда, я люблю горячий шоколад, молоко с пряностями, верноподданнические беседы, музыку, танцы… но вдруг – ты! Кому нужна вся эта дребедень, когда ты здесь? Мы с тобой так повеселимся! – Теневой Суббота засмеялся, сжимая ее руки в своих прекрасных терново-черных пальцах. – Мы будем петь и играть! Устраивать фокусы и загадывать загадки! О, я хочу все тебе показать, все – Железный Замок Гномов, Рынок Гоблинов, Цирк Кротов, угодья для охоты на Гиппогрифов! Я научу тебя взбираться на бутылочные деревья на башнях виноградника Грейплинг, и мы будем пить под расплывчатым восковым светом нашей драгоценной луны.
– Не помню, чтобы ты когда-нибудь произносил столько слов сразу, – пробормотала Сентябрь, чувствуя, как внутри волной поднимается застенчивость – быть может, взамен той, которой лишился Теневой Суббота.
– Это все потому, что я так долго ждал тебя, Сентябрь! Я копил подвиги, которые мы совершим вместе! Дождись Развеселья, и ты ни за что не захочешь уезжать.
Сентябрь отложила в сторонку застенчивость и крепко обняла Субботу. Его запах был точно таким, какой она помнила: запах холодного моря и холодных камней.
– Я спустилась сюда не ради какого-то там Развеселья, Суббота! И не ради за́мков и Гиппогрифов, хотя все это звучит ужасно заманчиво. Я пришла, чтобы увести тени обратно в Волшебную Страну. Там все очень нехорошо. Магия по талонам! Народ перепуган, растерян! Я знаю, ты не хочешь никого пугать; я уверена, ты просто не подумал об их чувствах, только и всего.
Суббота отстранился от нее. Лицо его стало таким, каким его помнила Сентябрь, – на нем была написана печаль, вина и надежда, только надежды не так уж много.
– Но мы не хотим возвращаться в Волшебную Страну. Нам и здесь хорошо. С тех пор как мы стали свободными, у нас тут появились новые друзья и куча занятий.
Герцог отвлекся от кормления своего потомства фиолетовыми кексами с глазурью и булочками с сахарной пудрой.
– В последнее время, – начал объяснять он, – тени прибывают целыми волнами, однако ребята они, похоже, славные, просто дико изголодались по всему, так что магия в них так и бурлит. Наше-то королевство, Волшебное Подземелье, процветает уже целую вечность, и все мы, Герцоги и Леди, тролли и летучие мыши, спящие мыслечерви и длинноносые тэнгу, с незапамятных времен возделываем наши сады и заменяем перегоревшие звезды. Тени – это, конечно, нувориши, но мы никого не отвергаем! – Говор его внезапно сделался быстрым и нервным, будто он пытался что-то доказать.
– Я думал об этом, – пробормотал Суббота, глядя на Сентябрь сверху вниз своими бездонными черными глазами. – Как они все должны себя чувствовать. Как должен себя чувствовать он… тот, другой Суббота. Он, наверно, растерян, обескуражен, беспомощен. Но и я всегда чувствовал себя беспомощным, когда ничего не мог сделать сам и вынужден был вечно следовать за ним и делать все, что он делает. Сидеть в той ловушке для омаров вместе с ним, хотя, будь я сам по себе, я бы просто проскользнул между прутьев клетки и был таков. Быть все время тихим и застенчивым только потому, что он такой, хотя я сам никогда не был застенчивым. Бороться с тобой, хотя мне вовсе не хотелось. Может быть, настал его черед оставаться беспомощным и без магии? Здесь не нужно бороться, чтобы исполнилось желание. Здесь все легко и просто, все происходит само собой. Но главное, – он снова восторженно схватил Сентябрь за руки, – главное, что ты здесь, внизу, со мной, а его тут нет! Он, другой Суббота, даже не знает, что ты вернулась! Я могу держать тебя за руки и целовать, как он всегда хотел, но ему не хватало смелости. Зато у меня смелости хоть отбавляй, Сентябрь! Я ни за что не вернусь назад! Я навсегда останусь вольной тенью и буду отплясывать на каждом Развеселье, а ты – ты будешь танцевать со мной!
Сентябрь не знала, что и думать. Робкий Аэл, сумасброд Суббота – да тут и правда все наперекосяк и вверх тормашками! Она еще не знала, что люди порой нарочно скрывают и хранят в тайне частички себя. Иногда это порочные и злые частички, но чаще – безумные и колоритные, находчивые, могущественные или просто чудесные, прекрасные частички, и все они заперты в глубине души, на самом дне. Люди запирают их, потому что боятся большого мира, стесняются, когда на них смотрят или когда рассчитывают на их доблесть и благородство. И вся эта храбрость, удаль, находчивость, все удивительные и прекрасные частички, упрятанные на дно и зарастающие в темноте странными грибами, – впрочем, порочные и злые частицы тоже, – все они в конечном итоге остаются в тени.
У Сентябрь, разумеется, тени больше не было. Но свою храбрость и находчивость она по большей части носила снаружи. А вот безумство и прочий колорит не так уж часто вытаскивала на свет. И хотя она, честно-честно, очень хотела совершить свой великий подвиг, она все-таки жутко соскучилась по Субботе; к тому же от такого количества пляшущих теней по коже ее бежали мурашки, а сердце билось чаще.
– Пожалуй, все-таки можно одним глазком взглянуть на Гиппогрифов, – сказала она наконец. – Все равно я пока не знаю, где искать Хэллоуин и что делать, когда ее встречу.
– Я знаю! – встрял Крошка Граф, чей рот все еще был набит кексом.
Сентябрь изумилась.
– Никогда не вмешивайся в Поллитику с полным ртом, дорогой, – мягко посоветовала Вице-Королева.
– Но я правда знаю! – Крошка Граф подпрыгнул так, что его волосы из чайных листьев тоже подпрыгнули, и положил руку на сердце, будто декламировал стихи. – Ты должна снова слиться с ней. Девочка и тень! – При этом он хлопнул ручкой по груди.
Сентябрь опустила глаза в чашку. Это она и сама знала. Она же не дурочка. Но как приманить к себе танцующую, развеселую тень и убедить ее остаться?
Черно-алая гуща на дне ее чашки собралась в комки, и эти комки пришли в движение. По мере того как крупицы кофе оседали и оползали, из них все яснее и отчетливее формировался какой-то образ. Наконец они сложились в лицо. Приятное, благородное лицо, которое Сентябрь не узнавала. Алые чаинки в кофейной гуще теплились слабыми влажными огоньками. Лицо было погружено в глубокий сон, кофейные глаза закрыты.