Горы Хангай, Монголия.
А ниже – приписка хорошо знакомым ей корявым почерком:
Я про себя разговариваю с тобой и знаю: ты меня слышишь.
Целую,АлеОткрытка пришла неделю назад. Линда улыбается. Она не дала Але свой лиссабонский адрес и теперь думает: может, это и к лучшему. Голубой дом немного принадлежит и Алессандро. Он своего рода причал для его посланий со всего мира. И Линде кажется, даже если он пустит по морским волнам запечатанную бутылку с письмом, его послание неизменно окажется здесь.
Она решает, не вернуться ли в дом, чтобы повесить открытку на стену вместе с другими, как обычно. Но нет, Линда кладет ее в сумку. Пусть это будет единственной вещью, которую она увезет с собой из Венето в Лиссабон. Линда делает это инстинктивно: как знать, может быть, однажды Але приедет и увезет ее в какое-то удивительное место, хотя она не знает, где оно.
Глава 5
Линда медленно выходит из аэропорта, наслаждаясь резким перепадом температуры после прохладного кондиционированного воздуха самолета и жарким июльским солнцем Лиссабона. Она, словно ящерица, нежится, чувствуя окутывающее тепло. Португалия, это место на краю Европы, между материком и океаном, не перестает ее удивлять; она ощущает себя его частью. И счастлива от этого.
На ней – кеды и платье геометрического покроя из голубого льна. Она оглядывается, выискивая глазами Томмазо – он обещал ее встретить. За время ее пребывания в Венето они разговаривали всего один раз, и то недолго, только чтобы договориться о встрече в аэропорту. Никто из них за дни разлуки не решился позвонить по Skype или сделать видеозвонок, чтобы прояснить ситуацию: Томмазо – пленник своей гордости, был непреклонен, а Линда полностью погрузилась в заботы о дяде.
А может быть, это молчание было нужно им обоим: между ними произошло непонимание, и прояснить ситуацию просто необходимо. Во всяком случае, так думает Линда. Она ставит рюкзак на землю и некоторое время ждет. Однако никто не появляется, и это довольно странно.
Неожиданно ее окликает мужской голос:
– Синьорина Оттавиани!
Линда поворачивается.
– Добрый день, Антонио.
Это водитель Томмазо. Она не верит своим глазам: он прислал его за ней!
– Хорошо долетели?
– Да, спасибо, – вежливо отвечает она, хотя не может скрыть досады и разочарования.
– Я ожидала, что приедет Томмазо, почему?..
– Синьор Белли ждет вас в машине, – не дает ей договорить Антонио.
Он говорит формальным тоном, но видно, он хороший человек и пытается ее ободрить.
– А, ясно, – Линда наклоняется, чтобы взять рюкзак.
– Не беспокойтесь, синьорина, – Антонио мягко берет у нее рюкзак и жестом показывает дорогу. – Прошу. Машина здесь рядом, в двух шагах.
– Спасибо.
Линда идет за ним.
Вскоре они подходят к «Ауди А8» с дипломатическими номерами, сверкающей в солнечных лучах. Томмазо сидит на заднем сиденье, погрузившись с головой в свой iPad. Должно быть, он отвечает на рабочие письма и, кажется, даже не замечает ее прихода.
Линда стучит в окошко, и он протягивает руку, чтобы открыть дверь с другой стороны.
– С приездом, – говорит он с натянутой улыбкой.
Не такого приема ждала Линда после долгой разлуки. Она все еще не может поверить, что так холодно он ее встречает.
– Спасибо, – Линда приветствует его и садится рядом.
Теперь они совсем близко. Больше невозможно игнорировать случившееся, и она, разумеется, не хочет притворяться, будто ничего не произошло. Линда много думала в эти дни, и о многом ей хочется ему сказать. Она убеждена, что его обвинение несправедливо, особенно, учитывая сложность обстоятельств. Она еще не решила, как подойти к этому разговору, но Томмазо ее опережает.
– Итак, теперь все под контролем? Твоему дяде лучше?
Он старается казаться заботливым, но голос у него холодный, будто они говорят о погоде.
– Да, ему лучше, – бесцветным тоном отвечает Линда.
Она не понимает, что это: попытка Томмазо уйти от проблемы или он хочет показать, что теперь рядом? Но Линда настроена решительно и не намерена отступать.
– Я рада, что оставила его в хороших руках. Теперь о нем позаботится Фаусто, его спутник. Теперь об их отношениях, наконец, узнала вся семья, и они счастливы.
– Отлично, – отвечает Томмазо.
Кажется, что он быстрее хочет закончить разговор, который его мало интересует. Он снова переключается на свой iPad. Легкий сигнал оповещает, что он отправил сообщение, в то время как Линда рассказывает ему о дяде и что он чудом остался жив. Это какое-то недоразумение, думает Линда, невозможно, чтобы Томмазо так себя вел.
Тем временем Антонио выехал на улицу, ведущую в центр города, а Линда и Томмазо всё молчат; они так близко, и в то же время между ними – целая галактика.
Он полностью погружен в свой iPad и кажется почти спокойным, что ее сильно раздражает. А она вот-вот взорвется: недосказанностей слишком много, они переполняют Линду. Она едва сдерживается – слишком долго топтаться на месте не в ее характере, – и наконец ее прорывает.
– Скажи, что ты больше не злишься за сорванный обед на вилле у посла. – Томмазо слегка приподнимает голову – он немного удивлен, что Линда решилась нарушить молчание. Но когда он начинает говорить, голос его чрезвычайно спокоен.
– Я не сержусь, Линда. Я просто немного разочарован. И, разумеется, не из-за обеда, а потому, как ты со мной обошлась. По-моему, я уже об этом говорил.
Томмазо – настоящая скала, и сейчас ничто другое не может взбесить ее больше, чем это. И Линда, сама не осознавая, что делает, начинает говорить все громче, эмоционально жестикулируя.
– Я тоже разочарована, если для тебя это что-то значит! И считаю, что абсурдно продолжать…
Томмазо властно поднимает руку, чтобы ее остановить.
– Линда, поверь мне, я не хочу ссориться. Ты прекрасно знаешь, я этого не люблю и считаю, что это ни к чему не приведет. Мы взрослые, умные люди. И я уверен, что в будущем мы постараемся больше так не делать. – Он выдерживает стратегическую паузу. – Разумеется, это недоразумение ни на йоту не меняет моих чувств к тебе.
Его слова должны были бы ее успокоить, но вместо этого они, как топор, пресекают любые попытки наладить общение. Во всяком случае, сейчас. Линда находится в каком-то подвешенном состоянии – она не знает, как жить, когда нет выхода энергии.
– Но если мы не ссоримся, то что же мы тогда делаем? – спрашивает она рассерженным тоном, но уже смирившись и прекрасно понимая абсурдность своего вопроса.
Но вместо ответа Томмазо наклоняется вперед, к водителю:
– Антонио, поезжай по улице, ведущей к Оливайс, – твердо говорит он приказным тоном, а затем вновь натянуто-примирительно обращается к Линде: – Ничего не случилось, милая. Давай не будем делать из этого происшествия событие вселенского масштаба? Знаешь, чего мне сейчас хочется? Прогуляться по Парку дас Насоес. Давай поужинаем там и постараемся все забыть. Что скажешь?
Линда шумно, почти со свистом, выдыхает и все же принимает это примирение, делая над собой почти нечеловеческое усилие.
– Хорошо, как пожелаешь.
Она ненавидит, когда Томмазо резко обрывает разговор и делает все по-своему, не посоветовавшись с ней. Линду бесит, что у нее нет возможности выговориться, сказать ему все, что терзало ее в дни разлуки.
Ее беспокоит это непонимание, но она решила дать ему последний шанс. Возможно, если постараться, можно избежать ссоры и не делать трагедии из небольшого разногласия, которое может случиться у любой пары.
Но в этот вечер красоты Парка дас Насоес не могут примирить их. Кажется, что Томмазо через силу поддерживает разговор, он рассеян и отдален, а Линда не в том настроении, чтобы ему потакать. Они немного поговорили о том, как она съездила в Венето, в основном о состоянии здоровья Джорджо, не желая возвращаться к причине спора.
Сейчас Лиссабон похож на город из будущего в свете футуристических построек и сочной сверкающей синевы Тахо, через которую проложен самый длинный мост в Европе. Оригинальность современного урбанистического искусства, фантастическая игра фонтанов, достойная Версаля нового тысячелетия: все это – настоящий праздник для глаз, сон, который никому из них не хочется нарушать. Но между ними будто незримая непреодолимая стена. Разговоры их пусты, и они слишком контролируют себя, отчего кажется, что пространство вокруг окутано мрачной вуалью, и они будто движутся вслепую в неопределенном направлении. Даже поездка по канатной дороге не помогает им вернуть непринужденность. Скорее, наоборот. Томмазо кажется очень напряженным – может, ему неприятно находиться на тридцатиметровой высоте? Может, у него кружится голова? Но когда они спускаются на землю, ситуация не меняется. Сейчас просто трудный момент – им нужно расслабиться, чтобы вновь обрести понимание. Линда уверена в этом. Томмазо нужен ей. Но вечером, по возвращении домой, ситуация остается прежней. Никаких обсуждений – уговор дороже денег; но и это молчаливое примирение не кажется ей настоящим.
Томмазо, надо отдать ему должное, старается сделать вид, что ничего не произошло, а Линда понимает, что ей придется уступить ему. Но на самом деле они оба хотят, чтобы партнер извинился первым, и по доброй воле. Попросил прощения по всем правилам. И чем дольше они это оттягивают, тем сильнее атмосфера накаляется молчаливым отчаянием. За ужином Линда замечает, что Томмазо старается не взаимодействовать с ней, чтобы дать буре улечься. Между тем она ощущает, что вынуждена придерживаться формальностей.
Линда невольно думает о дяде Джорджо, у которого такой же свободолюбивый и независимый нрав, как у кошки, которая гуляет сама по себе. Он полная противоположность Томмазо, который упрямо отстаивает свои позиции и стремится взять все под контроль, словно пес, ревниво охраняющий свою территорию. Она много отдала бы за то, чтобы дядя был сейчас здесь и они весело болтали и шутили!
В атмосфере дома царит напряжение, какая-то липкая неопределенность, которая душит, и Линде кажется, что ее можно потрогать руками. Каждый неправильный жест и взгляд могут вызвать непонимание и ссору. Между ними – обстановка холодной войны, некий подспудный конфликт, к которому Томмазо, может быть, и привык, а Линда вот-вот готова взорваться, как часовая бомба.
На следующее утро Линда не выдерживает. Ей нужно поговорить, объясниться с человеком, которого она любит: во всяком случае, именно к этому решению она пришла прошедшей ночью, находясь между сном и бодрствованием. Теперь, когда мяч на середине поля, ей кажется, что он не собирается его передавать, что ж, придется самой сделать первый шаг, пусть даже это снова приведет к ссоре. Линда Оттавиани не из тех, кто отступает.
Поведение Томмазо совершенно не изменилось: он продолжает вести себя так, будто ничего не случилось, хотя сам прекрасно знает, что их вот-вот поглотит огонь невысказанных слов. Для него тема закрыта, ему произошедшее не кажется проблемой, и обсуждать его он не намерен. И дело тут не в обиде. Просто он так устроен. Он полная противоположность Линде, которая уверена, что лучше всегда все обсуждать, даже если это причиняет боль; надо объясниться, чем ходить и дуться друг на друга. Именно это она и намерена сейчас сделать. Может быть, не совсем правильно нарушать его ежеутренний ритуал бритья, но ждать больше не имеет смысла.
Линда открывает дверь ванной и входит, не спрашивая разрешения.
– Нам нужно поговорить.
Томмазо с недоумением смотрит на ее отражение в зеркале, что еще больше провоцирует Линду.
– О чем, Линда?
– О нас.
– В каком смысле?
Он отстраняет станок от лица и кладет на полку над умывальником.
Выражение лица у него задумчивое.
– Как это «в каком смысле»? Я больше не могу притворяться, что ничего не произошло. Вчера, как мне кажется, мы начали разговор.
– Да, но мы решили его закончить, или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаешься, но сейчас я решила к нему вернуться. Нам нужно кое-что прояснить.
Линда скрещивает руки на груди. Томмазо смывает с лица остатки пены для бритья, так медленно, что это выводит ее из себя. Он чувствует агрессивный настрой Линды, и ему хочется избежать столкновения. Томмазо считает, что конфликты нужно решать спокойно, выбрав нужную стратегию. Но с другой стороны, как он усвоил еще в университете, до начала дипломатической карьеры, если нет решения, нет и проблемы.
Томмазо вытирает лицо и смотрит ей в глаза.
– Линда, в самом деле, нам нечего обсуждать. Мы ведь решили проблему, не так ли? Не нужно драматизировать. Тем более что мне уже пора на работу, через час у меня встреча на другом конце города. Так что извини…
Лицо у Линды резко становится жестким, как у раненого зверя. Ей больно видеть равнодушие к себе, и она разгневана. Как он не понимает, необходимо, чтобы в их отношениях не осталось недосказанность, для их же блага?
– Нет, Томми, не извиню. На этот раз твоя работа подождет.
Вид у Томмазо удивленный и в то же время насмешливый.
– Если уж на то пошло, в последнее время, мне кажется, ты не слишком-то с ней считаешься.
Ну вот, сам того не желая, он позволил втянуть себя в ссору и совершил худшую из ошибок. И Линда пользуется его оплошностью, чтобы еще решительнее ринуться в бой.
– Невероятно! Опять ты за свое? Все не можешь мне простить, что я тебя подвела?!
– Как я уже тебе говорил, ты могла бы меня предупредить, чтобы я зря не волновался и не попал в неловкое положение. Это было не так сложно сделать, – продолжает Томмазо спокойно и уверенно.
Теперь он на ринге, и ему ничего не остается, как сражаться по своим правилам. Но чем больше он демонстрирует спокойствие и самообладание, тем сильнее в жилах Линды бурлит кровь.
Внезапно она повышает тон:
– Томми, да ведь мой дядя был на волосок от смерти! В тот момент он больше нуждался во мне, чем ты! Как ты не понимаешь, что в жизни есть вещи важнее этикета и хороших манер?
– И что, так уж нужно было нестись к нему на всех парах? Это было так срочно, что ты не могла подождать немного, зарядить телефон и объяснить мне, в чем дело?
Голос Томмазо пугающе спокоен. Он так уверен в себе, что Линда начинает сомневаться: а может, он прав? Нервы у нее на пределе, голова разрывается.
– Но… – она не знает, что и ответить, ситуация кажется ей абсурдной, поэтому она побежденно поднимает руки.
– Я… не знаю, почему… В тот момент я не подумала, просто сделала то, что мне казалось правильным.
Томмазо кивает так, будто она правильно ответила на вопрос.
– Именно об этом я и говорю: ты не подумала. Но ты не можешь не думать о последствиях, к которым приводят подобные импульсивные действия, и о своей ответственности. Нельзя оправдывать свои поступки эмоциональностью… Хоть это-то ты признаешь?
– Но бывают моменты, когда надо слушать только сердце! Как ты можешь говорить о моей эмоциональности, когда на карту поставлено так много! – парирует Линда.
Томмазо на мгновение потупил взгляд и тут же с непоколебимой твердостью перевел его на Линду. Его глаза стали серые и холодные, как лед.
– Линда, ты прекрасно знаешь свое слабое место. Иногда ты слишком импульсивна. И что еще хуже – порой хвастаешься своей импульсивностью.
Линда беспомощно глотает воздух и вдруг понимает: он обвиняет ее не в том, что она сделала, а в том, как она это сделала.
– И что? Что мне теперь делать? – раздраженно спрашивает она. – Научиться у тебя самоконтролю в любой ситуации? Отказаться от любых эмоций? Превратиться в буддийского монаха?
Ее вызывающий тон выводит Томмазо из себя, а повышенная громкость голоса – тем более.
– Пожалуйста, не нужно кричать.
Он аккуратно обходит ее, выходит из ванной и начинает судорожно одеваться.
Но Линда не отступает, несмотря на то что он дает ей шанс.
– Отлично. Я буду говорить тише. Без проблем. Ведь только ты знаешь, что я должна и не должна делать. Давай же, мой гуру, научи меня!
Это прозвучало как объявление войны, и она это прекрасно понимает.
– Не провоцируй меня, Линда. Я уже сказал тебе, что не хочу ссориться.
Он завязывает галстук, затягивая его так крепко, что трудно дышать.
– А я вот, представь себе, очень хочу! – подливает она масла в огонь. – И, может быть, тебе тоже было бы полезно разозлиться хотя бы раз, вместо того чтобы снова и снова прятать лицо за этой проклятой маской Ледяного человека.
Томмазо кажется, будто океанская волна качает его из стороны в сторону, и вдруг замирает, когда он оказывается на гребне, чтобы испытать, сколько он еще продержится перед тем, как кануть в бездну?
«Ну же, рассердись, – будто магнетизирует его Линда. – Хоть раз в жизни, потеряй самообладание, покажи свое истинное лицо!»
Она с вызовом наступает, и кажется, что хочет помериться с ним силой. Томмазо пытается взять над ней верх, но она не дает.
– Ну же, хотя бы раз скажи то, что думаешь! Пусть мне будет больно, но это будет правда! Лучше выплеснуть все сейчас и решить проблему раз и навсегда, чем сделать вид, что ничего не случилось…
– Прекрати, черт возьми! – От его голоса по спине у нее пробегают мурашки.
Таким Линда его еще не видела. Ящик Пандоры, который Томмазо всегда держал запертым на замок, раскрылся, и из него вырывается поток неконтролируемой ярости.
– Ты, правда, хочешь знать, что я думаю? Я думаю, что весь этот разговор не имеет смысла, и из-за тебя я сейчас опоздаю на работу, и главное – иногда ты ведешь себя как избалованная девчонка, которую жизнь мало побила. Но я не доставлю тебе удовольствия получить эти удары от меня.
Он на несколько секунд умолкает, и кажется, что от повисшего напряжения вибрирует воздух.
– Что до меня, Линда Оттавиани, то сегодня ты можешь идти ко всем чертям. Вместе со своей заносчивостью.