Автор этой книги вполне разделяет изложенную выше точку зрения г-жи Лиценбергер. Так же я склонен считать, что немаловажным и, возможно, в подавляющем большинстве случаев перехода в католичество, решающим фактором является – вера: вера в Бога, и убеждённость в правоте католичества над прочими христианскими конфессиями, без всяких социальных, политических и иных интеллектуальных «заморочек».
Так же, вслед за другой исследовательницей феномена русского католичества, Е.Н. Цимбаевой, нельзя не отметить, что парадоксальность той ситуации, в которой оказались русские католики в своей родной стране, усилилась наличием у них, принадлежавших к той же социальной группе, православных оппонентов [309].
В любом случае, очевидно, что главной целью большинства российских католиков было желание увидеть христианский мир объединённым в Единую Католическую (вселенскую) Церковь.
Следующий русский католик, о котором я бы хотел вам рассказать – Михаил Сергеевич Лунин (1787-1845). М.С. Лунин был декабристом, однако в советские годы, когда декабристов было принято восхвалять и всячески превозносить на государственном уровне, о Лунине странным образом как-то «забыли», а когда-то его имя было прекрасно известно не только в Санкт-Петербурге, а так же в Сибири, и даже в Варшаве! Причина забвения этого декабриста в СССР заключалась, прежде всего, в том, что Михаил Лунин был католиком и, более того, «именно в католицизме находил основу для своего свободомыслия» [310].
Лунин был прекрасно образован. Знал несколько языков: французский, английский, польский, латинский и греческий. В католичество Лунин со своим братом Никитой были обращены ещё в детстве их воспитателем-французом, аббатом Вовилье [311]. Позже Михаил Сергеевич напишет в своём дневнике: «Мой брат и я были воспитаны в римско-католической вере. У него была мысль уйти в монастырь, и это желание чудесно исполнилось, так как он был унесен с поля битвы, истекающий кровью, прямо в монастырь миноритов, где он умер…» [312] – именно такая судьба постигла Никиту Лунина на полях сражений отечественной войны 1812 года.
В молодости Михаил Лунин состоял на военной службе. Участвовал в войнах против Наполеона. Заслужил три ордена и золотую шпагу «За храбрость». В перерывах между сражениями молодой гусар был известен «как бретер, готовый вызвать на дуэль любого по самому мелкому поводу, но, оказавшись у барьера, он всегда стреляет в воздух» [313].
Участвовал в декабристском тайном обществе «Союз спасения». Вместе с Луниным в общество вошли так же братья Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, Иван Якушкин, Сергей Трубецкой и ещё несколько дворянских фамилий. Лунин был самым старшим из заговорщиков. В последствие, после 1822 года, он отошёл от идей положенных в основу декабристского движения. При этом он по-прежнему считал, что политические перемены России необходимы, в частности – ратовал за освобождение крестьян от помещичьего произвола. «Перед судом всем декабристам было предложено написать завещание. Лунин по завещанию передал своё имение двоюродному брату с условием, чтобы тот отпустил крестьян на волю. Его сестра под давлением мужа оспорила завещание. Имение досталось ей» [314].
14 декабря 1825 года, когда случилось восстание декабристов, М. С. Лунина не было в Санкт-Петербурге, следовательно, непосредственного участия в событиях он не принимал. Отчасти поэтому был арестован последним из декабристов и помещён в Петропавловскую крепость только в 1826 году. На допросах Лунин не отрицал самого факта своего участия в тайном обществе, но своих сообщников не выдал: «Я поставил себе неизменным правилом никого не называть поимённо» [315]. Был осуждён на пожизненную каторгу. Позже сроки каторги несколько раз сокращались.
Принадлежность Михаила Лунина к лону Римско-католической Церкви не оказала ни малейшего влияния на биографию декабриста. Он боролся за освобождение России по политическим, а не по религиозным причинам. Однако религия поддерживала его на протяжении всей жизни, являлась нравственным стержнем этого человека. В течении своей жизни Лунин много пишет, обходя в основных своих работах стороной тему религии. Однако размышлениями о вере полна его «Записная книжка», которую декабрист вел в ссылке в 1836-1840 гг., Там он приводит множество доказательств истинности католичества.
Католичество для Лунина олицетворяет свободу, в то время, как православие для него всего-лишь «орудие политической власти»: «Во всех сектах есть нечто хорошее, смешанное с ложным, без чего они не могли бы существовать. У одних это принцип гражданской и религиозной свободы, у других равенство людей между собою, почти у всех – простота и строгость нравов; один лишь католицизм вмещает и добро и истину» [316]. «Всякий, кто хочет быть спасён, прежде всего должен исповедовать католическую веру, и если кто не будет блюсти её в полноте и неприкосновенности, то несомненно навеки погибнет» [317]. Католичество, по его мнению «подходит высоким умам, которые в лоне авторитета отдыхают от сомнений, и умам заурядным, находящим доступные им идеи в единстве, недвижности и равенстве» [318].
М.С. Лунин критиковал православное духовенство, говоря, что: «Одежда [православных] священников не отвечает условиям изящного в живописи, устройство церквей – изящному в архитектуре» [319]. Оставаясь до конца своей жизни истинным джентльменом, ссыльный декабрист писал о женщинах – католичках: «Католическая вера как бы зримо воплощается в женщинах. Она завершает их врожденное изящество, возмещает их недостатки и украшает равно дурнушек и красавиц, подобно росе, украшающей все цветы. Католичку можно сразу узнать среди тысячи женщин по ее осанке, речи, взгляду. Во всем существе ее есть нечто сладостное, спокойное и безмятежное, указующее на присутствие истины» [320].
Католическая вера М.С. Лунина обосновывает религиозную свободу и веротерпимость [321]. Его религиозные взгляды близки взглядам П.Я. Чаадаева и сформулированы в одну и ту же политическую эпоху – первая четверть XIX в.
В 1836 году, отбыв каторгу, Лунин вышел на поселение в село Урик. За распространение собственных крамольных сочинений, Михаил Лунин был вторично арестован и помещен в каторжную тюрьму Сибири Акатуй, где и умер в 1845 году.
Как мы далее с вами увидим, XIX век оказался куда более урожайным на русских католиков, чем все предыдущие века российской истории. Сюда следует добавить, что история располагает сведениями только о самых известных случаях перехода в католичество из православия, т.е. когда переход осуществляли известные люди – представители высших слоёв общества: дворяне и интеллигенция. А сколько переходов осталось «за кадром»! Например, когда русская дама выходила замуж за иностранца-католика, то, в подавляющем большинстве случаев, она принимала религию мужа, и уже в вере супруга молодожёны крестили своих детей…
Не поддаются учёту так же тайные переходы, когда человек переходил в католичество, внешне продолжая соблюдать православные обряды, дабы не попасть под преследование властей за своё вероотступничество. Некоторые тайные случаи переходов в католичество впоследствии всплывало наружу (М.А. Голицын, Г.Б. Козловский). Но ещё чаще людям, поменявшим религию, приходилось бежать из страны (И.С. Гагарин, С. Печерин и др.).
Мотивы перехода из одной веры в другую становятся понятны из дневниковых и мемуарных записей этих людей. Например, из дневника Софьи Петровны Свечиной. О дневнике и его хозяйке я сейчас и расскажу вам.
Софья Петровна Свечина (1782 -1857), в девичестве – Соймонова, фрейлина, писательница, хозяйка литературного салона в Париже, осуществив переход из православия в католичество, стала впоследствии одной из наиболее влиятельных русских католичек XIX столетия.
Отец Софьи, статс-секретарь Пётр Александрович Соймонов (1737-1801), дал своей дочери прекрасное образование. Девушка знала европейские языки (итальянский, английский, французский, немецкий), разбиралась даже в латинском, греческом и еврейском языках, что говорило о её недюжинных способностях к обучению.
При Павле I Софье досталась честь стать фрейлиной императрицы Марии Федоровны. По воспоминаниям современников, Соймонова пользовалась большим успехом в придворном обществе.
По настоянию своего отца Софья вышла замуж очень рано, в 1800 году, когда её едва исполнилось 17 лет. Её супругом стал санкт-петербургский военный губернатор Николай Сергеевич Свечин (1759 – 1850). Это был уже немолодой по тем временам мужчина, к моменту заключения брака ему минуло 42 года.
При Павле I Софье досталась честь стать фрейлиной императрицы Марии Федоровны. По воспоминаниям современников, Соймонова пользовалась большим успехом в придворном обществе.
По настоянию своего отца Софья вышла замуж очень рано, в 1800 году, когда её едва исполнилось 17 лет. Её супругом стал санкт-петербургский военный губернатор Николай Сергеевич Свечин (1759 – 1850). Это был уже немолодой по тем временам мужчина, к моменту заключения брака ему минуло 42 года.
В замужестве Софью стали один за другим настигать удары судьбы: спустя какое-то время после свадьбы дочери, её отец был выслан из Петербурга в Москву, где неожиданно скончался от удара. Вскоре за смертью отца супруг Свечиной оказался в государевой опале и был вынужден подать в отставку.
Софья, чтобы не думать о постигших её несчастиях, окружает себя книгами и много читает. Причём в круг её чтения, наряду с художественными произведениями на французском языке, входят так же сочинения известных философов: Канта, Гегеля и Декарта.
Софья Петровна была лишена радости материнства, своих детей у неё никогда не было, но у неё была приёмная дочь, а так же на её попечении находилась собственная младшая сестра Екатерина (1790-1873). По мнению многих исследователей, именно личная драма послужила решающим поводом для обращения С.П. Свечиной в католичество.
В то время, а переход Софьи Петровны в католичество состоялся в 1815 году, её духовным наставником был католический священник, о. Равиньян, который и принял исповедание веры Свечиной. Впрочем, о. Равиньян был не первый человек, кто наставлял русскую женщину на путь католичества. В петербургских салонах часто можно было увидеть и услышать французского эмигранта, католика по своим религиозным взглядам, г-на д’Огара, который с увлечением рассказывал слушателям о своей вере. Примерно в то же время в Петербурге пребывал посланник короля Сардинии, французский философ и политический деятель Жозеф де Местр, который тоже часто выступал со своими речами в великосветских салонах.
Путь перехода из одной конфессии в другую был тернист и сложен для Свечиной. Софья Петровна, прежде чем оставить православие и перейти в католичество, терзалась духовными раздумьями. «…я горячо люблю мою церковь, но меня властно влечет к другой… Если бы две церкви, переставшие быть едиными, не перестав быть сестрами, объединились бы!… Напрасно убеждают, что мы должны без раздумий следовать религии отцов. Где было бы христианство, если бы это было аксиомой?» – писала С.П. Свечина в своём дневнике. Однако окончательный выбор её пал на Римскую Церковь: «Я ясно вижу теперь, что центр религиозного единства – в Риме; что первенство папы признается всеми христианами» [322]. Свечина поняла тупиковость православного пути: «заслуживает внимания полная и абсолютная бесплодность восточной церкви после раздела. В то время, как она составляла целое с всемирной церковью, она производила великих талантами, доблестью и знаниями епископов. После отделения от запада, самим этим фактом она была ввергнута в глубокую тьму. Увы, ветви, обрубленные от настоящего ствола не ждёт участь жезла Аарона [323] который расцвёл в ковчеге. Века, утвердившие их упрямое сопротивление, иссушили остатки сока, текущего ещё в них» [324].
Переход Свечиной в католичество вызвал волну осуждений среди её соотечественников. Интриги и клевета заставили Софью Петровну в 1816 году эмигрировать в Париж. Там она окончательно превращается в ревностную католичку. В Париже её салон стал центром, куда стекались как французские знаменитости, так и русские эмигранты. Последние очень часто под руководством Свечиной осуществляли переход в католичество. Что делать? – ведь в России проповедь католической веры находилась под строгим запретом: «В пределах государства одна господствующая Православная Церковь имеет право убеждать последователей иных христианских исповеданий и иноверцев к принятию ея учения о вере. Духовныя же и светские лица прочих христианских исповеданий и иноверцы строжайше обязаны не прикасаться к убеждению совести не принадлежащих к их религии; в противном случае они подвергаются взысканиям, в уголовных законах определенных» [325] – говорилось в Своде законов Российской империи.
После смерти Свечиной в 1857 году, по Франции поползли слухи о её канонизации, т.е. причислении к лику святых Католической Церкви – настолько Софья Петровна смогла при жизни зарекомендовать себя как ревностная католичка! Она оставила после себя большое количество сочинений, преимущественно на французском языке, которые ещё только предстоит перевести на русский язык и «доставить на родину».
Одним из посетителей салона С.П. Свечиной стал её дальний родственник, так же ставший впоследствии знаменитым русским католиком – И.С. Гагарин.
Князь Иван Сергеевич Гагарин (1814-1882), получив в столице блестящее образование, в 1833 году был направлен на дипломатическую службу в Мюнхен, где свёл знакомство с русским поэтом Ф.И. Тютчевым, занимавшим в этом городе должность второго секретаря русской миссии, а так же познакомился с известным немецким философом Фридрихом Шеллингом. В последствие, спустя годы, став католиком и размышляя о мотивах своего перехода в католичество, Гагарин писал: «В чем состоит та общность, которая существует между различными европейскими странами, но к которой Россия остается непричастной? Такова была проблема, вставшая предо мной в Мюнхене, проблема, решения которой я с тех пор не переставал искать и которая, наконец, привела меня в Католическую Церковь».
Через три года службы в Германии И.С. Гагарин получил звание камер-юнкера. Вернулся в Россию, занял должность в канцелярии министерства иностранных дел в Санкт-Петербурге. Периодически совершал поездки в Москву, где познакомился с П.Я. Чаадаевым. Позже И.С. Гагарин опубликовал в Париже работы Чаадаева («Философские письма» и «Апологию сумасшедшего»), которые находились под запретом в царской России. В показаниях 1836 г. Чаадаев, сообщил, что из 25 полученных им экземпляров «Телескопа»: пять дал И. С. Гагарину для А. С. Пушкина и других лиц, в том числе одну для него.
Эти два человека, Гагарин и Чаадаев, одинаково ненавидели деспотизм и ценили свободу. Позже Гагарин напишет в «Записках о моей жизни»: «Я имел природное отвращение ко всему, что связано с угнетением и деспотизмом, и всякий раз, когда я бывал им свидетелем или слышал о чем-нибудь подобном, сердце мое переполнялось гневом и возмущением».
В 1838 года Гагарин снова получил назначение за границу. На этот раз во Францию. В Париже, в свободное от исполнения своих обязанностей по службе время посещал светский салон Софьи Петровны Свечиной, общался с образованными людьми [326], так же проводил собственные духовные поиски, которые, в конце концов, и привели князя к убеждённости в истинности католической веры. В 1842 году он официально становится католиком, а уже спустя год стал послушником Ордена Иезуитов, в котором позже принёс монашеские обеты, приняв церковное имя Ксаверий. Справедливости ради стоит сказать, что разрыв с православием дался Гагарину нелегко. «Веру переменить – не рубашку снять», говорил князь.
Вступив в орден, Гагарин изучал богословие, был рукоположен в священнический сан, вёл преподавательскую деятельность в иезуитских колледжах. В середине 50-х годов XIX века примкнул к парижскому кружку русских католиков. Кроме И.С. Гагарина туда входили И. М. Мартынов, Е. П. Балабин, С. С. Джунковский и другие русские католики.
После выпуска в 1856 году Гагариным своего первого сочинения на католическую тему – «Россия, станет ли она католической?», которое было переведено на русский язык и встречено в штыки православным духовенством и имеющей славянофильскую ориентацию интеллигенцией, путь на родину князю был закрыт [327], его лишили всех сословных и имущественных прав [328]. Официальная формулировка: «за самовольное пребывание и вступление в монахи иезуитского ордена» [329].
Известный славянофил Юрий Самарин считал, что И.С. Гагарину «запудрили мозги», подосланные к нему иезуиты. На что Иван Сергеевич отвечал Самарину: «… меня не иезуиты обратили. Начало положил Петр Яковлевич Чаадаев, на Басманной, в 1835 или 1836 г.; а дело довершил Андрей Николаевич Муравьев своею «Правдою Вселенской Церкви» ‹…› Иезуиты никого ко мне не подсылали; но однажды решившись сделаться католиком, надобно же было мне войти в сношение с католическим священником. Я ни одного не знал, за советами ни к кому не обращался, я сам свои дела делал, стал ходить по церквам и прислушиваться к разным проповедникам. Случилось так, что тот, кто мне внушил более доверия, был иезуит, – я к нему и отправился» [330].