Во Франции Гагарин публикует целый ряд своих сочинений богословского и исторического содержания, многие из которых посвящены России.
Основную причину всякого церковного раскола он находил в желании какой-либо части Церкви самостоятельно составить «отдельное завершённое общество». Больше всего на свете русский иезуит мечтал об объединении церквей Запада и Востока. В 1856 году он писал в своей книге «О примирении Русской Церкви с Римскою»: «Самой дорогой моей мечтой, самым горячим моим желанием является зримое примирение Русской Церкви со Святейшим Престолом, но не путем поглощения латинской Церковью, а путем единения на основании, некогда установленном во Флоренции». Эта книга Гагарина взбудоражила умы его современников. Ивана Сергеевича можно с полным правом назвать, основываясь на его взглядах, одним из первых идеологов экуменического движения, так сказать – «праидеологов», ибо как таковое движение экуменизма официально оформилось только спустя полвека после смерти князя.
«Почему русские переходят из православия в католичество?» – задавался вопросом И.С. Гагарин. Причиной тому, по мнению князя, было недостаточно хорошее религиозное воспитание русских. «Почему русские так мало знакомы с учением церковным и с исповедуемой верой? – вопрошал Гагарин, и тут же сам отвечал на свой вопрос, – Потому, что их не учили или дурно учили…» [333]. Иван Сергеевич продолжал рассуждать сам с собой: «Что видели русские дворяне? Церковь, подчинённую императору, лишённую независимости и внешней свободы Католической Церкви, имеющей обаяние древности и ореол барочного Рима. ‹…› Одним словом, православная церковь не удовлетворяла духовных запросов думающей и чувствующей части высшего общества начала века» [334].
«Русская церковь – не отечественная, как вы полагаете, а просто церковь казенная, а казенная церковь еще хуже, нежели казенные фабрики. Вот настоящая причина всего зла, вот почему священнослужители не что иное, как чиновники духовного звания, вот почему они не радеют о своей пастве, а единственно о своей службе, о повышении чина, о прибавлении им оклада. Вот почему они не имеют никакого влияния… Вместе с тем, вот почему эта церковь, несмотря на всю поддержку правительства, разлагается и распадается. Одни переходят в католицизм, другие в нигилизм, третьи в раскол, но все они в одном согласны: они бегут от казенной церкви. Эта церковь никого удовлетворить не может, кроме тех, которые остаются в ней по привычке или по неведению и от нее ничего не требуют, кроме внешней обрядности» [335].
Основополагающей причиной Раскола между Церквами Востока и Запада, Гагарин видел некий фактор, по его мнению заимствованный Православной Церковью у Византии, которому дал название «византийство». Впоследствии, независимо от Гагарина, это понятие разовьёт в своих трудах В.С. Соловьёв.
Термин «византийство» Гагарин определял, как «совокупность обстоятельств и тенденций, приведших Византию к окончательному оформлению раскола» и выразившихся во «внедрении национального духа в Церковь и противопоставлении его духу кафолическому». Гагарин утверждал, что «утрата единства Церкви, вызванная расколом, неизбежно ведет к утрате ее независимости», следовательно: «Первопричиной всякого зла, тяготеющего над Церквами, является подчинение Церкви государству».
Гагарин исходит из неподлежащего сомнению тезиса, что «Римская Церковь не отделилась от Восточной, это восточные схизматики отделились от Римской Церкви» [336].
Гагарин, выступал за переход Католического богослужения на национальные языки, считал, что будет способствовать единству внутри Католической Церкви.
И.С. Гагарин, несомненно, был самым деятельным мыслителем из числа русских католиков XIX века. Так, например, известно, что он предлагал конкретные планы воссоединения Церквей: «Вы признаёте непогрешимый авторитет Вселенского собора, – обращался Гагарин к своим православным оппонентам, – мы признаём его так же. Следовательно, Вселенский собор, признанный обеими сторонами, на котором бы присутствовали и восточные и западные патриархи и епископы обладал бы всей необходимой властью, дабы и положить конец вековому разделу» [337].
Гагарин отчаянно выступал за религиозную свободу: «Религиозная свобода есть первая из всех свобод, и Католической Церкви в России недостает, прежде всего, свободы. Более того, основным препятствием для примирения между Русской Церковью и Римской является порабощение этой Церкви государством. Вследствие этого те, кто служат в России делу свободы, служат делу Католической Церкви, а те, кто служат здесь католическому делу, служат делу свободы» [338].
В 1859 году Иван Сергеевич предпринял путешествие в Иерусалим. На Ближнем Востоке он проводит несколько лет, после чего возвращается во Францию, где до конца своих дней преподаёт, пишет и занимается научными изысканиями.
И. С. Гагарин скончался в Париже в 1882 году, похоронен на местном кладбище. Поистине он был «не первым и не последним мыслящим русским человеком, которого отличали два благородных чувства – любовь к своей стране и стремление к Высшей Истине».
Иван Сергеевич Гагарин, подводя итоги своей деятельности, а так же деятельности своих коллег «русских иезуитов», говорил следующее: «Когда Россия откажется от слепых предрассудков и от несправедливого законодательства, раскол, удерживающий её в разделении с Католической Церковью, исчезнет, словно снег при первых весенних лучах. И тогда вспомнят о небольшой группе людей, которые были преданы как своей родине, так и своей вере, и трудились ради приближения этого счастливого момента».
Взгляды И.С. Гагарина на объединения церквей разделял и другой русский иезуит – И. М. Мартынов.
Дворянин по своему происхождению, Иван Михайлович Мартынов (1821 -1894) был профессиональным археологом. К сожалению, о жизни этого человека мы имеем весьма скупые сведения. Например, «Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» сообщает нам, что «Мартынов, Иван Михайлович – ‹…› в 60-х годах эмигрировал во Францию, обратился в католицизм и, вступив в орден иезуитов, поселился в Версале, где посвятил себя сначала полемике против православия (перевод на русский язык брошюры Гагарина, "La Russie sera-t-elle catholique" и др.), а затем занятиям археологией и историей, преимущественно русской, в интересах католицизма» [339]. Далее в энциклопедической статье следует перечисление заголовков работ Мартынова, в основном на французском языке.
Полагаю, что причина этой незаслуженной «забытости» на родной земле кроется в том, что при царизме такие люди, как русские иезуиты Мартынов и Гагарин были обращены едва ли не в предателей родины. В советское же время, религия, которой были беззаветно преданы оба эти человека, была, в общем и целом, не в почёте в нашей стране. Известно, что переход в католичество для обоих русских князей был сопряжён с потерей прав состояния в России. Если И.С. Гагарин получаемой из России через Голицына хоть какую-то помощь от своих богатых родственников, то Мартынов, в виду бедности своей семьи, не имел и этого дохода.
Преследовала Гагарина и Мартынова так же и проправославно настроенная русскоязычная пресса и печать. В предисловии к этой книге я уже упоминал изданный Петром Артамовым в 1859 году в Париже «Русский заграничный сборник. Как иезуиты красного петуха к нам пустили или развратится ли Россия в латинский католицизм?», где автор сборника обрушивается с критикой на двух русских иезуитов, обвиняя их едва ли не во всех смертных грехах!
Начиная с 1830-х годов, при правлении императора Николая I, отношение государства к католикам вновь ухудшилось. Связано это, в первую очередь, с произошедшим в Польше в тот период времени восстанием за независимость польских земель от царской России. После подавления восстания, наступила жестокая реакция: имперскими властями закрывались католические монастыри и школы, аннулировались браки между православными и католиками. Тайный надзор за католическим духовенством взяло на себя III Отделение Собственной его императорского Величества Канцелярии, осуществлявшее функции политической полиции государства.
Католические иерархи выступили категорически против подобного отношения государства к своим подданным-католикам. В частности епископ Кесслер, осуждая такую государственную политику, назвал Николая I «решительным врагом Католической Церкви, который подавляет религиозную свободу, преследует членов католических орденов и несчастных униатов» [340]. Впрочем, в некоторых российских законах XIX столетия прослеживаются намёки на веротерпимость: «Духовные дела христиан иностранных исповеданий и иноверцев ведаются особенными их духовными управлениями, верховной самодержавной властью к тому предназначенными. Сии управления, в исполнении своих дел и должностей, поступают по правилам и уставам своей веры, но с тем вместе неупустительно наблюдают и государственные узаконения и по долгу верноподданнической присяги охраняют все священные права и преимущества его императорского величества и законы государства» [341].
Жизнь оставшегося во Франции Мартынова оказалась более долгой (он умер в 1894 г.), чем жизнь Гагарина (ск. 1882), и, возможно, более плодотворной.
Гагарин и Мартынов были не единственными русскими иезуитами XIX века. В Орден Иезуитов вступил так же их современник, русский дворянин Евгений Петрович Балабин (1815-1895). Е.П. Балабин родился в Санкт-Петербурге. Его отец был военным, состоял в звании генерал-лейтенанта. Мать – по происхождению бельгийка, имела за плечами хорошее образование, увлекалась литературой и принимала у себя дома многих видных литераторов. Евгений Петрович Балабин воспитывался в Благородном пансионе [344]. Имел музыкальные способности. Состоял пажом цесаревича Александра [345]. Закончив учебу, занялся государственной службой.
Перешёл в католичество во Франции в 1852 году. В этом же году стал послушником иезуитов. После того, как в России узнали о его вероотступничестве, как и его коллеги – русские иезуиты Гагарин и Мартынов, Балабин был лишён имущественных прав и ему был закрыт въезд в Россию.
За границей Евгений Петрович обучался в католической семинарии, по окончании которой, став священником, преподавал музыку в иезуитских учебных заведениях.
Балабин писал в своих мемуарах о мотивах своего перехода в католичество и о своём желании стать католическим монахом – священником, которое он со временем осуществил: «В конце концов, я пришёл к убеждению, что только монашеская жизнь может меня удовлетворить, и думал, что мне осталось только найти благоприятную возможность, чтобы отдаться ей. Однако, чем больше я изучал положение православных монахов, тем менее оно мне нравилось. Запертые в монастырях, они почти не простирают свою деятельность за пределы их стен; и если и несут благодать в души людей, то лишь при условии, что те сами явятся к ним… Меня ужасали их невежество, грубость и испорченность, я не мог примириться с мыслью, провести всю жизнь в подобном обществе» [346]. Умер Е.П. Балабин 30 января 1895 года в Каире [347].
Перешёл в католичество и стал священником-иезуитом так же и товарищ Балабина по петербургскому университету, тоже дворянин по происхождению, Астромов Юлиан Константинович (1820-1913). Тайно проявлял интерес к латинской Церкви ещё со студенческой скамьи. Окончив университет, служил какое-то время в департаменте исповеданий. В 1846 году Астромов свой отпуск провёл в Риме, где и осуществил переход в католичество под руководством всё тех же иезуитов. Затем отправился во Францию на обучение, изучал там философию и прочие дисциплины. Принял священнический сан в 1856 году. Став священником, преподавал в различных учебных заведениях иезуитов. Писал на русском языке работы о католичестве.
Но не все русские дворяне, родившиеся в первой четверти XIX века и принявшие католичество – вступили именно в иезуитский монашеский орден. В католичество существует множество орденов и есть простор для выбора. Характерный тому пример – биография русского графа Г.П. Шувалова.
Григорий Петрович Шувалов (1804-1859) был родом из Петербурга. Вступил в католический монашеский орден барнабитов уже в зрелом возрасте, когда ему перевалило за 40 лет. Но с католиками был знаком с юности. Так, например, известно, что в 1810-х годах он проходил обучение у иезуитов. После изгнания иезуитского ордена из России, которое произошло в 1817 году, едет за границу и продолжает образование в Швейцарии и Италии. В 1820-х годах возвращается в Россию, где сочетается узами брака с Софьей Александровной Салтыковой.
Увы, счастье супружеской четы было недолгим. Супруга Шувалова умирает от чахотки в 1841 году. Как позже сообщит Григорий Петрович в своих мемуарах, смерть жены произвела на него неизгладимое впечатление и заставила обратиться к Богу с пламенной молитвой – в первый раз с детских лет. Шувалов сначала общается с православными священниками, но русское духовенство не произвело на него должного впечатления. Позже он напишет: «Я не хочу клеветать на духовенство моей страны, я уверен, что существуют в России священники, которые, будь они католиками, достигли бы святости; но могут ли они подняться из своей печальной зависимости до высот жизни, отданной другим?» [348].
Шувалов начинает изучать западное богословие, читает работы отцов церкви, Аврелия Августина и книги де Местра. Едет в Париж, где встречает И. С. Гагарина. Посещает вместе с ним салон С.П. Свечиной. Эти двое окончательно убеждают его в истинности католической веры, и в 1843 году Г.П. Шувалов становится католиком. В середине 1850-х годов он поступает послушником ордена барнабитов, а в 1857 году вступает официально в их орден. Известно, что Г.П. Шувалов выступал за объединение церквей. Умер в католическом монастыре в 1859 году.
Стал католиком так же современник Шувалова, тоже выходец из дворянского сословия – Сергей Шулепников. Он окончил Петербургский университет в 1840 годах, получил место чиновника в Варшаве, где через какое-то время стал католиком. В середине 40-х годов отправился в Париж, где свёл знакомство со С.П. Свечиной и с И.С. Гагариным. Шулепников очень хотел вступить в доминиканский орден и посвятить свою жизнь монашескому призванию, но, в конечном итоге, отправился в Америку, где стал приходским священником.
В православной среде прошлых столетий часто можно было встретить мнение, согласно которому понятия «русский» и «православный» сливались в единое целое. То есть, если человек был русским, то его, a priori воспринимали как православного, и наоборот – если исповедовал любую неправославную веру, принимали за чужестранца. Между тем, если иностранец заявлял о своём переходе в православие, то его уже все считали русским, неважно из какой страны он происходил. В качестве иллюстрации последнего тезиса, характерен пример с русской императрицей Екатериной II. По национальности она была немка, по крещению – лютеранка, но её никто не воспринимал как немку, т.к. она приняла православие, то была в глазах народа полноправной русской императрицей.
Так вот в связи с этим можно поставить вопрос: «превращались» ли русские с принятием католичества в иностранцев? Нет, в подавляющем большинстве своём «не превращались», т.к. вопрос выбора веры для них никак не был связан с внутренним отношением к родному отечеству. Хотя, как справедливо заметил историк А. Юдин, «русские католики XIX столетия вместе с латинским обрядом воспринимали и чисто западную форму духовности, что способствовало социальной и культурной элитарности обращений» [349].
Впрочем, необходимо помнить о том, что для той среды русской аристократии, к которой принадлежали все эти люди, был характерен французский быт и западный образ мышления – несмотря даже на их принадлежность к православию. Дело в том, что в XIX веке основным языком общения русской аристократии был французский язык [350], к отпрыскам аристократических фамилий очень часто брали в качестве гувернёров – французов. Тем не менее, не смотря ни на что, перешедшие в католичество русские дворяне продолжали ощущать себя русскими людьми. Например, С.П. Свечина писала в своём дневнике: «Я не забуду, что я русская среди французов» [351]. Необходимо помнить о том, что как сама Свечина, так и её коллеги по переходу – И.С. Гагарин, Г.П. Шувалов, И.М. Мартынов и др. русские католики направляли свой миссионерский пыл именно на обращение в католичество своих соотечественников. Можно вместе с исследователем А.И. Дремлюгом утверждать, что «для абсолютного большинства русских католиков, включая вынужденно покинувших отечество из-за религиозных взглядов, переход в католицизм не означал отречения от России. Бесспорно, родина и национальность стояли для них на втором месте после веры, но, будучи прежде всего христианами, русские католики считали выбранное ими католическое христианство главным в жизни, предпочитая его всему остальному, даже родине» [352]. Те же русские католики, которые не покинули страну, а остались в России и стали исповедовать свою веру тайно, продолжали миссионерскую деятельность в русских городах. Их деятельность выражалась, прежде всего, в финансовой и духовной поддержке католических учебных заведений, а так же в привлечении туда воспитанников. Некоторые из этих учеников, впоследствии, стали католиками, а кто-то даже католическими монахами и священниками.
Случаи Гагарина, Мартынова и остальных русских католиков красноречиво свидетельствуют нам о том, что выбор религии для российского свободомыслящего дворянства – полностью осознан и идёт от сердца. Как видим из приведённых выше биографий, большинство из этих образованнейших людей своего века оставили после себя массу сочинений посвящённых католическим догматам, а так же имеющих миссионерский характер. В этом как раз и кроется одна из основных особенностей русского католичества. Как справедливо заметила Е.Н. Цимбаева, «догматы, легко принимаемые на веру рождёнными в лоне католической церкви, становились предметом рационального исследования и логического обоснования у лиц [353], прошедших сложный путь смены вер» [354]. Почему так происходит? Всё очень просто: у католиков «по рождению» вопросы догматов просто не в состоянии пробудить того интереса, который к ним проявляют католики, перешедшие в католичество из православия. Просто первые восприняли эти догматы «с молоком матери», как само собой разумеющееся, эти люди, собственно, уже родились в данной традиции. Для вторых же эти самые догматы послужили тем самым «краеугольным камнем», благодаря которому они осознали истинность католичества в сравнении с православием.