Ждать смысла не имело: уйдет. Но и действовать методом тыка не годилось. Слишком долго можно угадывать искомую комбинацию цифр.
Хорошо, что здесь оказались белые кнопочки последовательного кода, то есть кнопочки нажимаются одна за другой, а не коричневые, когда кнопочки нажимаются одновременно. Стараясь унять яростно пульсирующую в голове кровь, я наклонилась к коду.
Так, все предельно просто. Вот они, три грязные кнопочки. 1, 6, 7 — между семью чистенькими и незапачканными, которые не входили в код.
Дверь отворилась, и я, толкнув ее, стремительно влетела в подъезд, на ходу вынимая из сумочки пистолет и снимая его с предохранителя.
Прямо передо мной в дурно пахнущей луже мочи валялся пьяный мужик бомжеватого вида. Судя по жутчайшему перегару, он не только не сумел бы прицелиться в меня, но и даже определить, с какой стороны ружья наличествует дуло, а с какой приклад.
Я перешагнула через жалкую развалину и побежала дальше. К счастью, в доме не было лифта, и потому разминуться с моим обидчиком — точнее, потенциальным убийцей — было невозможно.
Разве что он откроет квартиру и войдет в нее, что в принципе было маловероятно.
Между третьим и четвертым этажами валялся еще один субъект, пахнущий так же дурно. Валялся у того самого окна, из которого в меня стреляли.
Какой-то заповедник бомжей — и это, можно сказать, в самом центре города. Как они только сюда попадают, если даже я, агент Багира, вошла в подъезд не совсем без проблем?
А второй бомж еще чище.
И если господин на первом этаже был одет в обноски нищего инженера 80-х годов, то этот фрукт, очевидно, был облачен в обноски господина с первого этажа.
Зябко сжав дохленькие плечи, он приник небритой щекой и подбородком к полу, и с угла рта его, пузырясь, текла слюна.
Вокруг него, в зловонном воздухе, не освежаемом даже порывами ветра из незастекленного окна, едва ли не зримо плыло густое алкогольное марево перегара.
Рядом с ним, скорчившись и завернувшись в какую-то овчинку или тулупчик, лежал ребенок. Вероятно, отпрыск этого опустившегося пропитого ничтожества.
Впрочем, нужно было принять меры предосторожности. Мне были известны случаи, когда киллеры переодевались в бомжей и нищих и прекрасно их изображали во всех подробностях. Был даже случай, когда потенциальная жертва подала такому «бомжу» милостыню — и тут же дождалась благодарности: пули в лоб.
Я присела на корточки и, превозмогая отвращение, хлопнула бомжа кончиками пальцев по щеке. Он не реагировал. Тогда я довольно чувствительно ткнула его дулом пистолета в лоб.
Тут «фрукт» подал признаки жизни.
То бишь правое веко бомжа дрогнуло и медленно поползло вверх, открывая мутную полоску глазного яблока, и на меня выпялился красный, бессмысленный, мутный глаз, в котором неизвестно чего было больше: ужаса перед этой чудовищной жизнью, задернутой пологом алкогольно-сердечной недостаточности, или же желания осмыслить, кто его побеспокоил.
Теперь я была уверена, что это не тот, кто мне нужен.
Я вздохнула и поднялась. Перевела взгляд на ребенка, который все так же не шевелился. Рядом с ним лежал неплотно притворенный футляр скрипки, в который достойное семейство в составе отца-одиночки и его сына (дочери?), вероятно, собирало милостыню.
— Ребенка бы пожалел, — сказала я. — Что же ты, как животное… э-э-эх.
— В-в-в… курррва, лавэ дай… коли… ррраз…
— Коли разбудила? Почивай… на лаврах дальше, спящий красавец. Не дам я тебе денег. Все равно пропьешь, ничего ребенку не оставишь.
Я развернулась и быстро поднялась на пятый этаж. И уперлась в запертую решетку.
Тот, кто стрелял в меня, никуда не мог деться из подъезда. Все окна давно не открывались, тем более что вылезти из них было невозможно. Прыгать? На асфальт? Нет, вряд ли. Остается один, самый печальный вариант: киллер открыл какую-нибудь квартиру отмычкой и зашел в нее. И теперь отсиживается.
Вызывать ментов — нет смысла. Не найдут. К тому времени, как они приедут, он уже давно скроется.
Если уже не скрылся.
Я вздохнула и, не убирая пистолета, пошла обратно на лестницу.
И между третьим и четвертым этажами — возле того самого окна — увидела замечательную картину.
Бомж уже не лежал на полу. Он болтался, как говорится, между небом и землей, а опорой ему была могучая рука дорогого стража правопорядка. Вероятно, вызвал кто-то из жильцов подъезда.
Здоровенный сержант тряс синемора как котенка и приговаривал:
— Я тебе, синяя гнида, кажется, уже вкладывал для ума, чтобы ты сюда ласты не наворачивал. Говорил?
— Г-гово-рил… — пробулькало поименованное синей гнидой существо.
— А что же меня не слушал, недомерок? Ну, теперь всех твоих бацилл поджарят. А ну, пшел!
— Товарищ старший сержант, — произнесла я, — производите профилактическую чистку? Давно пора. А то весь воздух, сволочи, отравили.
Сержант поднял на меня глаза.
— Добрый день, — сказал он. — Вы тут живете, да? Что-то я вас раньше не видел. Я тут всех знаю, участковый давал документацию на…
— Да я недавно переехала, — зло сказала я, чувствуя яростный подъем вдохновенного вранья. И я продолжала: — Раньше жила в девятиэтажке, так там на седьмом этаже самогон продавали. Тоже весь подъезд этой синей гвардией был забит. А теперь вот — здесь.
— Понятно, — сказал милицейский чин. — То-то я смотрю, что вы на него кричите. Другие жильцы жалеют. Хотя сами в свое время подавали заявления на него. Пошли, Иванов!
— В-в-в… да чаво ты, м-ментяра! Я тут живвв… вот что!
— Не дури, Иванов! — сказал мент и легонько пристукнул его дубинкой — «демократизатором» по шее, а потом снова повернулся ко мне: — Он тут раньше жил, а потом запил. Жену у него вроде как машина сбила, умерла она. А он вот запил с горя. Безобразия творил. Наших через день вызывали. Утихомиривать. А потом он продал квартиру. И все. Покатился мужик под откос… как колесо покатился. Приходит сюда по привычке, код-то старый, был еще тогда, когда он тут жил.
— Понятно, — сказала я. — Бывает. А где твой отпрыск, Иванов?
Экс-жилец остолбенело воззрился на меня, а потом выдавил через перекошенную губу:
— Ч-че?
— Какой отпрыск? — недоуменно спросил сержант.
— Да я только что проходила наверх, тут с ним ребенок рядом лежал.
— Да был у него ребенок, — сказал мент. — Только я его давно уж что-то не видел. Пропал ребенок… с полтора года будет, как пропал. Не помню даже, девочка или мальчик. Девочка… да. Нет, вроде мальчик. Иванов, кто у тебя был, девочка, или мальчик?
Иванов качнулся к стене, посмотрел на меня бессмысленным взглядом, а потом неожиданно прильнул к менту и гаркнул тому на ухо — аж слюна во все стороны полетела:
— Тррретьим б-будешь?!
— Вот так и живем, — констатировал сержант, морщась от вопля, а затем так пристукнул Иванова по шее, что тот икнул и, не удержавшись на ногах, кубарем прокатился по ступенькам, преодолев таким образом целый пролет.
— Этот не то что сына — голову уже давно потерял и никак разыскать не может, — назидательно выговорил сержант и последовал вниз по лестнице за незаконопослушным гражданином Ивановым.
Мне оставалось только пожать плечами и задать риторический вопрос: «А был ли мальчик?»
И в этот момент мой взгляд упал в угол, туда, где стоял какой-то картонный ящик. Я машинально шагнула к нему и заглянула внутрь.
Там лежал маленький тулупчик. Совсем маленький. На ребенка.
* * *При виде этого меня — сама не знаю почему — словно током прошило. Ну, казалось бы, что тут такого уж необычного… ну, испугался ребенок злобного дяденьки милиционера и убежал, оставив на произвол судьбы и прочих властей своего незадачливого пьяного папашу. Забился куда-нибудь в уголок и сидит тихо, как мышка.
Но, с другой стороны — куда тут забиваться? И разве испуганный ребенок, который слышит шаги милиционера буквально в двух метрах от себя, — разве захватит он с собой эту скрипку и тем более разве станет он класть в ящик этот тулупчик, если его проще бросить на пол?
Тогда что?
И почему он так внезапно исчез?
Чудовищная гипотеза начала медленно и упорно вызревать, проворачиваться в мозгу, как проворачивается над костром насаженный на вертел поросенок, чтобы дойти до оптимальной кулинарной кондиции…
Убийца — ребенок.
Нет, это слишком чудовищно. Попросту невозможно. Скорее всего, то существо, что было под тулупчиком, и является киллером — какой-нибудь злобный карлик. У таких людей болезненное самолюбие, завышенная самооценка, ненависть ко всему миру — такой вполне может стать наемным убийцей.
Тем более что никто не заподозрит специалиста в убогом. В инвалиде от природы.
Почему-то принято считать, что киллер — это цветущий мужчина, обученный всем боевым премудростям. Или, на худой конец — таких же кондиций женщина.
Почему-то принято считать, что киллер — это цветущий мужчина, обученный всем боевым премудростям. Или, на худой конец — таких же кондиций женщина.
Хотя, на мой взгляд, женщина-киллер предпочтительнее мужчины. Более терпелива, упорна, выдержанна, правда, сложнее усваивает закладываемые навыки, но зачастую лучше их реализует.
Может, очень миниатюрная женщина? Бывают же взрослые женщины ростом с десяти-двенадцатилетнего подростка. Обучить такую малютку — и…
Я лишний раз прокляла себя, что не подвергла ребенка — или кто он там — такому же тщательному осмотру, как и его папашу. Или псевдопапашу.
Что ж, как говорится, поздно пить боржоми, когда почки отвалились.
Я развернулась и вышла из подъезда.
Глава 7 Киллер-фантом
Темнело.
С Шикиным мы договорились на восемь. Было уже около половины девятого, так что, по всей видимости, он начинал чувствовать себя коварно обманутым. Пришлось потратить полчаса на эту непредвиденную заминку, едва не приведшую меня в морг в качестве «клиента до востребования», как острословил один циничный патологоанатом, имеющий обыкновение распивать спирт прямо на трупе, которому он делал вскрытие.
Я поймала машину, и когда с меня потребовали сороковник за то, чтобы преодолеть три квартала, оставшихся до дома Владислава Сергеевича, я заплатила не торгуясь.
Я переплатила минимум вдвое, но не это меня заботило в данный момент.
Связано ли это покушение с тем, что я направлялась в гости к Шикину? Зачем вообще кому-то понадобилось меня убивать?
Все было бы понятно, если бы стреляли в Багиру или даже в Юлию Максимову, юрисконсульта губернатора.
Но ведь стреляли-то в Елену Владимировну, молодую преподавательницу гимназии номер два, первый день вышедшую на работу.
Кто мог увидеть в ней… то есть во мне в учительской ипостаси — помеху своим планам?
В это время машина подъехала к нужному дому. Я вышла из машины и, поблагодарив водилу-стяжателя, направилась к подъезду.
Я вошла в дом, поднялась в квартиру номер восемнадцать и позвонила три раза.
Так просил Шикин.
Впрочем, хозяин не спешил мне открывать, хотя, несомненно, был дома. Я позвонила еще три раза. Никто не открывал. Наверняка Шикин сто раз успел бы добежать до входной двери и открыть ее. Даже если бы его квартира была двадцатикомнатной, чего, как известно, нашим жилищным фондом не предусмотрено, или Владислава Сергеевича приковал к унитазу приступ диареи.
Я себя почувствовала жутковато. После покушения на меня, после этого бомжа Иванова и его бесследно исчезнувшего ребенка-фантома еще не хватало, чтобы мою нервную систему нагрузило какое-нибудь несчастье с Шикиным.
Нет. Это ожидание становится просто невыносимым. Совершенно невыносимым.
Такого клубка случайностей быть просто не может.
Я решительно открыла свою сумочку, порылась в ней и извлекла на свет божий связку отмычек. Это вам не примитивные отмычки, которыми пользуются заурядные домушники. Отмычки, замелькавшие в моих руках, представляли собой чудеса творческой мысли конструкторских бюро ГРУ.
Примерно такими же мы пользовались еще при работе во внешней разведке.
Человек, в совершенстве умеющий пользоваться этими замечательными инструментами, мог за минуту-другую открыть металлическую дверь практически с любой степенью защиты.
У Шикина была куда более простая дверь. Я открыла замок буквально за несколько секунд.
Замок щелкнул, и дверь отворилась. Но тут же застыла на натянутой цепочке. Очень короткой. Открыть ее снаружи не представлялось возможным.
Щель, образовавшаяся между дверью и дверным косяком, была слишком узкой. Сантиметров пять, не больше. Даже руку не просунешь.
Но через эту щель на темную лестничную клетку упал свет, и я увидела…
В прихожей прямо на полу лежал Шикин. Прислонившись щекой к полу. В точно такой же позе — странное и трагическое совпадение! — как тот нищий в подъезде.
Но если в углу рта пьяного Иванова пузырилась слюна, то лицо Владислава Сергеевича Шикина пятнала кровь. Узкая струйка ее стекала на пол.
Шикин был мертв.
Я рванулась и со всего маху ударила плечом в дверь. Она не поддалась, цепочка оказалась прочной. И тогда я снова порылась в сумочке, вынула свой пистолет, просунула дуло в щель и, уткнув его в цепочку, нажала на курок.
Выстрел щелкнул глухо, как сломанная ветка под каблуком, и цепочка распалась.
Я ввалилась в прихожую и, задыхаясь, остановилась над трупом Шикина.
И тут же захлопнула дверь.
Да! Смерть буквально шла по моим пятам. А тут, в квартире Шикина, даже опередила.
Судя по всему, Владислав Сергеевич был убит не более десяти минут тому назад. Выстрелом в затылок. Кровь была еще свежей, тело еще не до конца остыло.
Вне всякого сомнения, что его сегодняшнее увольнение, приглашение меня на ужин, покушение на меня и, наконец, убийство Шикина были звеньями одной цепи. Возможно, и убийство банкира Гроссмана тоже… Получалось какое-то дьявольское нагромождение обстоятельств.
И если Шикин имел отношение к убийству Гроссмана или просто что-то знал…
Я бросилась в комнаты. Впрочем, комнаты — это громко сказано, потому что квартира оказалась однокомнатной. И в этой комнате был накрыт стол на двоих — стояли два прибора, бутылка вина и два бокала. По всей видимости, Шикин ожидал, что приду я, и открыл.
Пришедшим оказался убийца.
Я помнила, что дверь была заперта изнутри. Судя по положению тела и траектории полета пули, Шикина не могли убить так, как я перестрелила цепочку, — то есть через дверную щель. Не бывает так, чтобы человека убили выстрелом в затылок через дверную щель. Как будто он нарочно спиной повернулся, а дверь не закрыл.
Нет, все гораздо проще. Получается, что убийца заходил в квартиру. Зашел, хозяин закрыл дверь на цепочку — и тут же получил пулю в голову.
И убийца не мог выйти из квартиры через дверь. Не мог. Потому что, как я уже говорила, снаружи нельзя накинуть цепочку, — она короткая, и рука просто не проходит в дверную щель. Если не проходит моя, миниатюрная, то не пройдет и мужская.
Значит, убийца здесь. Или покинул квартиру как-то иначе. То есть через окно.
Так. Может, это будет и не совсем корректно по отношению к покойному хозяину, но стоит посмотреть его бумаги и документы. Просто так никого не убивают, да еще в тщательно запертой квартире.
А сначала убедиться, что в квартире никого нет.
Это оказалось делом одной минуты. Несложно осмотреть небольшую однокомнатную квартиру на предмет обнаружения в ней человека.
Но куда же он мог деться? Через окно?
Впрочем, обследование окон сразу же дало вполне определенный результат: нет, убийца не мог выйти через них. Ни через кухонное, ни через окно в комнате. Потому что и то и другое были тщательно заклеены клейкой лентой. Утеплены, так сказать, на зиму. Зима-то кончилась, но Владислав Сергеевич не спешил их отклеивать, апрельские ночи бывают холодными.
Получалось так, что убийца никак не мог выйти из квартиры — и все равно его тут не было.
Можно было сделать только один вывод: чудо-киллер владеет секретом телепортации.
Примерно такое же чувство охватило меня, когда буквально у меня под боком убили Бориса Евгеньевича Гроссмана.
Быть может, работал один и тот же специалист.
Я подошла к письменному столу и открыла один за другим несколько ящиков. Они оказались почти пусты. Как я и предполагала, квартиру Шикин снимал. В ящике я нашла договор между квартиросъемщиком Шикиным В.С. и владельцем Горюновой Н.Ф., оформленный в риэлторской фирме «Пенаты» 10 февраля сего года, чуть больше двух месяцев тому назад, примерно в то же время, когда Титаник поступил на работу в гимназию номер два, и паспорт Шикина.
Прописан он был в Покровске, в двухсоттысячном городке через Волгу, на противоположном берегу.
Я вернулась к трупу хозяина квартиры. Несомненно, он был убит человеком, с которым был хорошо знаком. Первый и единственный выстрел в затылок — повернулся к гостю спиной! — это доказывает.
Я наклонилась и посмотрела в лицо Шикина. Да, по всей видимости, он не успел ни удивиться, ни испугаться. Лицо ровным счетом ничего не выражало, кроме разве что легкого недовольства, впрочем, уже подретушированного смертью. Вероятно, он был не слишком доволен визитом неизвестного, ставшего его убийцей.
Внезапно захотелось что-нибудь выпить. Я прошла в кухню, открыла холодильник — так, чтобы не оставлять отпечатков, через рукав пиджака. Зачем тратить время на разбирательство с милицией?
Вместо сока или компота я нашла в холодильнике… пистолет. Пистолет марки «ТТ». С навинченным глушителем.
Ну и ну! Странные кулинарные пристрастия у покойного Владислава Сергеевича!
Я вынула сотовый телефон и, набрав номер хорошо известного мне милицейского начальника, произнесла: