— После чего? А, ну да, я слышала… убили банкира.
— Вот-вот, банкира! И какого банкира — компаньона нашего работодателя, Свирского! Этого… Гроссмана. Видел я его один раз… п — пу… пузатый такой.
Я отпила немного вина, а потом спросила:
— Так вы не объяснили мне, Сережа, почему того, как вы говорите, физкультурничка, Титаником прозвали.
— А! Это мне потом сказали. Физкультурничек этот, которого я на работу принимал два месяца назад… у него на лице две титановые пластины… скреплены они между собой. Он рассказывал, что упал с дерева и фотографию себе так пропечатал, что хоть паспорт меняй! Ну и сделали ему операцию… вместо раздолбанной лицевой кости поставили эти титановые пластины. А что ты про него спрашиваешь? — словно спохватился Эс Эс.
— А интересно. Я же с ним в одном, как говорится, коллективе работать буду, — помпезно сказала я и поправила прическу.
Моя наигранная напыщенность насмешила его. Впрочем, на это и было рассчитано.
— Марина тоже им интересовалась, — скептически сказал он и икнул. Сконфузился. Впрочем, смущался недолго, хватил здоровенный глоток вина и продолжал с жаром: — А что… он ничего. Паренек видный. Здоровый. Мы затребовали у ментов по нему данные… заведение-то серьезное, дети толстосумов учатся, так что безопасность должна быть на высоте… вот. Оказалось, что заслуженный мастер спорта по плаванию. В юности был бронзовым призером чемпионата СССР. В молодежном чемпионате, конечно. Шикин Владислав Сергеевич. Будешь знакомиться?
— Сережа, не хами, — серьезно сказала я, переходя на «ты». Это обрадовало Сергея Сергеевича, и он, заказав еще одну бутылку, на этот раз водки, начал вещать мне о своей жизни. После этого мне осталось только констатировать, что сегодня ничего полезного я больше не узнаю. Впрочем, большего и не надо: есть первая конкретная фамилия. Хотя, конечно, первая наметка редко оказывается тем, что ищешь…
* * *Когда такси (свою машину я по понятным причинам не взяла) подвезло меня к моему дому и я, набрав на воротах код, прошла в открывшуюся дверь и зашагала по двору к особнячку, из тени деревьев, растущих под окнами, выкристаллизовалась темная фигура.
Правда, человек особо и не скрывался: он курил сигарету, и тлеющий ее кончик светился в темноте.
В человеке я узнала Василия.
— Я вас ожидаю, — сказал он.
Надо сказать, такое явление Христа народу меня не впечатлило. Ну что ж… Наверно, Василий ожидал здесь Юлию Сергеевну Максимову, юрисконсульта. А явилась-то Елена Владимировна Сладкова, без пяти минут преподаватель гимназии номер два.
— Меня? — недоуменно спросила я. Тоном человека, который видит Василия в первый раз. — А вы кто такой будете, простите?
Он шагнул ко мне, в свет фонаря, и я увидела на его физиономии легкое недоумение.
— Юлия Сергеевна? — спросил он. — Или я… ошибаюсь?
— Нет, я ее родственница. Елена Владимировна, — добавила я уже своим обычным голосом.
Василий сначала опешил, а потом негромко рассмеялся.
— Недурно сыграно, — сказал он. — У вас принято всех людей из центра вот так проверять на вшивость?
— Нет, — отозвалась я, — просто не все люди из центра приходят ко мне домой без приглашения или предварительной договоренности. Пойдемте, Василий.
— Ну, чем порадуете? — спросил он, когда я закрыла за нами дверь. Его взгляд скользнул от моего лица к ногам, потом вернулся в исходное положение, и добавил: — Я вижу, вы изрядно постарались для трудоустройства. Вас просто не узнать.
— Я и в своем природном обличье не уродка, — отозвалась я, снимая парик и очки.
— Нет, но вы совсем иная, нежели… гм… ваша родственница. Кстати, насчет уродки…
Я аж приостановилась:
— Что?
— Вам известно, что урод, точнее, uroda, — безмятежно продолжал Василий, — в переводе с польского означает «красота» или «красавица».
— В самом деле? — улыбнулась я. — Спасибо, что просветили меня. А теперь к делу: чем занимались вы, Василий? Есть какая-нибудь информация?
Улыбка сбежала с лица московского гостя. Он уселся в кресло.
— Я прослушал записи с двух «жучков», установленных вами в гостиной дома Гроссмана и в его рабочем кабинете. Ничего существенного. Свирский приезжал в дом своего покойного компаньона еще раз. Сидел в кабинете. Говорил по телефону, а потом, судя по всему, просматривал бумаги. Одним словом, тут ни одной зацепки. Но это, как говорится, в рамках ожидаемого: Свирского еще не разрабатывали. А вот что касается следствия по делу Гроссмана, то создается впечатление, что его ведут либо идиоты, либо люди, на которых оказывается беспрецедентное давление со стороны заинтересованных лиц.
— Заинтересованных в чем?
— В пробуксовке следствия. И прокуратура, и угрозыск, и тем более ФСБ ведут себя так, словно ничего не произошло. Вяло копаются в бумажках, приносят соболезнования…
— Но ведь прошло слишком мало времени.
— Вполне достаточно для того, чтобы хотя бы обозначить деятельность! А единственное, что они сделали, — это допросили вас да упекли того страдальца со славной боевой фамилией Нахимов — в КПЗ! Конечно, я не против, чтобы этот хлопец посидел в каталажке, но достаточно взглянуть на его физиономию, чтобы понять: он к этому делу не имеет никакого отношения.
— Какой Нахимов? Охранник Юрка, что ли?
— Совершенно верно. Юрка. Вот он и проходит в качестве главного подозреваемого, хотя даже последнему ребенку из этой гимназии ясно, что это абсурд.
— Последнему ребенку… абсурд, — пробормотала я. — Вот что, Василий… хотите поужинать?
Глава 6 Титаник
Через день я уже работала в гимназии номер два. Мне поручили два младших класса, в одном из которых, кстати, учился мой знакомый — Паша, который так мило побеседовал со мной в доме Гроссмана.
Конечно, он не узнал меня. Конечно, он не распознал, что Елена Владимировна, его новая преподавательница, и та Юлия Сергеевна, что сидела в комнате Кати Гроссман, — это одно и то же лицо. Но это вовсе не помешало ему, сидя на последней парте, громко разговаривать по сотовому телефону, который, как оказалось позже, он стянул у кого-то из учеников старших классов.
Когда же я сделала ему замечание, что, мол, пора бы вести себя прилично, он фыркнул и, повернув голову вбок, сказал, не обращаясь ни к кому конкретно, негромко, но так, что разнеслось тем не менее на весь класс:
— А это че за телка? Училка, что ли, новая?
По всей видимости, Паша был занят чем-то другим, вместо того чтобы слушать меня, когда я представлялась классу как новый преподаватель, а потом четверть часа объясняла новую тему.
Впрочем, нет. Я уверена, что именно его напряженный взгляд буравил меня так, что я чувствовала этот взгляд даже спиной. Неужели узнал? Детское восприятие все-таки отличается от взрослого.
В тот же день я познакомилась и с Владиславом Сергеевичем Шикиным по прозвищу Титаник.
Произошло это так.
Я зашла в учительскую — большую комнату, в дальней стене которой была дверь в кабинет директора. Таким образом, в кабинет директора нельзя было попасть иначе, чем пройти через учительскую.
И вот сейчас дверь в учительскую была приоткрыта, и я стала невольной свидетельницей следующего диалога.
Чуть дребезжащий баритон — он, как я уже знала, принадлежал Илье Борисовичу, директору гимназии, — говорил, весомо чеканя каждое слово:
— Владислав Сергеич, вы хорошо подумали над вашим решением? Вы так удачно сработались с нашим коллективом. Ведь это так непросто — попасть сюда да еще прийтись ко двору, а вы этим пренебрегаете.
— Не пренебрегаю, — отвечал второй голос, тоже баритон, но не дребезжащий, а приятный и мелодичный, с бархатным тембром, — не пренебрегаю. Просто мне неприятно, Илья Борисович, когда на пустом месте рождается такое нездоровое отношение. Когда на тебя начинают смотреть как на какого-то… террориста, что ли.
— Простите, но я не совсем понимаю вас, Владислав Сергеевич.
— Не понимаете. Прекрасно. Вчера в гимназию, прямо на мои занятия, пришли два молодых человека. Представились работниками милиции. Угрозыск. Задали мне массу неприятных вопросов, и все это таким тоном, как будто уже вынесен вердикт и я признан виновным…
— В чем? В чем виновным?
— В предумышленном убийстве Гроссмана. Да, это я готовил вечер, отвечал за декорации и хореографические номера, в частности, тот, со шпагами, когда Катя читала… но я же не…
— Владислав Сергеич! Владислав Сергеич! Вас никто ни в чем и не обвиняет.
— Вы так думаете? А вот мне молодые люди мягко намекнули, что убийца — из числа преподавателей гимназии. У них такая рабочая версия есть, вы понимаете? Мне так и сказали: в случае чего, Шикин, узнаешь прелести следственного изолятора.
Директор прокашлялся:
Директор прокашлялся:
— Владислав Сергеевич, я вас понимаю. Но при чем тут наша гимназия?
Владислав Сергеевич помолчал. Потом, после долгой паузы, сказал:
— Вы знаете, Илья Борисыч, ни при чем. Просто я решил перейти на другую работу. Это мое окончательное решение. Прошу вас дать мне расчет.
В этот момент я вспомнила, что мне рекомендовали обратить особое внимание на тех, кто будет увольняться и кто поступил на работу в гимназию недавно. Владислав Сергеевич Шикин попадал в обе категории.
В кабинете же директор долго молчал. Потом, очевидно, сочтя, что переубеждать Шикина нет смысла, сказал:
— Хорошо. Пусть так. Мне жаль терять такого ценного работника, как вы, Владислав Сергеевич, но я уважаю ваше решение. Всего наилучшего.
— До свидания, Илья Борисович.
Шикин вышел из кабинета и наткнулся на меня. Надо сказать, что я специально так встала, чтобы он на меня наткнулся. А так как вылетел он стремительно, то я едва устояла на ногах и попятилась.
Владислав Сергеевич успел подхватить меня и, наскоро соорудив на лице виноватую улыбку, заговорил:
— Простите ради бога… так неловко получилось. Я вас не заметил.
— Меня в самом деле легко не заметить, — пробормотала я, подпустив самокритики.
На шум вышел директор Илья Борисович. Окинул нас взглядом — правая рука Владислава Сергеевича все еще лежала на моей талии, а левая придерживала мой локоть — и проговорил с еле уловимой иронией в голосе:
— Я вижу, Владислав Сергеевич, вы уже знакомы с нашей новой учительницей английского и немецкого, Еленой Владимировной?
— Если это можно назвать знакомством, — сказала я, высвобождаясь.
Шикин пожал плечами. Только теперь я как следует разглядела его.
Надо сказать, Владислав Сергеевич в самом деле заслуживал того, чтобы рассмотреть его попристальнее: высокий, атлетического сложения, с вьющимися темными волосами. Неожиданно мягкий овал лица еще больше подчеркивал твердую линию большого выразительного рта.
Он тоже смотрел на меня в упор. Потом сказал, обращаясь к директору:
— Я уже извинился перед Еленой Владимировной. Я тут на нее в дверях налетел.
— Ничего, — сказала я.
Илья Борисович покосился на Шикина, а потом позвал меня в кабинет:
— Заходите, Елена Владимировна.
* * *Как я и ожидала, Шикин был все еще в учительской, когда я вышла от директора. Надо сказать, что разговор с Ильей Борисовичем вышел довольно бестолковый, и ничего полезного я не узнала. Директор сам завел разговор об инциденте с Гроссманом, три раза сказал, как все это произошло, потом схватился за голову и повторил то же самое еще два раза.
— У нас все строго по пригласительным, — говорил он, — охрана. Непонятно. Да… ума не приложу.
Потом заговорил о моем первом рабочем дне.
И все в таком духе.
Увидев, что я вышла от директора, Шикин немедленно подошел ко мне.
— Елена Владимировна, я еще раз хочу извиниться за это недоразумение… Я слышал, вы сегодня работаете первый день?
— Да.
— И как вам?
— Ничего, нормально.
— Ученики не достали? Они же тут балованные, сами понимаете.
— Да нет, — беспечно ответила я. — Конечно, есть проблемы. А, в общем, ничего, нормальные, живые дети. Дети — цветы жизни, — не удержалась я, чтобы не сказать до пошлости банальную фразу.
— Цветы? — напряженно усмехнулся Шикин. — Кактусики, что ли?
— Да есть там один такой забавный кактусик, — проговорила я, — Паша Иванов. Милый такой кактусик, но уж больно колючий.
Шикин удивленно заморгал.
— Какту… э-э… Паша Иванов? — выговорил он. — Паша Иванов? Да… это вам, можно сказать, повезло.
— А что такое?
— Да это же наш гимназический кошмарик. Он тут всех достал. Меня тоже. Он меня знаете как прозвал?
— Как? Титаник?
— А, вы уже знаете? Наверно, тот хомяк из отдела кадров доложил, Елена Владимировна? Нет, не Титаник. Иванов меня по-другому прозвал. Еще веселее. Когда я повел их в бассейн в первый раз, представился: я — Владислав Сергеевич, ваш новый преподаватель. А он меня переспрашивает: как-как? В-репу-даватель? Вот. — Шикин перевел дух и, чуть придержав мою руку, сказал: — Знаете что, Елена Владимировна? Мне…
Дальнейшего разговора приводить не имеет смысла. Он оказался длинным, малосодержательным и насыщенным шуточками Шикина, от которых я вымученно улыбалась. Через полчаса я получила приглашение на «прощальный ужин», как выразился Шикин.
— Конечно, как говорится в «Собаке Баскервилей», молодая женщина не может идти одна в дом холостяка, но тем не менее, Лена… мне хотелось бы вот так, по-простому. Вы ведь не похожи на чинных куриц, которые тут у нас работают? Их сначала пять раз в театр пригласи, потом в ресторан, потом еще куда-нибудь. И двух умных слов не выдоишь.
Мне показалось, что он сильно чем-то расстроен. Нет, не уходом из гимназии по собственному желанию. Он стоял передо мной, высокий, откровенный, говорил какие-то слова, и у меня было такое впечатление, что он уже давно не мог позволить себе говорить то, что хотел.
И еще — мне показалось, что все это он говорил только потому, что хотел как-то замять странное смятение, охватившее его при упоминании имени Паши Иванова.
«Кактусика».
Одним словом, он пригласил меня к себе в гости на ужин. Мне не понравилось это предложение, но из профессиональной корысти я согласилась.
* * *Я вышла на улицу и зашагала по вечернему проспекту. Позади, за поворотом, осталась Казанская, на которой находилась моя новая работа. Навстречу, щурясь от лучей заходящего весеннего солнца, шли немногочисленные прохожие, и я, осмотревшись по сторонам, быстро пошла к ближайшему перекрестку, чтобы поймать попутку до дома Шикина.
Жил он не так уж далеко от моего первого фиктивного места работы — администрации губернатора, где мне, кстати, оформили отпуск за свой счет.
По-моему, Владислав Сергеевич жил в двух или трех кварталах от гимназии, если судить по номеру его дома.
Шикин предлагал довезти меня сам, но я отказалась, сославшись на то, что у меня есть еще дела. И так много ему позволила — с первого раза согласилась пойти в гости к незнакомому мужчине.
Проходящий мимо юноша загляделся на меня, а потому вдруг зажмурился и прикрыл глаза рукой. Словно пустил кто-то шаловливого солнечного зайчика в глаза этого молодого человека.
Зайчик побежал по мостовой у моих ног и исчез. Потом опять появился, на мгновение отразившись в огромном отполированном окне кафе на противоположной стороне проспекта. Наверно, какой-то ребенок играется зеркальцем и пускает эти зайчики, как, помнится, я сама любила делать за пятнадцать лет до того, как стала спецагентом Багирой.
Или же это окна отразили со своей гладкой поверхности сполох веселого солнечного света. А мои напряженные нервы зафиксировали это как гипотетический признак угрозы.
Напряженные — или просто хорошо натренированные, а, Елена Вла… то есть Юлия Сергеевна?..
Я пробежала взглядом по рядам домов с обеих сторон проспекта. Инстинкты бывшего разведчика заиграли во мне, разбуженные сигналом тревоги на уровне подсознания.
Тусклые стены домов нависли над полупустым, несмотря на не такой уж поздний час, проспектом, и ни одного лучика света не исходило от молчаливых серых громад.
Освещенные заходящим солнцем, стекла окон определенно не могли дать такой яркий отсвет, тем более такой малой площади. Что-то вроде зеркальца или…
И тут я увидела это «или». В окне одного дома между третьим и четвертым этажами — подъездном окне — я увидела темную фигуру человека. Стекла в раме не было, и сполох слетал с чего-то продолговатого в руках этого человека.
Человек скорчился, отчего казался уж очень маленьким, почти как ребенок. Но тем не менее этот «ребенок» мог принести мне смерть.
Я резко рванулась в сторону, но, опережая это мое движение, сверкнула…
…нет, пока, к счастью, только мысль: это же оптический прицел!
Ох, как вовремя я прыгнула за высокий старый тополь, растущий у проезжей части! Я подхватила чутким ухом мгновенно растаявший в воздухе негромкий хлопок, и витрина магазина возле меня с дырой и с разбежавшимися от нее, как паутина от паука, трещинами, расползлась по ним и грудой осколков рухнула к моим ногам.
Вот это да!
И тут снова…
Бабах!
Вторая пуля высекла искру из бордюра тротуара.
Больше не стреляли.
Ну ничего, погоди, заяц, — или какой ты там зверь. Я должна его достать, непременно должна… от этого зависит слишком много!
Я стремительно перебежала улицу и нырнула в арку, над которой на третьем этаже и располагалось то самое роковое окно.
Вот он, этот подъезд, другого быть не могло. Тут оказался кодовый замок. Это так кстати, Юлия Сергеевна! Ну хорошо. Разберемся.