— Да здесь он где-то, — авторитетно заявил Константин, — может, за скафандрами прячется.
У Бобра подкосились ноги, но он устоял.
— А пацан у нас не простудится? — спросил генерал, глядя на босые ноги Константина.
— Обижаете, товарищ командир! — Дед Мороз покачал головой. — Неужели вы думаете, что я привел бы сюда мальчика босиком?! Константин спит в своей постели под теплым одеялом. А нас с вами он видит во сне.
— Тогда порядок, — кивнул генерал, привыкший скрывать даже полное обалдение. — Прочесать тут все! — приказал он бойцам.
И тут Бобер не выдержал. Вспугнутым зайцем он порскнул к металлической лесенке, ведущей к основанию обелиска, и взлетел по ней с третьей космической скоростью.
— Живьем брать! — крикнул Константин, бросаясь следом за ним.
Бойцы тоже не заставили себя ждать. Но всех опередил Дед Мороз. Проскочив сквозь люк в низкое холодное помещение, пересеченное во всех направлениях балками арматуры, он увидел Бобра, склонившегося над красным, расшитым звездами мешком.
— Не уйдешь! — вскричал хозяин вьюг, направляя на бандита посох.
— Стой, Питон! — заверещал тот в истерике. — Ты не по… — и замер, превратившись в белую, ко всему равнодушную статую.
— Так будет с каждым, — отдуваясь, сказал Дед Мороз, — кто не слушает маму и берет чужие вещи…
Когда мы с Остапенко забрались наверх, возле мешка уже гужевались дедуля и пацаненок с генералом.
— Настоящик на месте? — спросил Колесник.
Дед Мороз наклонился к мешку.
— Кажется, все на месте… Постойте… А это что такое?
Он вытащил поблескивающий металлом шар размером с арбуз, к которому был привинчен типовой электронный будильник с быстро бегущими цифрами на табло. По боку арбуза белой краской была сделана кривоватая надпись: «Иадерная бонба».
— Черт! — сипло прохрипел побледневший вдруг генерал. — Она лежала вместе с настоящиком!
Я попятился, начиная понимать. Циферблат отсчитывал последние секунды.
— Так воно що, зараз рванэ? — растерянно пробормотал Остапенко. — И чого робыти?
Вот тут задумаешься, «чого робыти». Бежать поздно. В окно ядерную бомбу не выкинешь. И даже грудью геройски не закроешь. Засада.
— Положите ее в мешок, — сказал вдруг мальчик. — И крепко завяжите!
— А смысл? — спросил Колесник, глядя, как загипнотизированный, на циферблат.
— В мешке лежит настоящик, — объяснил Константин. — Значит, это настоящий мешок. Он не может порваться.
До генерала вдруг дошло.
— Гениально!
Одним движением он вырвал из рук Деда Мороза бомбу, сунул ее обратно в мешок и завязал пришитой у горловины тесемочкой. В ту же секунду раздался громкий хлопок. Мешок мгновенно раздулся, как туго набитая подушка… но не выпустил ни струйки дыма, ни лучика света.
— Дозиметрист, — тихо позвал генерал.
Меня отпихнули. К мешку подскочил Женька Родионов, поводил дозиметром, прокачал воздух через трубку… Радиация не превышала фоновых значений.
Колесник стащил с головы каску и вытер пот. Затем осторожно постучал костяшками пальцев по ткани мешка. Звук получился такой, будто он стучал по гранитному валуну.
— А ведь ты, мальчик, только что город спас… — сказал генерал Константину.
— А что там, внутри? — спросил Дед Мороз, указывая на мешок.
— Там — ад, — ответил Колесник. — Не прикасайтесь к завязкам! Вообще, пошли отсюда. Здание оцепить до прибытия команды химвойск.
Мы спустились в музей и побрели к выходу. У вертолета генерал пожал руку Константину.
— Спасибо тебе еще раз! Извини, если сон получился страшный. Рановато тебе нагружаться такими впечатлениями… Но ведь это всего только сон…
— Ага, — сказал Константин, зевая.
— Я его провожу, — Дед Мороз взял мальчика за руку. — А потом вернусь. Надо решить, что делать с мешком… и с этими хулиганами. — Он заглянул в кабину вертолета и сейчас же недоуменно обернулся. Вид у него был растерянный.
— А где же Сидор с Хомяком?
Генерал Колесник изменился в лице.
— Остапенко! — взревел он.
— Я!
— Где задержанные?!
— Виноват, товарищ генерал! — Микола был изумлен не меньше остальных. — Вбиглы…
— Вбиглы?! Ты почему оставил вертолет?!
— Та я бачу, що воны ще тверды. Не видтаялы. А тут команда — усим на зачистку музея. Я и выдвынувсь. Разом з усими…
— Десять суток ареста, — отрезал Колесник. — По окончании операции. А теперь — быстро в музей! Из-под земли их достать!
Но доставать Сидора с Хомяком из-под земли не пришлось. Из дальнего зала послышался звон рухнувшего экспоната, быстрые шаги по металлической лестнице. Мы бросились внутрь. Теперь-то перехватим, с постамента под обелиском бежать им некуда. Так мы думали. Но, как выяснилось, ошибались.
В помещении над лестницей никого не было. Мешок тоже исчез. Неужели бандиты полезли выше — в пустотелый, обшитый титановыми листами корпус гигантского муляжа ракеты? Но какой в этом смысл? Только руки-ноги переломают!
Я задрал голову. Дед Мороз, ловко цепляясь за арматуру, поднялся уже так высоко, что почти перестал быть виден во тьме монументального нутра.
И тут вдруг загрохотало. Я хоть сам и не ракетчик, но, как услышал, сразу понял — дюза ревет! Космический корабль, что простоял полвека на гранитном постаменте, теперь уже не был муляжом! Бобер, оказывается, не терял времени, пока прятался в музее, и настоящик в брюхе обелиска сделал свое дело — превратил памятник в транспортное средство. Да в такое средство, что его не сможем перехватить даже мы, со всей нашей техникой и вооружением.
В вышине, над нами вспыхнула струя пламени.
— Все назад! — скомандовал Колесник. — Они дают зажигание!
Мы едва успели выскочить из музея и отбежать на относительно безопасное расстояние. Загрохотало так, что стоять невозможно стало, все попадали.
Ракета стартовала. Струи огня с ревом ударили в пьедестал обелиска, круша перекрытия. Корабль медленно пополз вверх, все ускоряясь. Нас обдало жаром, пришлось менять дислокацию по-пластунски и зарываться мордой в землю, пока ракета не ушла в зенит. Грохот наконец стал затихать, проступили другие звуки. Где-то выли сирены, стрекотал опаленный, но успевший взлететь вертолет.
— Где Дед Мороз? — прокричал генерал.
Я ткнул пальцем в небо.
— Он полез в ракету. Я видел.
— Черт! Пропадет, бродяга!
— Он уже не бродяга…
Пятиглазый огонь, испускаемый дюзами корабля, все уменьшался, уходя в глубину неба, и наконец стал почти неразличим.
— А ведь придется кого-то за ними посылать, — задумчиво сказал Колесник.
Неожиданно небо над нами озарилось нестерпимо яркой вспышкой. Там, далеко вверху, где-то за пределами атмосферы, полыхнуло ядерное пламя.
— Это еще что за хрень?! — невольно вырвалось у меня.
Генерал Колесник опустил голову.
— Он развязал мешок.
Когда я снова рискнул поднять глаза к небу, вспышка уже угасла. Ударной волны не последовало, поскольку взрыв произошел в вакууме. Лишь мерцающий круг ионизированного вспышкой воздуха медленно расползался по небу, играя огнями, как северное сияние.
— Ну, вот и все, — сказал, наконец, генерал Колесник. — Наша миссия закончена.
— Виноват! — удивился я. — Почему закончена? В списке еще один адрес остался. Братиславская четыре, квартира семь, Вовик Чернышев… Только вот с подарком не совсем ясно. Написано — «Коробка О. С.». Что это может быть? Операционная система?
Генерал покачал головой.
— Нет. Это оловянные солдатики.
— Так надо бы посмотреть, что там с этими солдатиками…
— Смотри, — улыбнулся Колесник, протягивая мне планшет.
Я раскрыл его и надолго задумался. В планшет было вставлено зеркало.
Брэд Эйкен Скрывавшийся от нобелевской премии
Иллюстрация Владимира ОВЧИННИКОВАПрошлое разворачивалось перед моим мысленным взором, когда я въезжал в ворота Хидден-Мидоус — участка элитного строительства на севере Мэриленда. Трудно было поверить, что прошло целых двадцать пять лет, и в то же время казалось, будто от событий того дня меня отделяет вечность. Я смотрел на ставший неузнаваемым ландшафт, ведя машину по извилистой дороге к гребню Холма Девочек — по крайней мере так мы его называли в те времена. Именно там, под сенью самой высокой из сосен, что шеренгой окаймляли вершину, мы и заключили свой договор.
* * *Бенни Соломон утер капли пота, стекавшие с его коротко стриженных волнистых черных волос.
— Не могу поверить, что еще одно лето прошло, — проговорил он, поправляя указательным пальцем очки в роговой оправе, постоянно сползавшие у него с переносицы.
— Да брось, Солли, — Зик поскреб тонкие волоски зарождающейся юношеской бородки, сохранявшиеся в неизменном виде все лето. — У нас еще целых две недели, так что кончай ныть.
— Вы-то хотя бы пойдете в старшие классы, — сказал Джеффри. — А мне еще целый год сидеть в вонючей младшей школе. — Он дунул, целясь в прядку прямых светлых волос, что вечно болталась у него перед глазами.
— Да-а, — я постарался вздохнуть потяжелее, — трудно поверить, что это конец. На будущий год мы будем уже слишком взрослыми для лагеря. По крайней мере большинство из нас. — Я ухмыльнулся, обернувшись к Джеффри.
Предыдущие пять летних сезонов мы провели в лагере Рэмблвуд. Мне исполнилось десять лет, когда я приехал туда в первый раз. Для Солли и Зика тот лагерь тоже был первым. Все остальные в девятом корпусе уже знали друг друга по прошлым годам, так что наша троица оказалась вместе. За то лето мы очень сблизились, однако, уехав из лагеря, потеряли связь друг с другом. Тогда еще не было интернета — по крайней мере не для ребятни; междугородние переговоры стоили слишком дорого, а писать письма было для юных ленивцев непосильной задачей. Впрочем, когда год прошел и вновь наступило лето, нам показалось, будто мы никогда не расставались.
На третье лето мы взяли под свое крыло Джеффри. Нам было по двенадцать, и девочки начинали казаться нам весьма привлекательными, а он, хоть и был на год младше, мог похвастаться длинными светлыми волосами и голубыми глазами — безусловный козырь на субботних вечеринках.
С каждым годом мы становились все ближе, и к лету 1985 года стали совсем неразлучны.
— Давайте договоримся, — предложил я. — Через двадцать пять лет, где бы мы ни были, что бы с нами ни случилось, встречаемся в этот же день на этом самом месте!
— Дай-ка посмотрю в календарь, — буркнул Солли. Зик метнул в него осуждающий взгляд.
— Это же почти вечность, парни! — Джеффри широко раскрыл глаза от такой перспективы. — Круто!
Он вытянул вперед кулак. Каждый из нас последовал его примеру, и мы соорудили колонну из поставленных друг на друга кулаков.
— Первого августа две тысячи десятого, ровно в полдень, — провозгласил я.
Мы разрушили башню и вновь соединили кулаки уже костяшками друг к другу.
— Ровно в полдень, — хором повторили мы и дважды стукнулись кулаками, прежде чем разойтись.
Как же мы были простодушны!
* * *Поглядывая в зеркало, я думал о том, узнают ли они меня сегодняшнего. Я поморщился при виде разрастающихся морщинок в уголках глаз и седых прядей, которые начинали пробиваться в моих густых черных волосах.
— Да какого черта, может, они еще и не придут! — сказал я своему отражению. В конце концов, этот договор — моя идея. Мальчишеская фантазия, мгновение подростковой привязанности, наверняка забытое тремя взрослыми людьми.
По мере приближения к месту, где история должна была повториться, мое сердце летело в пропасть. То, что когда-то было райским уголком, теперь превратилось в пригород. У меня ушло несколько минут, чтобы сориентироваться, однако вскоре рельеф местности все же начал вызывать в памяти знакомые картины. Я свернул к краю дороги и заглушил мотор — почему-то мне казалось неправильным подъезжать на машине туда, где некогда располагался поросший травой гребень Холма Девочек. Приблизительно в пятидесяти ярдах вверх и влево находилось то самое место, где мы двадцать пять лет назад заключили свой договор. Сосны, укрывавшей нас своей тенью в тот день, давно уже не было, как не было и всей шеренги деревьев, что спускались с холма к пруду и обеденному корпусу в форме буквы «Г», загибавшемуся вдоль берега. Мягкая подстилка из сосновых иголок в резной, пронизанной солнечными лучами тени превратилась в асфальтовую дорогу.
Я закрыл машину и зашагал вдоль гребня холма, минуя место намеченной встречи. Там, где раньше располагались бунгало для женской части населения лагеря, теперь виднелся ряд двухэтажных домиков красного кирпича, который продолжался за поворотом, следуя за мягким изгибом склона вплоть до его основания, — когда-то там, внизу, был центр лагерной жизни.
Кусок первоначального ландшафта, включавший Холм Девочек и Холм Мальчиков с долиной между ними, где прежде стоял обеденный корпус, был сохранен в качестве парковой зоны. Остановившись возле дороги, я закрыл глаза и прислушался к птичьему щебету: на короткое мгновение я вновь оказался в 1985-м.
Слева от меня невозмутимо противостояла времени шеренга сосен, ведущая вниз, к обеденному корпусу, и затем снова вверх — к бунгало на вершине противоположного холма. Эти дощатые лачуги, где я провел большую часть моей юности, составляли единую линию, будто домино; в крайнем левом здании размещались пятилетние, по мере продвижения вдоль гребня возраст обитателей рос, заканчиваясь гормонально заряженными подростками в четырнадцатом корпусе справа, возле опушки леса. Густая лесная зелень образовывала границу, тянувшуюся вниз, до пруда, и затем вверх — к девчачьим домикам, которые окаймляли пространство позади того места, где я стоял, замыкая прямоугольник лагерной территории и соединяя лес с шеренгой сосен по эту сторону рая.
А потом, как это неизбежно бывает, воспоминания подошли к роковой черте, и я поморщился от боли.
* * *— Эй, коротышка, — окликнул его Зик. — Ты трус?
Джеффри насупился.
— Я ничего не боюсь! — заявил он.
— Тогда пойдем ночью с нами.
Мы планировали набег все лето. Это была традиция: ночью, когда вожатые уже давно спали, мальчишки из старшего корпуса пробирались через лес на Холм Девочек. Там они как могли украшали домик старших девчат при помощи крема для бритья и туалетной бумаги, а затем под покровом ночи возвращались обратно на свой холм.
— Вожатый меня убьет! Он предупреждал, если мы и в этом году устроим набег, платить придется чертовски дорого.
— Так ты что, собираешься на нас стукнуть? — спросил я.
— Конечно, нет!
— Тогда пойдем с нами. Ты все равно уже почти в старшем корпусе.
— Ну, я не знаю…
В эту секунду мы поняли, что Джеффри пойдет.
* * *Я обошел верхнюю часть Рэмблвуд-лэйн — улицы, которую проложили через Холм Девочек. Ни скамьи, ни сосен больше не было, однако молодой дубок на вершине давал немного тени. Могу поклясться, что его посадили на том самом месте, где мы заключили свой договор. Я плюхнулся на землю и прислонился к стволу дерева, затем огляделся вокруг, надеясь заметить знакомое лицо. На меня с сомнением глазела стайка мальчишек, проезжавших мимо на велосипедах. Это и понятно: тридцатидевятилетний незнакомец, в одиночестве сидящий на траве у перекрестка на краю города, действительно представлял собой странное зрелище. Что ж, наверняка вскорости появится и полиция.
Я закрыл глаза, и на меня снова нахлынули воспоминания.
* * *— Эй, ты идешь? — Солли тряс меня за плечо. Он был нашим будильником. У Солли была поразительная способность заранее настраивать себя на пробуждение в определенное время.
— М-м? — промычал я. — Что, уже час?
— Ну да. Давай, двинули, — прошептал он. — Ты ведешь Джеффри, а я — Зика. Встретимся на опушке.
Кивнув, я принялся вытаскивать себя из кровати. Спустя десять минут мы с Джеффри крались позади домиков к нашему традиционному месту встречи — за четырнадцатым корпусом, возле опушки, которая должна была обеспечить прикрытие секретной миссии. Зик и Солли уже ждали нас.
— Чего вы так долго? — недовольно спросил Зик.
— Всё, мы уже здесь, можешь успокоиться.
Было темно, но при свете лунного серпика, бывшего на небе той ночью, я видел, что никто не забыл свое снаряжение. Каждый из нас имел при себе небольшой ранец с припасами, приготовленными еще днем: крем для бритья, рулоны туалетной бумаги и фонарики, которыми мы договорились не пользоваться без крайней необходимости.
Никто, кроме нашей четверки, не стал принимать участие в традиционном летнем набеге. Остальные обитатели старшего корпуса решили не рисковать, навлекая на себя гнев руководителей лагеря, которые даже выпустили специальное распоряжение на этот счет. Мы с Солли и Зиком сделали вид, будто соглашаемся, однако у нас и в мыслях не было упускать возможность, которой мы так долго ждали.
— Ну что, вперед?
Зик повел нас вниз по склону холма, держась возле самой опушки залитого лунным светом леса, в тени деревьев. Мы с Солли следовали за ним по пятам. У Джеффри ноги были короче, да еще, к его немалой досаде, в ночной темноте им начала овладевать робость. Он отставал на дюжину ярдов, заставляя себя двигаться вперед, чтобы нагнать нас.
Я оглянулся уже в который раз.
— Эй, подожди! — окликнул я идущего впереди Зика.
Он взглянул через плечо и фыркнул.