В помещении очень холодно, с легким свистом и гудением работает вентиляция, но запах разлагающихся тел впитался в стены и мебель. Смерть убить нельзя.
В центре комнаты, на скучно-сером линолеуме стоят два оцинкованных стола на колесиках, на каждом лежит прикрытое зеленой простыней тело, на одной Илан замечает пятна крови.
На него смотрят два человека, третий – молодой полицейский лет двадцати – уставился в пол и будто окаменел. Сцепил зубы и крутит кольцо на пальце.
– Должен вас предупредить, зрелище очень тягостное, – говорит усатый, старший по возрасту полицейский. – Лицо сильно пострадало, так что не торопитесь, смотрите внимательно и, если сможете опознать, скажите. Чтобы продвигаться в расследовании, мы должны быть уверены, что идентифицировали личности погибших.
Помолчав несколько секунд, он спрашивает:
– Готовы?
Илан молча кивает.
Полицейский делает знак врачу, и тот отворачивает простыню.
На женщине темно-синее платье и легкий кардиган, наверное белый – был белым, теперь он весь в пятнах и разодран в клочья. Илан видит ее босые ступни и отворачивается, не в силах сдержать слезы. Он зажимает рот ладонью, вздрагивает всем телом и произносит сдавленным голосом:
– Это она… Моя мать.
Илан не знает, куда девать глаза, на покойницу он смотреть не может.
– Это она. Это она. Это моя мать. Да, это моя мать.
Простыня плавно опускается на мертвое лицо: в порезах все еще блестят осколки стекла. Судебный медик постарался хоть как-то привести тело в порядок, но голова сильно изуродована – череп проломлен до лба, волосы склеились от засохшей крови.
Врач подходит к второй каталке и повторяет процедуру.
Илан видит отца. Его лицо почти не пострадало, только на щеках и лбу остались мелкие порезы. Глаза закрыты, он выглядит умиротворенным, почти красивым. На нем голубая рубашка, «перечеркнутая» по диагонали темным следом, который почти выжег ткань.
Взгляд Илана скользит по простыне. Он замечает, что на уровне ног покрывало плоско лежит на столе, и понимает, почему врач открыл тело только до пояса.
Из его груди рвется глухое рыдание, он выдыхает, собрав последние силы:
– Это мой отец. Да, это он. Это мои родители…
Патологоанатом бросает на него взгляд, полный сострадания, и прикрывает тело. Илану плохо, он боится упасть, голова кружится. Внутри образовалась пустота, через которую безвозвратно утекает время. Свет неоновой трубки расплывается, но секундная стрелка часов движется в правильную сторону. Он ничего не может понять.
– Опознание окончено. Сейчас мы отвезем вас домой.
Илан отлично расслышал слова полицейского, хотя его губы не шевельнулись.
– Да, возвращайся и выпей за наше здоровье, ладно? В погребе есть шампанское. «Теттенже». Только открывай осторожно, ты ведь у нас не по этой «кафедре».
Илан уверен, что ни полицейский, ни врач не слышали этих слов. Они торопятся выйти, хлопает первая дверь, потом вторая. Илан кидается следом, видит, что ручки нет, выйти нельзя, и начинает стучать по стеклу круглого окошка.
– Эй, выпустите меня!
По шее Илана пробегает холодок. Он видит силуэты людей, удаляющихся по «суставчатому» коридору, ни один не оборачивается, они не слышат его криков. Илан толкает дверь – все напрасно. Кто-то кладет руку ему на плечо – это усатый полицейский.
– Опознание окончено. Сейчас мы отвезем вас домой.
Что это – сон? Или бред? Усач берется за ручку, первая створка открывается, все выходят, двери закрываются, люди уходят.
У Илана появляется жуткое чувство: он попал в адскую западню, уподобился Сизифу с его камнем, он застрял, не может шевельнуться, как будто время растянулось.
Время возвращается в нормальное русло. Илан натыкается на стекло.
Чья-то рука на плече.
Он оборачивается и застывает от ужаса.
Прямо перед ним, сантиметрах в десяти, лицо отца. Он медленно моргает, наклонив голову, как будто хочет получше рассмотреть лицо сына. Рот у него слегка перекошен, как если бы его сначала отклеили, а потом снова приклеили, причем очень неумело. Илан уверен, что спит, и одновременно точно знает, что это не сон, что все совершенно реально.
Это нереально.
Илан превратился в соляной столб и все-таки делает то, чего делать не стоило ни при каких обстоятельствах, – опускает глаза. Жозеф Дедиссет стоит не на ногах, его рассеченное пополам тело… установлено на прозекторском столе, голубая рубашка целомудренно прикрывает разорванные сухожилия и мышцы. На стальной каталке кровью написана фраза: «Это реальность, но это нереально».
Отец показывает Илану окровавленный указательный палец и улыбается. У него всегда были очень красивые зубы, а теперь во рту торчат страшные пеньки-обломки.
– Как давно мы не виделись, сынок… Ты теперь совсем взрослый. Изменился. Но выглядишь уж точно лучше меня. Мои ноги «сделали ноги».
Илан не знает, плакать ему или смеяться, из горла рвется полусмех-полустон. Он чувствует холод правой щекой. Смерть всегда холодная. Отец касается его кончиками пальцев, продолжая улыбаться. Он похож на Джонни Эка из «Уродцев»[21], фильма Тода Броунинга. Илан смотрел эту картину несколько раз. Он включается в игру.
– Что случилось, папа? Расскажи. Я думал, вы с мамой утонули, попали в шторм и погибли…
– Тсс, малыш, успокойся…
Жозеф Дедиссет опирается на руки и выглядывает в окошко. Его темные волосы аккуратно причесаны, на косой пробор, как при жизни. Он почти не изменился.
– Они повсюду, сын, – говорит Жозеф Дедиссет и подозрительно оглядывается. – Они затуманили тебе мозги, но ты здесь, ты вернулся сюда, значит начинаешь выходить из-под контроля. Черные тучи покидают твою память.
– Вернулся сюда? Хочешь сказать, я уже бывал в здешнем морге?
– Это не только морг, но и место перехода. Мы с твоей мамой ждем суда. Ад, рай… Понимаешь, о чем я?
Илан изнемог от усталости и ничего не понимает. Он стоит спиной к двери, держится за стол и разговаривает с мертвецом.
– Кто такие эти они? Что им от меня нужно?
Отец дотрагивается пальцем до левого виска сына:
– То, что у тебя вот тут: решение загадки, доступ к нашим исследованиям, к нашей с мамой работе. Они будут преследовать тебя, пока не выудят информацию, надеются получить доступ к твоим мозгам, ставя… эксперименты, но только все портят. Довели до того, что ты все забыл.
– О каких экспериментах ты говоришь? След от укола – тоже они?
– Конечно. Они давно вокруг тебя.
Жозеф бросает взгляд на покрытое простыней тело жены, снова поворачивается к Илану и переходит на шепот:
– Я бы предпочел ничего тебе не говорить, чтобы ты оставался в неведении. – Он вздыхает. – Ничего им не рассказывай, даже если вспомнишь. Наши исследования слишком важны для мира, для выживания рода человеческого, они не должны попасть к негодяям.
– Но где они? Где твои бумаги?
– Ты добрался до середины лестницы, сынок, истина покоится на верхней ступеньке. Поклянись, что отыщешь ее. Поклянись.
– Клянусь, папа, – отвечает Илан как послушный сын, – клянусь, но не понимаю. Лестница, ад, рай, твои слова.
Неоновая лампа неожиданно гаснет, и в морге становится совсем темно. В коридоре раздается звук шагов. Илан пытается хоть что-нибудь разглядеть через стекло, но ничего не видит.
Когда свет снова зажигается, кто-то берет его за плечо.
– Опознание окончено. Сейчас мы отвезем вас домой.
Полицейские и судебный медик выходят из-за спины Илана и направляются к двери, входят в тамбур.
Илан пройти не успевает.
Он в третий раз смотрит им вслед – и ничего не может сделать.
Раздается оглушающий вой сирены, окно разбивается, и тысячи мелких осколков летят ему в лицо.
36
Илан вздрогнул.
Он не сразу понял, что лежит на полу рядом со стулом для электрошоковых процедур, а рядом валяются Библия, колода карт Таро, распятие и рисунки, найденные в ящике комода в палате № 27. Разломанный на куски Христос «отдыхал» в углу.
Илан с трудом поднялся на ноги. Звонок звенел не умолкая. Он видел сон? Может, и так, но было ли пробуждение?
Он дотронулся до головы. Каждый образ, звук, запах все еще были с ним, в нем, у него в мозгу, как будто речь шла не о сне, а о воспоминаниях. О путешествии вглубь себя.
Он ясно видел стены морга и два прозекторских стола, он помнил, как некий человек откинул простыни с тел, а он, Илан Дедиссет, опознал лица родителей. Сомнений быть не могло: однажды он уже видел мать и отца в морге.
Воспоминание было скрыто в глубине его мозга и теперь всплыло на поверхность.
Тела отца и матери нашли. Сделали вскрытие. И скорее всего, похоронили. Но зачем кто-то стер воспоминания из его памяти и заставил поверить, что родители погибли на яхте?
Илан мучительно сощурился. Он услышал далекий колокольный звон. Увидел людей в трауре, сидящих на скамьях перед двумя гробами. Похоронная месса… В его голове происходила отчаянная схватка, нечто могущественное преграждало ему дорогу к правде.
Илан мучительно сощурился. Он услышал далекий колокольный звон. Увидел людей в трауре, сидящих на скамьях перед двумя гробами. Похоронная месса… В его голове происходила отчаянная схватка, нечто могущественное преграждало ему дорогу к правде.
Илан напряженно размышлял, пытаясь отделить вымысел от подлинных воспоминаний, он ясно видел оцинкованные столы и мертвые тела. Его родители не утонули. На матери было вечернее платье, на отце – смокинг. Отправляясь в море, они одевались совсем просто. А откуда взялись осколки стекла в порезах на их лицах? А черная полоса на груди отца?
Ее мог оставить ремень безопасности…
Илан как наяву услышал низкий мужской голос: «Ваша мать вылетела через лобовое стекло, а вашему отцу крышей отрезало ноги».
Родители погибли в автокатастрофе.
Потрясенный Илан боялся шевельнуться и спугнуть пробудившуюся память, он должен был использовать брешь, пробитую странным сном, и покопаться в своем прошлом. В действительности это был не сон, а подвижка сознания. Двое легавых и судебный медик безостановочно выходили из морга и произносили одну и ту же фразу: Сейчас мы отвезем вас домой. Секундная стрелка вдруг начинала крутиться в обратную сторону, время замедлялось, потом снова ускорялось. Илан вспомнил полосатый диск. Что все это значит? Что мозг пытается снять блок? Что сознательное и бессознательное сошлись в поединке у него в голове?
Теперь он был уверен: отец спрятал свои тайны в надежном месте – в мозгу сына. Какая-то часть его мозга знает, что за информация закодирована на карте, но нейронные цепи нарушены и добраться до нее не представляется возможным.
Они затуманили тебе мозги.
Илан взглянул одним глазом на камеру. За ним наблюдают. Они. Те, кто сжег его мозг. Сколько их там собралось, чтобы проанализировать его реакции? Как далеко готовы зайти негодяи, чтобы он вспомнил смысл закодированного послания и выдал его? Что означает этот маскарад с другими кандидатами? Зачем их задействовали? Какая тут связь? Где та общая точка, в которой все сходится?
Он должен контролировать свои эмоции, чтобы наблюдатели не поняли, что он знает. Он поклялся отцу сохранить тайну и сделает это. Он в ярости, его душит злоба. На Гадеса и «Паранойю».
Возвращение к реальности.
Илан посмотрел на стул и потер запястья: ни боли, ни следов. Металлические браслеты были расстегнуты. Кто его освободил и уложил на пол? Он порылся в карманах: черный лебедь со сломанным клювом исчез. Как и окурок, раздавленный Моки.
Илан пришел в бешенство. Наклонился, собрал предметы, найденные в палате № 27, рассовал их по карманам. Зачем было уродовать религиозный символ? Илан подошел к двери, повернул ручку.
Дверь оказалась открытой. Он ощутил невероятное облегчение. Шагнул за порог. Направился по коридору к жилой зоне. После пережитых пыток ему больше всего хотелось сбежать, но он знал, что не сделает этого, не покинет «поле боя» – жуткую психушку.
Он останется и исполнит клятву, данную призраку отца.
Выяснит правду и найдет людей, повредивших ему мозги.
Сволочей, которые прячутся в бывшем доме скорби.
37
Когда Илан вошел в кухню, там находилось пятеро кандидатов. Жигакс стоял у мойки и обрабатывал антисептиком царапину на левой руке, закатав рукава водолазки и свитера. Моки сидел за столом в компании Ябловски, Хлоэ и Филозы. Толстяк поглощал пиццу «Четыре сыра», оставляя на тарелке корки. Увидев Илана, он осклабился, попытался встать и сказал:
– А я уже начал беспокоиться. Ты не слишком торопился, мужик…
Илан кинулся на шутника, не без труда повалил его на бок и замахнулся для удара. Посуда и еда оказались на полу. Моки не составило труда спихнуть с себя противника, и Илану пришлось бы плохо, если бы Филоза и Ябловски их не растащили. Илан тяжело дышал, пытаясь совладать с гневом, Моки держался за разбитый нос.
– Этот псих пытал меня током! – Илан наставил указующий перст на дредоносца.
Привлеченные громкими голосами, в кухню вошли Фе и Лепренс. Одна ноздря брюнетки была заткнута ватным тампоном, пропитанным кровью. Блондинчик-сёрфер щеголял голым торсом под расстегнутой пижамной курткой, очки на сей раз он надел на нос.
Моки вытер рот салфеткой.
– Ты совсем рехнулся! – рявкнул он. – Ничего такого я не делал, этот электрический стул давно не действует, он…
– Хорош заливать! Ты меня привязал, запер, оставил одного в той жуткой комнате.
– И что? Это же игра. На подлокотниках – сбоку – есть кнопки, ты запросто мог открыть браслеты, если бы включил думалку и приложил усилия. Ты с нами, значит все получилось. – Моки пожал плечами и сел на свое место. – Успокойся, приятель. Ты правда думаешь, что я способен стать заплечных дел мастером? Почему ты врешь? Чего добиваешься? Хочешь всех нас перессорить?
Ябловски поглядывал на Моки с подозрением, на лице Филозы читалось неприкрытое отвращение.
– У тебя остались следы, ожоги? – спросил он.
Хлоэ подошла к Илану, решив, что пора вмешаться, потянула его за руку к заложенному кирпичами окну. Жигакс не реагировал на происходящее, просто сидел и смотрел на свой пустой стакан.
– Он прав, – сказала Хлоэ. – Кто на такое способен? Нормальный человек не станет пытать себе подобного электрическим током. Ты меня слушаешь, Илан? Стул в кабинете давным-давно отключен.
Илан отстранился:
– У меня на теле нет ожогов, но кто-то зачитал мне список слов, велел их запомнить, а потом стал играть в угадайку и включал ток, если я ошибался. Может, это делал не Моки, но наверняка один из вас.
Участники игры переглядывались, пожимали плечами. Наоми Фе курила, прислонясь к стене у двери, и, несмотря на разбитый нос, выглядела скорее спокойной.
– Ты все такой же псих, Дедиссет. Параноик чертов! Никто не пытается причинить тебе вред, никто за тобой не следит. Два года назад ты уже побывал в пограничном состоянии, верил, что весь мир строит против тебя козни. Вижу, ничего не изменилось. – Она выдохнула дым в сторону коридора. – Жигакс, Сандерс и ты – ошибка рекрутеров! Похоже, «Паранойя» неудачно провела кастинг.
Жигакс не удостоил Фе ответом – он с вожделением смотрел на зажигалку у нее в руке. Илан жестом дал понять Хлоэ, что успокоился, и подошел к столу.
– Задам всего один вопрос: кто из вас сегодня выполнил задание? Кто преуспел? Сколько черных лебедей вы нашли? Можно на них взглянуть?
Илан смотрел на Моки, которого стычка не лишила аппетита.
– Пусть сначала они покажут.
Илан повернулся к Жигаксу:
– Давай, колись.
Жигакс поднял глаза – заплаканные? заспанные? – и собрался было ответить, но вмешался Ябловски:
– Никто из нас не обязан перед тобой отчитываться.
Темноволосый здоровяк в белом докторском халате положил на стол сжатые кулаки.
– У всех был очень тяжелый день, дружок, хотя ты мог этого не заметить. Мой халат напоминает половую тряпку, я в кровь стер ноги – чертовы кеды на размер меньше, чем нужно. Ты не единственный игрок, так что хорош ныть. Наоми чуть половины носа не лишилась в этой сраной клинике, Жигакс напоролся на гвоздь, а наш Дэвид Хассельхофф разгуливает голым по пояс, как на съемках «Спасателей Малибу». Советую тебе успокоиться и никого не обвинять, если нет доказательств. – Он вышел из-за стола и вклинился между Жигаксом и Иланом. – Если остаешься, садись и поешь – или вали отсюда.
Наскок не испугал Илана.
– Ты свое задание точно выполнил, – зло бросил он. – Готов всех растоптать на своем пути, чтобы заполучить приз.
– Мы все здесь ради денег. Если ты такой слабонервный, тебе здесь не место. Можешь поднять лапки кверху и отправляться домой.
– И как, скажи на милость? Вызвать такси?
Илан взял бутылочку воды из упаковки, стоявшей рядом с холодильником, отвинтил крышку и выпил до дна. К нему подошел Моки.
– Ты ведь знаешь, игра есть игра: не я тебя, так ты меня. Думаешь, я не понял, что ты собирался сделать в электрошоковой? Не злись, я просто выполнил задание. – Моки пустил воду и понизил голос. – Знаю, знаю, тебе сейчас больше всего хочется вырвать мне глаза, но нам нужно серьезно поговорить. Я раскопал кое-что интересное. Попозже, когда все разойдутся по комнатам, можем обсудить.
Моки ополоснул лицо, закрыл кран и пошел к выходу. Илан не удостоил его ответом.
Компания распалась: Жигакс и Лепренс решили принять душ, Филоза закрылся в комнате, остальные ели, лениво перебрасываясь фразами, но все темнили и стратегией своей с соперниками не делились.
Илан разложил на кровати Библию, колоду Таро, распятие и рисунки, взял ручку и начал делать заметки на обороте большой карты. Присоединившаяся к нему Хлоэ вздрогнула, увидев крест.
– Он черный, Илан, и похож на…
– На что?
Девушка взяла в руки изуродованное распятие.