Потому что те же самые завывания о новом веке и развитии цивилизации звучали и в начале XX века. То же ощущение: мол, сейчас, когда человек подчинил себе машины, когда он использует силу пара и электричества, проникает в глубь материи и освобожден от средневековых предрассудков, когда мы создаем новое, начиная от прорывов в медицине и заканчивая искусством, уж теперь-то!..
И чем это закончилось?
Закончилось ужасом Первой мировой войны, когда венец природы оказался не более чем пушечным мясом. И выяснилось, что единственное, чего добилась цивилизация – это того, что люди научились находить оправдание для массовых убийств себе подобных, при котором даже перестают их рассматривать как индивидуальностей. Что, к слову, отличает этот подход от подхода недоброй памяти инквизиции. Инквизиция, мучая тебя, хотя бы делала вид, что спасает твою душу. А тут? Когда немцы использовали всю мощь химической науки, чтобы уничтожить отравляющими веществами армию противника во время наступления под Ипром, – о чем тут говорить? Их что, волновала судьба каждого отдельного солдата, его переживания, его отношения с Богом? Да ничего подобного. Интересовала статистика: сколько уже наконец их погибнет. Чем больше, тем лучше.
Поэтому наивное ожидание, что с прогрессом человек становится лучше, оставлю философам. Пока могу сказать только одно: с прогрессом человек научается уничтожать себе подобных все эффективнее. Если это и есть критерий улучшения человеческой души, то да, бесспорно, результат очевиден.
Но вместе с этим нам всегда продолжало казаться, что время от времени вдруг да происходят такие глобальные изменения человеческой природы, когда она, природа, словно прозревает. Смотрит человек на себя со стороны и говорит: «Батюшки, эпоха Возрождения! Как я прекрасен!» И тут же возникает Леонардо и все прочие великие художники, и спустя века мы говорим: «Боже мой, какой был расцвет!»
Или вдруг во Франции появляются просветители, энциклопедисты, и сегодня мы с придыханием, получая удовольствие от раскатывания гласных и согласных во рту, перечисляем, грассируя: «О, Монтескьё… о, Робеспьер… о, Дантон…» – смешивая и убийц, и философов, и революционеров. Мы со слезами умиления вытягиваемся в струнку и вспоминаем «Марсельезу» – песню, сочиненную за ночь, – и рассказываем друг другу трогательные истории.
А что такого трогательного-то было? Ну да, конечно, l’égalité, fraternité и все такое прочее. Свобода, равенство, братство. Понимаю. Только к чему это привело? К отрубленным головам, большой крови, гигантской войне в Европе и миллионам погибших. А чем закончилось? Венским конгрессом и восстановлением монархии. Троны, конечно, пошатались, но быстро вернулись в исходное положение. Что было очевидно, потому что тот самый воспитанный революционерами Наполеон, придя к власти, начал с уничтожения книг собственного авторства, содержащих более чем радикальные воззрения, и не поленился короноваться.
Первая мировая война сломала традиционное мироустройство. Вышла из тени Америка, и показалось, что вот, смотрите – слом морали. Вот у нас есть две доктрины – диктаторская и демократическая. Ценности христианские после Первой мировой войны отступили куда-то на второй план и оказались практически низвержены. Не будем отрицать, что и сам Ватикан сделал все возможное, чтобы себя дискредитировать – по крайней мере в глазах итальянцев. Сложнейшая история воссоединения Италии и ее борьбы за независимость привела к тому, что Ватикан ограбили. Поэтому на протяжении многих лет Папа Римский каждое воскресенье проклинал итальянское государство. Вряд ли это способствовало повышению морали; и хотя позже Муссолини с Ватиканом замирился, но, как говорится, осадочек остался.
XX век отмечен расцветом богоборческих направлений, которые тем не менее вбирали в себя некие элементы христианства. Что интересно, каждый раз, когда речь шла о богоборчестве, тут же проявлялись разнообразные свободы, и среди флагманов, локомотивов этих свобод были именно свободы сексуальные. Об этом не принято говорить, не принято рассуждать. Но историки знают, что даже национал-социализм Гитлера зарождался не просто в пивнушках, а в гей-клубах. Конечно, в большей степени гомосексуальная тема относится к истории Эрнста Рёма, нежели самого Гитлера, но из песни слов не выкинешь.
Да и в Советской России на первом этапе ее существания относились к подобным шалостям более чем терпимо. Однако появившиеся в Европе тоталитарные режимы и тогда еще пуританская Америка сообща смогли загнать вырвавшегося на свободу Купидона вседозволенности обратно в стойло. И тогда раздался ропот: «Ну вот, видите, как все плохо? Оказывается, тоталитарные режимы борются со свободами! И притом с какими свободами!»
А с какими свободами они борются?
Снова углубимся в историю и вспомним 1861 год. Рабство в Америке. Крепостное право в России, которое, по большому счету, ничем принципиально от того же самого рабства не отличается. И вот в Америке начинается Гражданская война – которая не имела никакого отношения к правам рабов, хотя сейчас американцам очень выгодно трактовать ее причины именно так. А Россия, в свою очередь, отменяет крепостное право. Но отменить – это полдела, надо еще научиться жить в изменившихся условиях. Даже в современном мире мы до сих пор регулярно видим на таких примерах, как Фергюсон, как вспыхивает расовая проблема. Тем не менее на флаг была поднята идея равенства: что все люди, в том числе и разных рас, имеют одинаковые права.
Появляется доктрина «один человек – один голос», каким бы ни был этот человек. Начинают работать демократические институты, на первый план выдвигается чистая статистика: важно, как ты голосуешь. И в эти игры играют все. Каждая страна называет себя истинной демократией, даже если является абсолютно тоталитарной, что не мешает ей проводить повсеместные выборы и считать, что это самые честные выборы в истории. И не важно, что на этих самых честных выборах в истории побеждает, как надо, то коммунистическая партия под мудрым руководством светоча и отца народов, то Гитлер – не с первой попытки, так со второй, – то Муссолини получает необходимый ему кредит доверия. И никто не говорит о том, что при желании выборы можно сфальсифицировать. В Америке происходит осознание, что выборы – это «наше все», начинаются разговоры о свободной прессе. И весь XX век идет активная борьба за права, которая поначалу осуществляется на фоне колоссального пуританства в общественных нравах.
Итак, борьба за права, по большому счету, осознанно начинается с середины XIX века борьбой с рабством в любом его виде. Потом, в начале XX века, к ней присоединяется борьба за права женщин. Эти демократические по своей природе движения за гражданские права (назовем их так) не были еще оформлены в единую стройную доктрину. Но бороться по-прежнему хотелось. Складывалось то, что принято называть гражданским обществом. К слову, эта формулировка всегда казалась мне странной – она как бы подразумевает, что бывает еще какое-то негражданское общество. Впрочем, за последнее время наши представления обогатились опытом стран Прибалтики, где значительная часть населения действительно имеет статус неграждан. Но это все же исключения из общего правила.
Тем не менее в основе общественной морали по-прежнему продолжали находиться религиозные ценности, которым все вышеперечисленное особо не противоречило. В самом деле, внимательно ознакомившись с постулатами иудохристианства (как принято говорить у людей, ненавидящих евреев), мы увидим, что по большому счету и к рабству там отношение вполне однозначное, и проповедуется равенство людей (в Евангелии говорится, что нет ни эллина, ни иудея), и отношения мужчины и женщины, хотя церковь тут и вводит некоторые дискриминационные правила, все же не такие уж жесткие. Серьезные удары по церкви и привычному этическому фону были нанесены войнами как таковыми и желанием побороться с «поповской моралью», как формулировали это большевики. Но в глубинном массовом сознании те морально-этические ценности, которые были заложены предыдущими поколениями, все-таки оставались.
И тут пришел XXI век.
Представления о морали и этике в XXI веке стали раскачиваться колоссальным образом – причем как справа, так и слева. Уровень этой раскачки достиг совершенно шизофренических размеров.
17 ноября весь мир обошла жуткая видеозапись, на которой участники ИГИЛ, международные террористы, не скрывающие свои лица, провели массовую казнь через отрезание голов. При этом пострадал не только американец, принявший ислам, но и сирийские пилоты. В общей сложности погибло человек 15–16. Видео было снято по всем законам Голливуда – на хорошую технику, прекрасно отрежиссировано, крупные планы ножей, искаженных лиц, выступающей крови. Мир содрогнулся оттого, что убили американца. Сирийские летчики его не очень взволновали.
Сложно говорить о морали и нравственности, когда на ваших глазах люди, даже уже не скрывающие своих лиц, спокойно и равнодушно отрезают головы себе подобным. Тем самым ставится под сомнение главное право человека – его право на жизнь. И ведь это даже не казнь. Человека буквально низводят до уровня животного – ему перерезают глотку, как барану. О какой морали тут можно говорить? Притом эти люди говорят, что они исповедуют радикальный ислам.
Когда ты смотришь на пяти-шестилетних детей с автоматами – то, что началось с Африки и «Армии бога», а теперь перекочевало в ИГИЛ, – для тренировок и забавы расстреливающих пленных, все твои представления о детстве моментально рушатся. Все кому не лень кричат о правах человека – но эти декларации не стоят ломаного гроша. О каких правах и свободах мы говорим, если выясняется, что в XXI веке существуют рынки невольников? Если есть места, где у женщин в принципе нет никаких прав, за них все решают, ими торгуют?
Тебе хочется выйти из этой машины времени – но это невозможно. При этом гигантские территории оказываются заражены этим ментальным вирусом. И уже никто не заикается, например, о праве каждого на образование. Какое право на образование, когда говорят, что девочек вообще не надо учить? А как только они начинают учиться, их похищают, как это произошло в Африке.
Мы говорим, что у человека есть право на… Право на что? У него нет права на жизнь, у него нет права распоряжаться собой и своим телом. У него нет вообще никаких прав. Уже сейчас более чем странно выглядят и рассуждения о том, что у женщины есть право распоряжаться своим телом, поэтому ее право на аборт – по крайней мере на ранних сроках – даже не обсуждается, и ответные крики о праве ребенка на жизнь, возникающем в момент оплодотворения. Какие права? Какая жизнь? Какое свое тело, когда в той же Африке существует дикое количество племен, где считается совершенно нормальным делом удаление женщинам клитора, чтобы они никогда не испытали оргазма? И ведь их никто не спрашивает. Никто не спрашивает женщину в мусульманских странах, хочет ли она носить хиджаб. Ей просто говорят: «Ты обязана». За нее уже все решили. И это XXI век – когда, как нам казалось, человечество должно было стать лучше.
Что мы видим с другой стороны?
С другой стороны мы видим традиционные страны, являющиеся, как нам казалось, оплотом демократии, которые говорят: «Подождите, давайте все-таки определимся, на чем мы базируемся. Мы же страны, которые борются – за что?» И здесь мы переходим к понятию исключительности.
Каждая цивилизация по большому счету ищет себе оправдания, ищет морально-этическое обоснование собственной исключительности. Таким образом она выстраивает свою историю, объясняет свою географию. Чем больше территория, тем серьезнее должно быть обоснование, что это не случайно. При этом действительно нет никаких сомнений в исключительности каждого народа, как и каждого человека. Понятно, что нет незаменимых людей на уровне функций – всегда можно найти другого повара. Но каждый человек уникален как личность, как микрокосм. То же и с народами.
В борьбе за исключительность можно дойти до страшных форм, как произошло с Германией, можно дойти до комичных форм, как это бывает у небольших государств Латинской Америки. Но расстояние между страшным и смешным, как известно, невелико. И поэтому та трагикомедия, которую мы наблюдаем сегодня, особой радости, конечно, не вызывает.
Если опять рассматривать это явление на примере отдельных людей, на ум сразу приходит специфическое расстройство мышления, особенно хорошо заметное у наших олигархов. Многим из них кажется, что, наворовав или даже заработав много денег, они автоматически становятся большими философами и тонкими ценителями прекрасного и теперь могут обо всем квалифицированно рассуждать. Ну как же, у них же есть деньги! Это удивительное качество присуще и многим нашим политикам, которые, судя по всему, уверены, что нахождение в начальственном кресле дает им возможность подпитываться от мирового портала знаний – видимо, через пятую точку соприкосновения. При этом все эти люди просто ищут оправдание – почему на них свалились гигантские деньги или колоссальная власть. Ведь это же не может быть просто так? Должна быть какая-то логика! Нечто подобное происходит и со странами, сколь бы наивно это ни выглядело.
Америка всегда была больна идеей своей исключительности. Временами это приобретало экзотические формы. Так, в какой-то момент в стране вдруг появились мормоны, которые на полном серьезе уверены, что Иисус Христос бывал в Америке. Именно этим событиям посвящена Книга Мормона, послужившая вдохновением для немалого количества комиксов и одного прекрасного мюзикла и вместе с этим, разумеется, существенно повлиявшая на мировоззрение определенной части американцев.
Ощущение своей исключительности вообще развито у американцев очень сильно. Американская нация собрана из самых разных мигрантов, переплавленных в этом замечательном котле, и теория исключительности постепенно въедалась в их мозг все крепче. В XX веке им уже нужно было найти для себя объяснение, почему же они такая великая империя. Но никогда еще заявления об американской исключительности не звучали так ярко, жестко и непримиримо, как в веке XXI. Потому что вдруг стало ясно, что главной отличительной чертой Америки является не только то, что «одна нация под Богом». Но и то, что это единственная сверхдержава (и большую роль здесь, конечно, сыграл распад Советского Союза и его уход с глобальной арены). И возможность послать куда угодно войска. И то, что на собственной территории в XX и XXI веках у Америки не было сколь угодно значимых войн, о которых можно было бы говорить.
Невольно они начинают ощущать себя некой космической супердержавой, которая посылает свои корабли на все остальные планеты для проведения даже не колонизации, а обращения в цивилизацию. Иными словами, они – цивилизаторы. А в чем суть этой американской цивилизации?
Ну как в чем. Суть в том, что она борется за права! Ведь именно в Америке и негры – ох, извините, афроамериканцы – боролись за права, и женщины боролись за права, и рабочие боролись за права… все боролись за права! Понятие прав становится настолько важным, а борьба за них – настолько существенной, что в какой-то момент времени накал борьбы, помноженный на традиционный религиозный запал, зашкаливает, и Америка приходит в морально-этический клинч, когда приходится выяснять, что важнее.
Как мы уже говорили, важную роль здесь играет то, что Америка – одна из немногих западных стран, где католичество как таковое не являлось определяющим. Ну есть католики – хорошо. Но что это вообще дает? О чем это католичество? Если мы посмотрим на страны, где доминирует католичество или православие, и посмотрим на страны протестантские, то заметим, что базовое отличие – о чем мы тоже уже говорили – состоит в том, что у католиков есть некий Папа. Англикане с этой темой давно разобрались, протестанты, собственно, тоже. Для них понятие единого религиозного авторитета отсутствует. То есть Америка – это страна, с одной стороны, находящаяся в более чем пуританской традиции, особенно в глубинке, а с другой стороны, не признающая верховенства абстрактного единого лидера церкви. Его просто нет. А раз его нет, появляется большое количество проповедников и людей, распространяющих собственные теории и трактовки. Не случайно говорят, что в Калифорнии самый выгодный бизнес – это своя религия.
Так что чувство исключительности поддерживается еще и отсутствием вертикали религиозного сознания. Возникает представление о себе как о стране, главная задача которой – нести демократические ценности.
Ценности.
Это же такое вкусное слово.
Оно ведь не может не нравиться – любому человеку. Американские ценности правильные, и воплощает их президент, являясь одновременно и лидером государства, и символической фигурой морально-этического демократизатора и цивилизатора.
Итак, в XXI веке Америка чувствует свою абсолютную исключительность, способность решить любую проблему военными методами. У нее нет никакой необходимости вступать в какие-либо научные диалоги. Вообще. Само понятие спора теряет всякий смысл. О ком и о чем спорить? Тот редкий случай, когда невозможен никакой спор о сути, наподобие тех, которые велись между евреями и христианами в Испании в Средние века. Есть наша точка зрения – и неправильная.
Почему?
Ответ очевиден: потому что мы хорошие. Ну о чем тут говорить? Ведь все, что мы предлагаем, – хорошо. Как может нормальный человек с этим не соглашаться? И наши ценности превыше всего. Какие это ценности? Права личности.
Америка – страна, которую делает личность. И внутри этой личности есть Господь. Он тебя любит. И его любовь выражается во вполне конкретных вещах: дом, семья, подвиг. В конце фильма ты все равно всегда побеждаешь. Ты же воспитан на голливудских фильмах, ты знаешь, что герой не может проиграть. Даже если ты погибнешь за родину, с ней ничего не случится – в первую очередь потому, что на твою родину и так никто не нападает. По крайней мере, иноземные солдаты ее не топчут.