Улисс бесшумно спрыгнул с обломка скалы в заросли папоротника и спрятался за стволом аботикабы, поросшим крупными лилово-синими плодами.
Тихо, сумрачно, душно, со всех сторон доносятся лишь обычные лесные шорохи. Подождав немного, альпинист сорвал несколько ягод и углубился в заросли, чутко прислушиваясь к жизни сельвы.
Вскоре он выбрался к реке, только однажды вспугнув какую-то нелетающую птицу: зверинец долины при первом знакомстве казался небогатым. Раздеваться он не стал, окунулся в реку прямо в одежде, с наслаждением напился. Натруженные пальцы заныли. Побрел по колено в воде, окунаясь иногда по грудь. Небольшой удав в позе вопросительного знака проводил его застывшим взглядом, издалека донеслось негромкое, но весьма характерное рычание — ягуар! Выходит, зверинец здешних мест солиднее, чем показался минутой раньше. Царь сельвы не будет подавать голос зря.
Улисс застыл, прислушиваясь, но зверь не повторил своей угрозы дважды. Он был далеко.
Через двести метров река привела его к лепидодендроновой роще, запах которой разносился по всей округе и пересиливал все остальные ароматы сельвы и болота.
Подлеска в роще не было совсем, вероятно, лепидодендроны подавляли рост кустарников и трав, и толстые светло-зеленые стволы стояли как свечи, буквально светясь своей бархатистой, ромбовидно иссеченной корой, смыкаясь метельчатыми кронами на пятидесятифутовой высоте. Верхние толстые ветви, начинавшиеся в тридцати футах от земли, обросли оранжевыми цветами. У основания деревья утолщались, выбрасывая мощные «лапы» и досковидные корни, а запах в роще стоял, как в цехе парфюмерной фабрики, вернее, завода по производству благовоний и бальзамов.
Улисс, оглушенный наркотическим действием испарений древовидных плаунов — лепидодендроны не были деревьями в полном смысле этого слова, — прошелся по роще и вдруг заметил штабель срубленных гигантов. Пятидесятифутовые стволы были очищены от ветвей и сложены в аккуратные штабеля по восемь-десять штук. От штабелей шла заметная в рыхловатой почве гусеничная колея, исчезавшая в зарослях колючего тамариска на границе рощи.
Джонатан хмыкнул, оглядел штабеля, сделал несколько снимков и двинулся по колее, чувствуя, как напряглись мышцы живота — первая реакция организма на включение в режим боя.
Колея вела к реке, переползала через нее и на другом берегу выходила на дорогу! Светло-серые плоские плиты цепочкой уходили в чащобу. Шириной дорога была как для легкового автомобиля, плиты кое-где выщерблены, вспучены, разбиты или отсутствовали совсем, но сомнений в том, что это настоящая древняя дорога, не было. И строили ее очень давно, если судить по могучим корням секвой, сейб и панданусов, во многих местах взломавших плиты дороги, а возраст лесных великанов исчислялся не одной сотней лет.
Джонатан сошел с плит и побежал рядом с дорогой, утопая по щиколотку в рыхлой подстилке сельвы. Спустя четверть часа он неожиданно выскочил к поселению индейцев, аборигенов долины.
Дорога из плит утыкалась в полуразрушенную стену из осевших от времени каменных блоков с уцелевшими воротами в виде арки. За стеной под кронами деревьев высились конусовидные вигвамы индейцев из тростника тоторы, накрытые шкурами альпак. И ни одной живой души, ни малейшего движения — мертвое молчание покинутого селения встретило альпиниста.
Он долго вслушивался в молчание деревни, потом перебежал к арке в стене. С настороженным любопытством осмотрел фриз ворот с красивым орнаментом из переплетенных ромбов. В каждом ромбе помещались выпуклые изображения людей-кошек, а на колоннах ворот виднелись полустертые изображения хищных птиц.
Улисс обследовал деревню, но никого и ничего не нашел. По неизвестной причине хозяева ушли отсюда и не вернулись. Судя по количеству вигвамов — десять, племя было невелико, душ тридцать-сорок. Улисс, теряясь в догадках, поразмышлял, куда они могли исчезнуть, но мысленный анализ при отсутствии данных был бесполезен, как пятна на солнце.
В последнем вигваме альпинист спугнул викунью, чей визг подействовал на него хуже очереди в упор. С трудом удержавшись от выстрела, он в душе обругал ближайшую родственницу свиньи и покинул селение: дорога из плит пересекала деревню индейцев и ныряла в заросли тамариска. Гусеничный след четко отпечатался на центральной площади селения и снова терялся на каменной дороге. Джонатан почувствовал, что разгадка гусеничной колеи недалеко.
Через несколько десятков шагов дорога привела к новой стене, разрушенной почти до основания, с такими же арочными воротами, что и первая. А за ней высилась ступенчатая пирамида — на первый взгляд; приглядевшись, Улисс понял, что это древний индейский храм, увитый ползучими плетями ядовитого сумаха, плющом и травой.
Рядом с храмом стоял вполне современный навес из алюминия и брезента, а под навесом прятался небольшой гусеничный вездеход со сменным рабочим инструментом: он мог работать канавокопателем, подъемным краном, бурильной установкой и пожарной лестницей — комплекты оборудования лежали тут же, завернутые в промасленную бумагу. По всему было видно, что хозяева трактора обосновались в долине давно и прочно, но к готовящейся экспедиции они, конечно, никакого отношения не имели. М-да, уважаемые «исследователи», дорого вам обойдется беспечность персонала, отвечающего за скрытность работы. Или вы просто не успели замести следы своей деятельности? А пытаясь оттянуть пришествие официальной экспедиции, убили сторожа подъемника? Это же прокол, уважаемые, непростительный профессионалам. Или вы цепляетесь за все, не брезгуя методами террора?
Джонатан бегло осмотрел содержимое навеса, обнаружил штабель пятигаллоновых канистр — спирт, вероятно, топливо для вездехода, и все внимание обратил на храм, чье присутствие давило на психику, вызывая тревогу и неуверенность.
Вход в древнее святилище индейцев поражал обилием каменной резьбы, цветными петроглифами, изображавшими священных зверей и птиц — ягуаров и кондоров. Из глубины храма тянуло холодом, неприятно леденящим прилипшую к телу одежду.
Подождав, пока глаза привыкнут к мраку, Улисс двинулся дальше, жалея, что нет фонаря и спичек. Широкий проход разделился на три узких. Разведчик выбрал правый и через несколько шагов оказался в каменной келье, освещенной сверху лучиком света, падающим сквозь круглое отверстие в потолке.
Свет был скуден, но все же Джонатан разглядел груду пластмассовых ящиков и картонных коробок. Почти все они были запакованы и приготовлены к транспортировке, но, как убедился Улисс, вскрыв две коробки, в них находились похищенные реликвии исчезнувшей древней культуры индейцев пируа. В ящиках предметы побольше: статуэтки, ритуальные маски, домашняя утварь из золота, жезлы, оружие; в коробках — богатые украшения из золота и драгоценных камней, кубки, целиком вырубленные из хрусталя и инкрустированные золотом, талисманы, небольшие скульптуры птиц и зверей.
Улисс спрятал понравившуюся ему тончайшей работы фигурку ягуара величиной с палец в карман, прошелся по келье, вспугивая дребезжащее эхо, и обнаружил в углу на каменном блоке бумажный пакет. В нем были серьги, похожие друг на друга как две капли воды. Джонатан представил цену всем этим находкам и присвистнул: если контрабандистам удастся вывезти сокровища из страны, они заработают миллионы, если не десятки миллионов долларов. Каждому из найденных предметов не было цены!
Альпинист обыскал по очереди все три внутренних помещения храма, но, кроме пустых ящиков и бочки с водой, ничего больше не нашел. Замаскированная тайная база «специалистов» по ограблению древних памятников культуры была пуста.
Тогда Улисс обошел храм кругом в надежде отыскать другой выход или тропу к храму, и у восточной стены пирамидального здания наткнулся на небольшой сарай или ангар с каркасом из алюминиевых трубок, обтянутых полиэтиленовой пленкой. Внутри ангара стоял разобранный мотодельтаплан: сиденье с рукоятью управления, за спинкой — двигатель с винтом, лопасти складываются и серебристые крылья из майларовой пленки на трубчатом каркасе. Далеко на таком аппарате не улетишь, но если стартовать с горы, через границу уйти можно спокойно.
Джонатан хлопнул в ладоши и суеверно сплюнул через левое плечо: удача пришла неожиданно. Но пора было убираться отсюда, он и так задержался на час, путешествуя по джунглям. Надо упредить Торвилла, который мог не выдержать и пойти на поиски.
Через полчаса Улисс без помех добрался знакомой дорогой до гряды скал и, дав сигнал, вскарабкался на крутой бок первого карниза. И вдруг что-то заставило его посмотреть вверх.
Метрах в двухстах выше по отвесной поверхности скалы ловко карабкался человек, одетый в маскировочный серо-зеленый комбинезон. Он двигался по стене без всяких приспособлений, свободно, как и Джонатан, разве что более рисковым манером. И это был не Торвилл, как поначалу решил Улисс.
Метрах в двухстах выше по отвесной поверхности скалы ловко карабкался человек, одетый в маскировочный серо-зеленый комбинезон. Он двигался по стене без всяких приспособлений, свободно, как и Джонатан, разве что более рисковым манером. И это был не Торвилл, как поначалу решил Улисс.
Человек добрался до натянутой весом альпиниста веревки, полоснул по ней ножом и спокойно двинулся дальше, скрылся среди бугров и ниш. Улисс едва успел прилипнуть к скале, удерживая вес тела на кончиках пальцев. Веревка упала сверху свободными кольцами. Если бы Джонатан не владел свободным соло, он лежал бы сейчас внизу, разбившись в лепешку. Но его странный недоброжелатель не учел подготовки альпиниста. Господи, как свободно он шел по вертикали! Кто это был? Во всем мире не наберется и пяти человек, способных повторить подобный трюк!..
Когда Улисс поднялся на стену к перевалу, он был мокр как мышь.
— Я уже хотел идти вниз, — хмуро признался Торвилл, помогая ему на последних метрах подъема. — Что случилось? Оборвалась вертикаль?
— Здесь неудобный спуск, — буркнул Джонатан, не отвечая на вопрос, и лег, раскинув руки и ноги. — Надо перенести канатку по гребню метров на триста к западу. Глотнуть чего-нибудь есть? В горле пересохло.
Торвилл достал флягу.
— Испли, местное производство.
Джонатан, запрокинув голову, сделал несколько глотков, кивнул, возвращая флягу:
— Ничего, своеобразный. Кстати, ты заметил, сколько над долиной кондоров? Кружат и кружат, словно долина медом намазана. А ты что такой хмурый? Недоволен, что заставил долго ждать? Извини.
Торвилл покачал головой.
— Непонятные вещи у нас творятся. Снизу передали, что в Пирине умер наш квартирьер Миллер.
Улисс медленно приподнялся и сел.
— Что? Как умер?
— Никто толком не знает, его нашли в своей каюте мертвым. На теле ни одной царапины и лицо спокойное, а он… не дышит. Ну что, будем спускаться?
Улисс долго не отвечал, а когда заметил пристальный взгляд Кристофера, очнулся и встал.
— Да, брат, судьба иногда преподносит сюрпризы, когда их не ждешь. Давай первым, я подстрахую.
ПИКАЛЬ
В кабинете начальника полиции собрались практически все инспектора, способные хоть на какую-то отдачу. Эрнандес оглядел свое войско и понял, что надеяться на повышение с таким контингентом нельзя. Из пяти инспекторов лишь толстяк Кеведо-и-Вильегас соображал без выпивки, остальные же думали не о службе, а о том, как бы не подставить себя под пулю, нож или удар чиарахе, и днем и ночью вливали в себя писко-сауэр.
— Докладывай ты, Альфонсо, — сказал капитан, наливая в стакан испли.
— А что докладывать? — поднялся долговязый Альфонсо Фиоретура. — Убитый — местный житель, которого соблазнил заработок, работал шашлычником, врагов не имел. Любил выпить. Женат. Следов никаких, кроме стрелы, которая попала ему в шею. Мне кажется, что стреляли откуда-то сверху: стрела вошла в шею под острым углом, впритирку с ухом.
— Это все?
— Все, сеньор капитан, — вздохнул Фиоретура. — Дохлое дело. Но это дело рук белых, а не индейцев. Ни аймара, ни кечуа никогда не применяли духовых ружей.
— Может быть, это те индейцы, которые живут в долине? — робко предположил чернокожий Нгури, самый молодой из полицейских.
— Ты их видел?
— Нет, но все говорят…
— Не надо повторять то, что говорят все. Плохо работаете, медленно, без вдохновения. В результате это дело у нас забирают. Из столицы прибыл майор Барахунда[18], будет вести расследование.
Инспектора переглянулись. Фиоретура фыркнул.
Эрнандес холодно посмотрел на каждого.
— Вот обсмеять кого-нибудь вы умеете. Лучше бы занимались своим делом или выучили бы амачакуй[19], на вас смотреть тошно! Одного можно плевком перешибить, другой способен выпить бочку писко и проспать трое суток, третий при каждом шаге по колено в землю проваливается… — Эрнандес махнул рукой. — Впрочем, это глас вопиющего в пустыне. Робиросо, глаз не спускать с лагеря экспедиции, докладывать о любых подозрительных лицах немедленно.
— Слушаюсь, капитан! — кивнул Кеведо-и-Вильегас и под взглядом Эрнандеса с трудом встал, пытаясь убрать живот.
— Нгури будет у тебя стажером. Альфонсо, пойдешь в долину, ты самый худой и не боишься жары и духоты. Каждый день будешь докладывать по рации обо всем, что увидишь и услышишь.
— Но как же я в форме…
— Пойдешь туда как подсобный рабочий, начальник экспедиции объявил о привлечении местных к участию в раскопках. Рацию получишь на складе, я распоряжусь.
— Еще и заработаешь пару песо на пиво, — хихикнул Нгури и виновато поежился, застигнутый осуждающим взглядом капитана.
«Как дети, — подумал Эрнандес, — совершенно не понимают, с кем и за что им предстоит драться». А что драться придется, видно невооруженным глазом, и не только потому, что в Пикаль прибыл майор Барахунда.
На столе тихо проблеял селектор. Капитан дотянулся до нужной клавиши и снял трубку.
— Сеньор капитан, докладывает Агуас. В П-сентре умер заместитель начальника экспедиции сеньор Миллер.
— Убит?! — привстал со стула Эрнандес.
— Нет, врач сказал, что умер сам от внезапной остановки сердца. Это бывает, мне говорила сестра жены…
Эрнандес переключил клавишу селектора.
— Марко, машину эксперта и врача быстро к выходу. Я поеду сам. — Он встал, застегнул рубашку. — Нгури, поедешь со мной. Кажется, снова у этих ученых несчастье, прямо злой рок какой-то. Знать бы, кто так умело олицетворяет собой этот рок…
Машина подкатила к парадному входу в здание Пирина. Эрнандеса уже ждали. Через несколько минут его провели на второй этаж, в каюту умершего, где томился от скуки и присутствия трупа меланхолик с двадцатилетним стажем работы в полиции — Агуас. Увидев начальника, он вскочил, вытянув руки по швам.
— Сеньор капитан, докладывает капрал…
Эрнандес поднял руку, прерывая полицейского.
— Сюда кто-нибудь входил?
— Я закрыл коридор и запретил впускать всех, кроме майора из центральной Геренции.
— Кто был кроме него?
Агуас наморщил лоб.
— Врач, мухер буэна моса[20], директор П-сентре, сеньор майор Барахунда… э-э… это я уже говорил… и… ля хомбре[21]… лысый такой, толстый, одетый в трайе депортиво[22]…
— Журналист?
— Нет, экс… экс… эксперт по эколиге…
— По экологии?
— Си, сеньор капитан, по экологии.
Эрнандес кивнул, пробормотал под нос:
— Ему-то что здесь надо? — И подошел к лежащему с открытыми глазами Миллеру. — М-да, не повезло парню. Умереть просто от остановки сердца — это посложнее, чем получить вывих кисти.
Эрнандес оглядел труп и дал знак эксперту и врачу приступать к работе.
— Закончите — сообщите, я буду… Где майор Барахунда?
— Улетел обратно в Тумху, в лагерь, сказал: мне здесь делать нечего, пусть занимается местная полиция.
— Ничего не передавал?
Агуас виновато поерзал.
— Нет, сеньор капитан, ни слова.
— Кто обнаружил труп первым?
— Не знаю, сеньор кап… — Агуас запнулся. — Извините, не догадался спросить. Но мне сказала врач П-сентре, очень красивая молодая мухер буэна моса.
— Где она?
— Ждет вас у господина директора П-сентре.
Эрнандес махнул рукой Нгури следовать за ним и направился к директору Пирина.
Хулио Энрике Эчеверриа был не один: в кабинете сидели Анхелика Форталеза, врач экспедиции, и Леон ван Хов, инспектор ООН. Ван Хов уже успел переодеться в летний джинсовый костюм — шорты и безрукавку.
— Буэнос диас[23], сеньоры. — Капитан бросил два пальца к козырьку фуражки. — Прошу прощения за вторжение. Прискорбный случай, и, к сожалению, не единственный. Ваш исследовательский центр переживает черную полосу. Могу я задать вам несколько вопросов?
— Да-да, конечно, — мелко закивал седой гривой Эчеверриа.
— Валяйте, — буркнул голландец, посмотрев на врача.
— Первый вопрос к вам, сеньорита. — Капитан вежливо поклонился женщине, о красоте которой был уже наслышан: действительно мухер буэна моса. — Кто вам сообщил о смерти сеньора Миллера?
— Никто, я нашла его мертвым в одиннадцать часов утра и сразу позвала вашего человека.
— А откуда вы знаете, что это наш человек? — вежливо удивился Эрнандес.
Девушка улыбнулась.
— Кто же этого не знает?
— М-да! Понятно. Объясните, как вы попали в каюту сеньора Миллера?
— Он главный квартирьер экспедиции, а я врач, отвечаю за медицинское обслуживание, и хотела узнать, когда в долину будет передислоцирован медпункт.
— Спасибо, сеньорита. А вы, господин Хов? Каким образом оказались вы там?
— Ван Хов, — поправил голландец. — У меня тоже было дело к Миллеру, но я опоздал. Когда я пришел, там уже был этот ваш… работник.