Тем вечером Дейл передумал покупать листы пластика на второй этаж и просто прибил гвоздями к дверному проему две простыни. Тонкая хлопчатобумажная ткань почти никак не сдерживала холодный воздух, спускающийся по лестнице, но эта преграда позволяла вздохнуть посвободнее.
Весь оставшийся день и вечер Дейл работал над своим романом, забыв поесть, забыв даже выйти в уборную. В доме сделалось совсем холодно с наступлением ночи, но Дейл с головой ушел в жаркое лето своего детства, поэтому ничего не замечал. Он написал уже почти триста страниц текста романа, и, хотя ясного сюжета у него так и не обрисовалось, он рассказал на бумаге о зеленых летних деньках, о ребятах из «Велосипедного патруля», вольно бродящих по всему Элм-Хейве-ну, по окрестным полям и лесам, об их увлекательных бесконечных играх на пыльной школьной площадке для игры в мяч и об игре в прятки в густых лесах рядом со Страстным кладбищем. Дейл написал о пещере бутле-геров – так и не решив, найдут ее его друзья или нет, – он написал о самой дружбе, о дружбе одиннадцатилетних ребят в те далекие, полные событий дни, когда умирала их невинность.
Когда он оторвался от компьютера, было уже за полночь. Компьютер и настольная лампа оставались единственными источниками света во всем доме. Холодный сквозняк врывался в кабинет Старика. Дейл сохранил свой роман на жесткий диск и на дискету, вошел в DOS на предмет появления писем от призрака – писем не оказалось – и пошел по темному дому к кухне, чтобы приготовить суп, прежде чем лечь спать.
– Дейл. – Шепот был такой тихий, почти неразличимый за шумом колонки и громким бурчанием обогревателя. – Дейл. – Он доносился с верхней площадки темной лестницы.
Нет, уже не темной! На втором этаже горел свет, там, наверху, за туго натянутой белой стеной из простыней. Не оглядываясь в поисках оружия, даже не думая о том, чтобы прихватить с собой бейсбольную биту или лом, Дейл пошел вверх по промерзшей лестнице.
Свет был всего лишь неясным свечением, исходящим из-под двери первой спальни. «Опять свеча». Тень двигалась между дверью спальни и стеной почти прозрачной белой ткани. Дейл наблюдал, как середина простыни пошла волнами, словно под порывом сильного ветра, а потом чуть выгнулась наружу. Он поднялся на последнюю ступеньку и придвинулся ближе. В шести дюймах от его лица в простыне отчетливо проступили очертания носа, лба, глазниц, полных губ.
«Мишель или Клэр?»
Прежде чем он успел уловить сходство, выпуклость пропала, но новое движение всколыхнуло тонкую простыню, на этот раз ниже. Три волны, затем пять. Пальцы. Дейл опустил глаза и увидел идеально очерченную женскую руку, тянущуюся ладонью к нему, ее пальцы натягивали ткань. Он ждал, что простыня вот-вот прорвется под ногтями. Она не прорвалась, тогда он сам протянул левую руку и застыл в дюйме от этой медленно движущейся руки, обтянутой белой тканью. Меньше, чем в дюйме. Его пальцы застыли в нескольких миллиметрах, прежде чем он успел коснуться натягивающих ткань пальцев.
– Нет, – прошептал Дейл.
Он развернулся и медленно пошел вниз. Когда он снова посмотрел вверх на лестницу, свет погас, и простыня висела, гладкая и вертикальная, как край какого-нибудь древнего ледника. Он пошел в кухню и приготовил томатный суп, наполовину разбавив остатки молока водой, в точности так, как мать научила его, когда ему было всего десять лет.
Он только задремал в подвале, слушая, как обычно, биг-бэнд, когда наступившая вдруг тишина заставила его очнуться.
Дейл сел на край старой кровати Дуэйна. Панель консольного радио погасла. Разве он его выключал? Он не помнил. Настольная лампа по-прежнему горит, значит, электричество в доме не отключилось. Внезапно его охватила дрожь.
– О нет, – шепотом сказал он темному подвалу.
Выскользнув из-под одеяла и аккуратно поставив томик Пруста, который читал, на полку-ящик, Дейл приблизился к большому консольному радио и с трудом отодвинул его от стены.
Внутри было пусто. Ни проводов, ни ламп, ни лампочек для настроечной таблицы, вообще ни одной работающей детали. Дейл заглянул в остальные приемники, которые слушал последние два месяца. Во всех пусто.
Он отошел обратно к кровати и сел на край.
– А это, – сказал он, ни к кому не обращаясь, – это просто глупо.
Подозревая где-то в глубине души, что, возможно, он в последний раз ночует в доме Дуэйна Макбрайда, Дейл скользнул обратно под одеяло, лежал и слушал, как ветер все сильнее шумит в темноте.
Глава 26
Солнце в последний день старого года, старого века, старого тысячелетия не взошло, оно просочилось наружу неким рассеянным плевком болезненного света, и это пятно серого света медленно растекалось на фоне темно-серого савана. Дейл наблюдал за ним с кухни, где сидел с пяти утра, прихлебывая кофе, глядя в небольшие окна, как падают снежинки за промерзшими рамами, и чувствуя, как где-то неподалеку рыщут черные псы.
Снега навалило уже на десять дюймов, и его все прибывало. Корявые деревья, вытянувшиеся вдоль длинной подъездной дороги, сделались изысканными, словно перекрученные бонсаи, обмакнутые в японскую акварель, отягощенные шапками снега, нереальные. Дворовые постройки, не успев прорисоваться в слабеньком утреннем свете, тут же попытались исчезнуть во все усиливающейся метели. Даже белый «лендкрузер» был засыпан снегом по черные подножки, а на крыше и окнах у него повисли снежные карнизы.
Дейл осмотрел запасы провизии – снова улыбнулся этому слову – и решил, что у него хватит консервов и хлеба, чтобы продержаться несколько дней. Какая-то часть его знала – ему не потребуется запасов на несколько дней, но он старательно не замечал предательский голосок.
Стоял отличный день для работы, и Дейл писал, вызывая к жизни летние дни, пока зимний холод все сильнее льнул к одинарным рамам окна кабинета. Когда он прервался на поздний ленч, где-то в три часа пополудни, дневной свет уже угасал, вытекал из дня, словно грязная водица из раковины. Дейл вернулся за компьютер, но уже не смог сосредоточиться на происходящих у него в главе событиях, которые всего несколько секунд назад казались такими яркими. Он вышел из Windows и уставился на черный DOS-овский экран.
›ponon yo-geblond up astigeo won to wolcum, ponne wind styrep lao gewidru, oopaet lyft orysmap, roderas reotao. Nu is se raed geland eft aet pe anum. Eard git ne const, frecne stowe, oaer pu findan miht fela-sinnigne secg; sec gif pu dyrre.
Дейл невольно улыбнулся. Его потусторонний собеседник делался все менее изобретательным, разумеется, это послание было на староанглийском, но у привидения (или у Дейлова компьютера) ощущалась явная нехватка диакритических знаков и правильных староанглийских букв. Например, Дейл сразу же понял, что написанное компьютером (к которому был подключен лазерный принтер HP 4М) слово «3st4ge0» надо понимать как «astigeo», а то, что выглядело как «oOplt», должно читаться как «oopaet». Гораздо важнее было то, что, даже ничего не переводя, Дейл тотчас же понял, что это цитата из «Беовульфа».
Дейл привез с собой в Иллинойс блистательный перевод Шитмуса Хини двухтысячного года и теперь отправился в подвал, чтобы принести его. Он нашел процитированный отрывок, строки 1373–1379, где описывалась страшная картина:
Когда же буря тлетворным ветром дышит над водами, вздымаются волны, мрачнеет воздух, небо плачет. И вновь на тебя лишь мы уповаем! Подвигнись на поиск, если отважен, найди злотворящую в землях неведомых, в краю незнаемом!
Дейл начал придумывать ответ на это послание, решил, что ответа здесь не нужно, и протянул руку, чтобы выключить компьютер. Потом помедлил, запустил вместо этого Windows, выделил значок Word. Вместо того чтобы открыть папку со своим романом, над которым работал изо дня в день последние два месяца, Дейл открыл новый документ и начал набирать текст.
«Всем, кого это может касаться!
Все, что я потерял, я потерял по собственной вине. Никто не виноват, кроме меня. Мне кажется, я потратил жизнь, то ли пытаясь стать кем-то другим, то ли дожидаясь, пока стану самим собой, хотя и понятия не имел, как. И я зашел по этой дорожке слишком далеко, я не могу найти пути назад.
По крайней мере, в нескольких вещах есть хоть какой-то смысл. Спустя много лет мне наконец-то удалось прочесть "A la recherche du temps perdu”Пруста, в этом издании заглавие переводится как "Воспоминание о прошлом", но я помню, Клэр говорила мне, что более точный перевод: "В поисках потерянного времени". Позор для специалиста-филолога, к тому же писателя и преподавателя английского языка признаваться в том, что он никогда не читал такой классики, но я брался за эту книгу сотни раз за прошедшие десятилетия, и так и не смог прорваться через скучные вступительные пассажи. На этот раз, когда я лежал на кровати в подвале дома Дуэйна, я случайно открыл книгу на части "Любовь Сванна", я прочитал ее от корки до корки. Это великолепное произведение, и с таким юмором! Над последними абзацами я смеялся так, что слезы брызнули у меня из глаз…
"Подумать только, я потратил годы своей жизни, пытался убить себя, растратил величайшую любовь, и все ради женщины, которая мне не привлекательна, которая даже не принадлежит к моему типу!”
Когда человек низводит свою жизнь до серии бессмысленных навязчивых идей, то на последней стадии он ввергает в одержимость и окружающих.
Мне жаль, что я не сумел стать хорошим отцом и мужем. Мне жаль, что я не сумел стать хорошим учителем и писателем. Мне жаль, что я не сумел стать хорошим человеком.
Кто знает? Может быть, вселенная, или жизнь, или нечто важное, чего мы не можем увидеть, в конце концов, всего лишь лента Мёбиуса, возможно, скользя вниз по одной стороне, мы сумеем оказаться на другой. А может быть, нет. Я слишком устал».
Закончив письмо, Дейл перечитал его и сохранил на жесткий диск. Он поглядел на часы, поглядел еще раз. До полуночи оставалось двенадцать минут. Вечер, ночь, год и столетие почти прошли, пока он писал. Дейл подумал, не распечатать ли текст. Но в принтере не оказалось бумаги, а он слишком устал, чтобы заправлять новую.
– Это не важно, – произнес он вслух.
Если кто-то станет искать записку, он посмотрит в компьютере. Он оставил машину включенной и спустился в подвал, поискал на верстаке моток бельевой веревки, который видел там раньше, в день приезда. Это была обычная бельевая веревка, футов тридцать-сорок, но прочная и мастерски свернутая. Дейл задумался, кто это, сам Дуэйн или его Старик, сложил веревку с мастерством человека, привыкшего всю свою жизнь работать руками. Это тоже не важно.
Дейл отнес веревку в кухню, высвободил один конец и большим ножом отрезал от мотка фута три. Он свернул отрезок в кольцо, оставил большой моток на столе, захватил нож, фонарик и короткий кусок веревки и пошел по лестнице на второй этаж.
Дейл остановился, когда дошел до белой стены простыни наверху, затем всадил в натянутую ткань нож, полоснул вертикально, уводя руку вбок, словно выпуская кишки из врага. Первая простыня разошлась на две части, посередине остался длинный разрез, но на второй простыне оказалась только небольшая дырка. Отбросив нож и сунув фонарик с веревкой в карман, Дейл руками и ногтями расширил дыру, тащил, рвал, в итоге даже кусал, пробивая себе путь сквозь тонкий хлопок, как какой-нибудь хищник прогрызает себе путь, выбираясь на свет из утробы.
На втором этаже было темно и холодно. Никакого движения. Не обращая внимания на первую спальню, Дейл включил фонарик и пошел во вторую комнату.
Здесь все было так, как он видел в последний раз: детское кресло-качалка посреди комнаты, нелепая люстра над ним, многолетнее водяное пятно, расползшееся по потолку в десяти футах от пола.
Пытаясь не думать и практически преуспев в этом, Дейл вошел в комнату, поставил плоский фонарик на пол, чтобы от него на потолок падало пятно света, и сосредоточился на завязывании конца веревки в скользящую петлю, которая не развяжется. Когда с петлей было покончено, он уставился на люстру. Люстра выглядела достаточно надежной, способной выдержать человек пять его веса. Расползшееся водяное пятно вокруг люстры дрожало в желтом свете, какой-то миг оно было похоже на фреску с изображением сражающихся всадников, затем превратилось в грозовые тучи, потом перестало походить на что-либо, кроме растекшейся лужи крови. Дейл заморгал и отвернулся, взял веревку с узлом в ладони.
«Я блуждаю между мирами с той ночи, когда ружье дало осечку. Настало время выбрать тот или иной мир».
Детское кресло-качалка выдержало его вес, когда он встал на него на носочках, перебросил свободный конец веревки через центральный стержень металлической люстры, завязал тройным узлом, который точно не развяжется, подергал, поджал ноги и повисел минуту на руках, затем снова нащупал ногами кресло-качалку. Даже с вытянутыми ногами он повиснет в паре футов от пола.
Дейл сунул голову в скользящую петлю, затянул ее и оттолкнул кресло-качалку ногами. «Это неправильно. Мне не нужно…»
Бельевая веревка тут же глубоко врезалась ему в шею, лишив доступа воздуха. Цветные пятна замелькали перед глазами. Дейл инстинктивно брыкался и раскачивался, цеплялся за веревку у себя над головой, но скользящая петля только сильнее затягивалась, его пальцы соскальзывали с веревки, у него не хватало сил удержать в воздухе свой собственный вес дольше чем на пару секунд, а потом он снова начинал задыхаться.
Казалось, комната вокруг него ожила: тени кинулись из растекшегося по потолку мокрого пятна по углам, темные призраки заплясали рядом и под ним, словно индейцы, извивающиеся в ритуальном танце у костра. Комната наполнилась голосами, множеством шипящих звуков, жарким шепотом.
Дейл чувствовал, как темнота окутывает его, словно вороновы крылья, хлопающие по лицу, старающиеся обхватить его. А затем хлопанье вороновых крыльев перешло в торжествующий вой гончих ада. Он пытался схватиться за веревку, еще раз подтянуться на ней, но руки окончательно лишились силы, немеющие пальцы не слушались, даже когда веревка еще глубже врезалась в горло. Перед глазами у Дейла все заволокло красным, а потом черным, а он все брыкался и кашлял.
Последнее, что сохранила его память, – некое мощное движение, оглушительный взрыв вокруг него, острые палки или руки скелета, бьющего по нему, царапающие его, а затем он полетел в ночь и провалился в темноту.
Глава 27
Дейл кашлял, моргал, пытался вдохнуть. Он лежал на полу, на нем лежало что-то тяжелое, фонарик упал, его луч бил прямо в дверной проем спальни. Дейлу удалось глотнуть немного воздуха, но веревка до сих пор душила его, врезалась прямо в горло.
Дейл протянул руку и рванул веревку, царапнул ногтями уже и без того ободранную кожу на шее. В итоге ему удалось ослабить удавку, он снял петлю, протащил веревку через узел и отшвырнул в сторону, в холодную темноту. Он встал на колени, обломки дранки и куски побелки посыпались с его плеч и головы, облако пыли поднялось вокруг него. Дейл с трудом поднялся на ноги, поднял фонарик, осветил комнату, затем потолок.
На него свалилась огромная тяжелая люстра. Нет, чуть ли не весь проклятый потолок рухнул на него. Металлический трос от люстры по-прежнему змеей уползал на чердак, а болты по-прежнему были крепко ввинчены в тот кусок потолка, который обрушился вниз, однако трос в значительной степени ослабил удар и спас Дейла от смерти. Поводив фонариком, Дейл внимательно рассмотрел растерзанную и прогнившую крышу в двадцати футах у себя над головой. Вода просачивалась сквозь щели в крытой гонтом крыше долгие годы, десятилетия, капля за каплей, пропитывала штукатурку, от нее гнила сетка, на которой держалась штукатурка, потолок провисал. Дейлу показалось, что конвульсии и медленное умирание растянулись на часы, тогда как на самом деле всей конструкции хватило нескольких секунд, чтобы рухнуть.
Он засмеялся было, но от смеха тут же заболело горло. Он провел пальцами по шее – синяк, содранная кожа, но вроде бы ничего серьезного.
– Господи, – хрипло сказал он темноте. – Какое подлое надувательство!
Эта фраза показалась ему невыносимо смешной, он захохотал, уже не обращая внимания на больное горло. А потом начал рыдать. Дейл упал на колени и плакал, как дитя. В этот миг он сознавал лишь одно – он хочет жить. Смерть сама была непристойностью, и тем более было непристойно добиваться ее таким способом, какой избрал он. Смерть обкрадывала его, забирая себе каждый шанс, каждый вдох, каждую вероятность, предоставленную ему будущим, и боль, и надежду, а Дейл Стюарт всегда ненавидел воров. Смерть была ледяным молчанием короля Лира, она была тем самым никогда, никогда, никогда, никогда, никогда, от которого у него с детства шел мороз по коже. С того самого дня, когда погиб Дуэйн.
Дейл с трудом понимал, что делать дальше, но он покончил не только с попытками поторопить приход смерти, он покончил и со своей жаждой холода и одиночества в тоскливой симуляции смерти при жизни. Он хотел домой – где бы ни был этот дом, он не здесь, не такой, не так далеко от любого настоящего дома, который может у него быть.
Дейл поднялся на ноги, вытер с лица слезы и сопли, взял фонарик и вышел из комнаты, пошел вниз по лестнице, не оглядываясь назад. Надо поспать. Что делать дальше – он решит утром. Он зашел в кабинет и успел лишь выключить компьютер и погасить свет.
Внезапно яркий свет фар осветил его через покрытое морозными узорами окно кабинета, белый свет, нарезанный на кусочки планками жалюзи. Дейл подошел к окну, но увидел только горящие фары, пронзительные и яркие, в самом начале подъездной дороги, словно машина только-только свернула с Шестого окружного шоссе. Пространство между этими фарами и домом было заполнено густыми хлопьями снега.
Дейл пробормотал себе под нос:
– Снега нападало слишком много. Они ни за что не проедут. – Но, однако, думал он при этом: «Вот, что видел Дуэйн той ночью, когда остался один, ночью, когда его убили».