Новый городок ничем не отличался от прежнего: ни шириной улиц, ни внешним видом домиков, ни садами, ни центральной площадью. Единственное что – Косте он показался более людным. Но возможно, объяснялось это просто: из Харитмы выехали вскоре после восхода солнца и с тех пор минуло не меньше часа.
Виорел к этому времени уже проснулся и перебросился с извозчиком парой полупонятных слов. Видимо, уточнил, куда именно ехать.
За площадью потянулись явно нежилые кварталы – склады какие-то, кирпичные лабазы, пакгаузы, коптящие трубы, конюшни. Тут было еще больше людей, они сновали по улицам и копошились за низкими заборчиками, перетаскивали тюки, что-то мастерили, устраивали перекуры, галдели. Везущая землян кибитка если и привлекала чье-нибудь внимание, то ненадолго, ровно на один не особенно пристальный взгляд. Издалека доносился дружный перестук топоров, шипела и бухала какая-то местная машинерия – словом, жизнь била ключом.
Потом дорога внезапно вывела к обрыву над самым заливом и, извиваясь, начала спускаться к воде. Сверху был прекрасно виден серповидный мол, перекрывающий почти весь доступ в небольшую бухту. Мол был явно рукотворный и состоял из наваленных в воду конических бетонных чушек, поверх которых тянулись дощатые настилы, кое-где даже с перильцами. У короткого пирса покачивались на волнах с десяток лодчонок и два судна посерьезнее, с крытыми рубками и высокими черными трубами, но они ни в коем случае не превышали размерами обычный портовой буксир, каких Костя, как и любой вологжанин, вдоволь насмотрелся на Вологде или Шексне.
На берегу, прямо напротив пирса, располагались два просторных крытых эллинга; чуть в стороне, примерно в том месте, где дорога из наклонной становилась практически горизонтальной, возвышался аккуратный домик с вывеской. Чуть поодаль от него, за эллингами, виднелась котельная с чадящей трубой и еще какие-то вспомогательные строения, больше похожие на будочки или сараи. В эллингах кипела работа: доносился ритмичный стук молотков, металлический лязг, шипение, скрежет и непременный слесарный матерок. В момент, когда кибитка остановилась у домика с вывеской, кто-то горластый с чувством объяснял некоему Жосану, в какое сокровенное место тому следует засунуть треклятое долото.
Пока Костя вытаскивал из-под сидений рюкзаки, Виорел коротко перемолвился с извозчиком и сунул ему какие-то деньги. Условились, что сейчас извозчик уедет, но ближе к вечеру вернется и заберет их; видимо, к тому времени Виорел надеялся уладить все дела.
Костя проводил глазами начавшую взбираться в гору кибитку, а Виорел в ту сторону даже не взглянул. Вскинул рюкзак на плечо и зашагал к домику. Пришлось догонять.
У входа их встретил благообразный, похожий на швейцара дедуля, если, конечно, потертый зеленый пиджак с позументами на рукавах счесть униформой.
– Здоровы будьте, дядя Йорха! – бодро поприветствовал его Виорел. – Мастер у себя?
– У себя, у себя, – закивал дедуля, придерживая дверь, пока Виорел протискивался в узковатый, надо признать, вход. – Ждет не дождется, с рассветом приехамши! Вчера еще ждал!
– Вчера не успел, – бросил Виорел через плечо.
– Здравствуйте, дедушка! – осторожно произнес Костя, на всякий случай используя почтительную форму приветствия (она, кстати, реализовывалась вовсе не посредством обращения во множественном числе, совершенно иначе).
– И ты, милок, не кашляй, – отозвался швейцар буднично.
Удивления он не проявил, неприятия не выказал, и Костя слегка приободрился – значит, он способен общаться с джавальерами, не привлекая ненужного внимания. Вместе с тем Костя понял, что не вызывает у этого дедули ни малейшего интереса. Носильщик Виорела, вот и все. Чего тут любопытствовать?
За дверью обнаружился небольшой холл; слева от входа стоял добротный письменный стол; на нем – громоздкий телефонный аппарат в стиле «Барышня, Смольный!». За этим столом, вероятно, и коротал время дедуля в пиджаке с позументами, так что скорее он служил никаким не швейцаром, а вахтером. С противоположной от вахтерского места стороны располагалась ниша с лавочками по периметру и чем-то вроде кадки с пальмой в центре. На второй этаж вела узкая крутая лестница в два пролета; верхний по отношению к нижнему был повернут на 90 градусов вправо.
Пока Костя озирался, Виорел миновал первый пролет и начал резво подниматься по второму. Но примерно посредине вдруг запнулся, помедлил и пристально поглядел на напарника.
– Знаешь что, – сказал он словно бы с сомнением. – Давай-ка, наверное, поклажу сюда. Хетауцэ новых людей не любит, лучше я с ним с глазу на глаз. Как к выпивке перейдем, я тебя и позову.
– А сейчас мне куда? – растерянно поинтересовался Костя, передав вещмешок Виорелу.
– По пирсу погуляй, на кораблики поглазей… Можешь с рабочими поболтать, если на перекур выйдут. Не боись, тут тебя никто не обидит. Только далеко от пирса не уходи, и главное – к дороге в город не суйся. Охраны там не видно, но она есть. Отсюда, пока хозяин не выпустит, никому ходу нет. Усек?
– Усек… сэр… – пробормотал Костя с той же покорностью, с какой еще совсем недавно отвечал шефу в офисе.
«Сэр» он произнес по-русски.
– Вот и славно. – Виорел вздохнул и с натугой поволок оба вещмешка вверх по лестнице.
Почти уже протиснувшись в щелевидный дверной проем на улицу, Костя услышал, как наверху кто-то невидимый пробасил, обращаясь к Виорелу:
– Помочь?
Что ответил напарник, Костя уже не услышал – он вышел под ослепительное джавальское солнце. Вахтер, покуривавший около входа, проводил его хитрым прищуром.
Костя настроился на долгое ожидание, поэтому сознательно не спешил. Для начала лениво поглазел на начало дороги в город. Охраны там действительно не наблюдалось. Поскольку пренебрегать наказом Виорела Костя не собирался, в ту сторону он даже не дернулся. Развернулся, обошел клумбу с высоченными мальвами и направился к пирсу.
В эллингах-мастерских скрежетало и грохотало, для полноты картины не хватало только россыпей искр и ослепительных точек электросварки. Мимо промчался сосредоточенный паренек в промасленной робе и с охапкой веников в руках. Из тенечка у каменного забора лениво тявкнула псина. Сухощавый и дочерна загорелый мореман подкрашивал вытащенную на берег лодку, мурлыкая под нос простенькую мелодию, которая показалась Косте смутно знакомой. Над молом виднелась медленно смещающаяся влево верхушка трубы, а через минуту-другую и весь пароходик показался, близнец тех двух, что покачивались у пирса. Дважды погудев, пароходик начал заруливать в бухточку.
Потом Костя отвлекся на псину, изволившую покинуть тенечек у забора и лениво потрусившую к нему. Намерения у псины были далеки от воинственных, это было понятно сразу. Но Костя все равно остолбенел.
Внешне псина выглядела заурядной дворнягой, у которой кто-то из далеких предков согрешил с таксой, – вытянутая мордочка, висячие лопухастые уши, тонкий прямой хвост, длиннющее пегое туловище и коротенькие лапки.
Только лапок было шесть.
Костя изумленно таращился на псину, которая продолжала не спеша трусить к нему. Средняя пара лапок работала совершенно так же, как и остальные, ни размерами от передней и задней не отличаясь, ни функциональностью. Бородатая шутка о таксе, которой не хватает ножек посередке, внезапно осуществилась.
Подбежав к Косте, собака обнюхала его ботинки, задрав голову, поглядела в лицо, повиляла хвостом и, видимо, сообразив, что ничего съедобного ей от Кости не обломится, потрусила к малярствующему морячку.
Костя все стоял посреди залитой бетоном площадки перед пирсом словно громом пораженный. Эта странная собака оказалась последней соломинкой, переломившей спину верблюду.
Костя вдруг понял, осознал каждой клеточкой тела, что он не дома. Не в России и вообще не на Земле. В неведомой стране, о которой он почти ничего знает, и в неведомом мире под названием Центрум. И что, по большому счету, этим именем вся доступная информация об этом мире и исчерпывается. Не важно, что в точно таком же, как дома, небе сияет точно такое же Солнце. Оно только с виду такое же. Не следует питать иллюзий, Костю занесло в немыслимо дальние дали, и расстояние до Земли измерить невозможно в принципе. И что единственная ниточка, которая связывает его с домом, – это Виорел. Случись что с Виорелом – и Костя застрянет в этом мире навсегда. На заставе, конечно, служат земляки с Вологодчины, но, во‑первых, где та застава, а где нынче Костя! И, во‑вторых, захотят ли земляки помочь? Вовсе даже не факт. Так что за Виорела нужно держаться крепче крепкого, если Костя не собирается до конца дней куковать в Центруме. Лучше вообще не выпускать напарника из виду вплоть до возвращения домой.
Костя невольно покосился на домик, где Виорел в данный момент толковал с мастером Хетауцэ. Может, ну ее, эту прогулку? Сесть в холле напротив вахтерского стола, около пальмы?
Костя невольно покосился на домик, где Виорел в данный момент толковал с мастером Хетауцэ. Может, ну ее, эту прогулку? Сесть в холле напротив вахтерского стола, около пальмы?
Но потом решил все же не поддаваться паранойе. Виорел, строго говоря, может и в окно сбежать, сиди у входа, не сиди…
И Костя, еще раз поглядев на скачущую около морячка шестиногую таксу, все-таки двинулся к пирсу.
Морячок напоследок потрепал собаку по холке и вернулся к покраске. Когда Костя, взойдя на пирс, поравнялся с ним, вскинул голову и по-свойски кивнул, не прерывая своего занятия.
«А на псину отвлекся», – зачем-то отметил Костя, но в следующую секунду отвлекся уже сам, потому что вторгшийся в бухту пароходик изготовился к швартовке, и матрос с его бака выразительной жестикуляцией призывал Костю подсобить: принять конец.
Пришлось шустро метнуться вдоль пирса и на лету поймать швартов. Вообще-то Костя понятия не имел, как их крепят, но тут все оказалось очевидным: на конце швартова была вывязана незатягивающаяся петля, осталось только набросить ее на грибообразный кнехт, что Костя поскорее и проделал. Матрос с пароходика благодарно вскинул руку, продемонстрировав мозолистую ладонь, потом согнулся и несколько секунд повозился на баке, скорее всего выбирал слабину и закреплял свой конец снасти, а потом опрометью метнулся на корму и выскочил на пирс со вторым швартовом.
Костя наблюдал за этим с обычным любопытством насквозь сухопутного человека.
Дым из трубы пароходика продолжал валить, хотя Косте показалось, что теперь пожиже, чем совсем недавно. Примерно через полминуты после швартовки в утробе пароходика что-то громко зашипело, словно из работающего котла стравили пар, а затем сразу стало как-то глобально тише, умолкло басовитое «чух-чух-чух». Видимо, команда гасила…
Костя задумался. Что там она гасила? Этот самый котел? Топку? Не слишком-то компьютерщик Костя разбирался в паровых двигателях, а всезнающего гугла под рукой в данный момент, к сожалению, не было. И неизвестно, через сколько десятилетий Центрум компьютеризуется и создаст собственную глобальную сеть…
Из рубки пароходика (будки размером три на четыре метра) показался, безо всякого сомнения, капитан. Колоритнейший дядька. В плечах даже не косая сажень, а все полторы. Ростом – что твой гренадер. Усищи, баки, лихо заломленная на затылок светлая фуражка, серьга в ухе, еле-еле сходящаяся на груди рубаха и брюки-клеш, не позволяющие рассмотреть обувь. Облик капитана удачно дополнила бы трубка, но вместо трубки он смолил сигару. На Костю он даже не взглянул, прошел на самый нос, оперся локтями о фальшборт и принялся лениво наблюдать за матросом, который с пирса вернулся на корму пароходика и чем-то там своим занимался, Костя не мог сказать – чем. Не понимал.
Еще через минуту-другую откуда-то из трюма вынырнул очередной матросик – босой, жилистый и донельзя чумазый. Этот был одет только в грязные парусиновые штаны-бриджи. Торс его блестел и лоснился от пота пополам с мельчайшей угольной пылью, из чего можно было смело заключить: это не кто иной, как кочегар, кормилец ненасытной пароходной топки, труженик совковой лопаты и длинной кочерги. Или чем там принято ковыряться в работающей топке?
Костя так засмотрелся, что прозевал появление Виорела. Стоял, таращился на пароходик и его команду, а Виорел внезапно возник рядом, уселся на край пирса, свесив ноги чуть ли не к воде, и мрачно закурил. Да и сам он выглядел до крайности мрачным.
– Что такое? – насторожился Костя.
Он совершенно не ожидал такого скорого возвращения напарника от местного начальства, полагал, что придется слоняться по пирсу и окрестностям как минимум часа два. Прошло же только четверть часа, вряд ли больше. Ну, может, минут двадцать – Костя довольно долго торчал на берегу, выбитый из привычной колеи шестиногой собакой, задумался, мог потерять чувство времени.
Но все равно!
– Можно сказать, проблемы, – буркнул Виорел тихо, так, чтобы на пароходике его слов не услышали.
Он некоторое время сидел молча, а Костя не решался спрашивать. Докурив и щелчком отправив бычок в воду, Виорел поднялся и сказал:
– Пойдем-ка, партнер, пошепчемся.
И направился с пирса обратно на берег. Костя напоследок не удержался, бросил взгляд на пароходик и моряков, а потом поспешил за ним.
– Затык у нас вот в чем, – на ходу начал обрисовывать ситуацию Виорел. – Товар Хетауцэ взять хочет. Но у него проблемы с наличностью, и он предлагает два варианта: или бартер, или ждать. Ждать мы не можем. А бартер… Бартер нас не устраивает. По крайней мере сейчас. Понимаешь почему?
– Надо отстегнуть погранцам, а им нужны деньги, не барахло? – предположил очевидное Костя.
– В самую точку, – уныло подтвердил Виорел. – Погранцов кидать – себе дороже.
Мысль он развивать не стал, и когда молчание стало воистину невыносимым, Костя осмелился на вопрос:
– И… чего теперь?
– Пока не знаю, – вздохнул Виорел.
Тут из-за мальв около домика колобком выкатился дедуля-вахтер.
– Вьйора! – зычно прокричал он, заглушая стук и скрежет из эллинга. – Зовет!
Виорел сразу же ускорил шаг; Косте тоже ничего больше не оставалось, хотя он опасался, что напарник вновь отправит его погулять. Но Виорел не отправил. А когда они обогнули клумбу и свернули ко входу в домик, оказалось, что хозяин дожидается их внизу, перед узкой дверью.
Хетауцэ, смуглый мужчина среднего возраста, пристально поглядел на Костю. Хозяин мастерских был одет в светлые полотняные брюки и цветастую рубашку навыпуск. На ногах – легкие туфли с прорезями. Лицо у него было волевое, но с присущей дельцам и торгашам скользкой хитринкой. Еще Костя обратил внимание на то, что тонкие усики Хетауцэ были совершенно черными, а обрамляющая лысину поредевшая шевелюра – полуседой.
– Да говорите уж, – произнес Виорел. – При нем можно.
Хетауцэ покосился на высовывающегося в дверной проем вахтера Йорху, и тот моментально спрятался внутрь.
– Ну что, я дозвонился, – сообщил Хетауцэ. – Четверть я тебе к завтрашнему дню соберу. А насчет остального… Ты вроде домик хотел прикупить? Есть один на примете. Поехали, посмотришь?
Чуть позже Костя порадовался, что в тот момент догадался взглянуть Виорелу в лицо. Напарник за несколько секунд выразил богатейшую гамму чувств, но главным Костя счел расширившиеся и очень знакомо заблестевшие глаза.
Судя по всему, Хетауцэ предложил крайне неожиданный, но весьма интересный вариант.
– А товар? – на всякий случай уточнил Виорел.
– Товар я запер, – сказал Хетауцэ. – Ты меня знаешь, Вьйора, тут никуда ничего не девается. В городе потом заодно и пообедаем.
– Хорошо, – согласился Виорел. И сварливо добавил: – И кто ж вам нашептал, что я домик присматриваю?
Хозяин мастерских рассмеялся, запрокинув голову:
– Чайка на хвосте принесла! Слушай, Вьйора, пока экипаж приедет, может, поднимемся, пропустим по рюмочке? А? А то нехорошо как-то…
Виорел пожал плечами:
– Не вижу препятствий! Тем более Костя вашей амброзии еще не пробовал.
– О-о-о! – Хетауцэ немедленно поймал Костю за локоть и со свойственной южанам смесью горячности и доверительности принялся расхваливать свой семейно-эксклюзивный напиток, именуемый полузнакомым словечком «граппа». Насколько Костя мог судить, речь шла о чем-то живо напоминающем домашний малотиражный коньяк.
Поднялись на второй этаж. Вахтер за столом изо всех сил делал вид, будто происходящее его ну совершенно не интересует.
Кабинет Хетауцэ оказался небольшой захламленной комнатой, совершенно без всякого пафоса в обстановке. С апартаментами зервара на заставе и сравнивать было нечего. Стол хоть и большой, но видавший виды. Ничем не покрытый, весь в трещинах, царапинах и пятнах, как будто на нем то в ножички играют, то химические опыты ставят. По углам – ящики с каким-то слесарным хламом, полуразобранный портативный токарный станочек около окна, на стене, которая без окон, – грязноватый ковер, поверх которого развешена не шибко богатая коллекция холодного оружия (три кинжала, массивный топорик, короткое копьецо и слегка изогнутый длинный меч-карабелла). Коллекция имела совершенно не парадный вид, никто оружие регулярно не чистил и пыль с него не смахивал, однако с первого взгляда безошибочно чувствовалось: это не декор, это подлинное боевое железо, в свое время вдоволь испившее горячей живой крови.
Костю аж мороз по спине продрал, невзирая на жару и лето.
Чуть в стороне от стола, в глухом углу, стоял циклопический клепаный сейф с блестящими металлическими ручками на лицевой панели.
Стаканы Хетауцэ хранил в ящике стола – очень похожие на те, что Костя уже видел в гостинице-маакуте, то бишь толстостенные, мутного зеленоватого стекла. Из-под стола хозяин извлек и бочонок с краником – литров, наверное, на семь-восемь. Сверху бочонок был заткнут светлым выструганным чопом. Хетауцэ водрузил его на край столешницы, так, чтобы краник свисал чуть ниже, и по очереди налил в каждый стакан примерно до половины.