В коробочке мог быть подарок для Ларисы Анатольевны – потому Борис Аркадьевич и спрятал его побыстрее. Это мог быть подарок сотруднице, а Борис Аркадьевич не захотел, чтобы жена, не дай бог, плохо о нем подумала… И вообще, в коробочке могло быть вовсе не ювелирное украшение, а еще что-то.
Зачем придумывать то, чего не было, зачем искать во всем дурацкий подтекст?! Но, с другой стороны, если бы девушка знала про этот подтекст раньше, она бы вовремя раскусила Гену!
Страдая, охая, сомневаясь, Белла принялась готовить протертый супчик из цветной капусты, на сливках. Борису Аркадьевичу требуется обволакивающее…
В половине второго заскочил хозяин.
– Белла, я на минутку… Во второй половине дня у меня большое интервью. Что поесть?
– Суп, Борис Аркадьевич.
Девушка налила ему тарелку, ушла – прибираться в коридоре. Ни словом, ни жестом хозяин не напомнил Белле об утреннем недоразумении. Словно и не было ничего.
Трель сотового, голос Бориса Аркадьевича:
– Алло? Да…
Борис Аркадьевич встал, закрыл дверь в коридор. Раньше он тоже закрывал двери, когда разговаривал по сотовому? «Не помню!» – ругая себя за невнимательность, с досадой подумала Белла.
И тут она сделала то, что никогда не делала в своей жизни. Она стала подслушивать. Приникла ухом к дверной щели и – подслушивала!
– …тебе понравится. Нет, угадай, от кого. Какое? Вспомни кино! С Одри Хепберн. Да, да… Угадала!
«И тут кино, – подумала Белла. – Весело!»
– …ну да. Да. Вечером. Чао…
Белла отскочила от двери и принялась тереть пол у стены. Борис Аркадьевич не сказал ничего такого… подозрительного. Но он беседовал по телефону с женщиной. С женой, может быть? Нет, нет, нет… Интонации не те. С Ларисой Анатольевной он говорит совсем другим голосом, и потом, он мог намекнуть Ларисе на подарок утром, в личной беседе.
Почему обязательно думать о том, что хозяин общался сейчас по телефону с любовницей?.. Надо сначала удостовериться, имеют ли эти подозрения под собой почву. Зачем раньше времени обнадеживать Африкана…
Вечером, как всегда, Африкан потребовал от Беллы подробного отчета. Девушка поведала ему, как прошел день, но ни о странном разговоре хозяина с женщиной, ни о коробочке голубого цвета, которую тот прятал в кармане пиджака, она не сообщила.
Зато на следующее утро Белла только и делала, что ловила каждый взгляд, которыми обменивались Борис и Лара, каждую интонацию в их разговоре…
– Устал вчера? – Лара, за столом, ласково – мужу.
– Так… – Борис махнул рукой, не стал углубляться, сразу сменил тему: – Каледин готовит новый проект. О проблемах ЖКХ. Целый цикл разгромных статей… Русенков уже дал добро.
– Да-а? Тебе не дал, а Каледину дал? – возмутилась Лара. Она искренне переживала за мужа. – Господи, Боря, это же твоя тема!…
– А я что могу сделать… – ответил хозяин капризно, печально. – Зато меня Каледин в Зеленоград хочет послать. Там очень интересная ситуация с общественным транспортом. Беллочка, налей-ка еще кофейку.
– Да, Борис Аркадьевич.
– Не знаю, Лара, соглашаться или нет… – Борис, с сомнением, трепетом, печально.
– Тебе эта тема интересна? Тогда соглашайся, – Лариса – мягко, сопереживая.
– В общем, да… Но по пробкам мотаться туда-сюда… Проще там в гостинице пару дней остаться.
– Так оставайся там, в Зеленограде!
– Не люблю я эти гостиницы… Хотя, если выбирать между пробками и гостиницами, уж лучше гостиницы.
– Боря, езжай! Работа – это главное, особенно для мужчины! – страстно произнесла Лариса.
– Ты только без меня не скучай.
– Буду скучать… Но это не страшно.
– Милая ты моя, – ласково произнес Борис. – Вот, Белла, обрати внимание, у меня Ларочка – настоящая жена декабриста!
– Угу, – точно филин, ухнула Белла. Ничего другого она ответить не смогла. Возмущение, изумление, растерянность переполняли ее, она едва сдерживала свои эмоции. Ведь Борис Аркадьевич почти в открытую обманывал жену, вешал ей лапшу на уши – а Лариса ничего не замечала! В сущности, он очень ловкий манипулятор… Как будто это Лара сама предложила ему уехать. Не будет он ни в какой гостинице жить, он с другой женщиной проведет все это время – с той, которой предназначалась голубая коробочка!
Супруги ушли, Белла осталась одна в доме. Она прибиралась и все время размышляла только об одном – что Борис изменяет Ларе, а та ничего не замечает.
«Может, у меня паранойя? – растерянно подумала Белла. – Еще пару дней назад эта семья казалась мне идеальной…»
Девушка села, попыталась вспомнить то, что видела раньше, о чем столь подробно рассказывала Африкану. Борис и Лара всегда долго беседуют о работе. Об искусстве. Еще о чем-то… Но только не о себе, не о своих чувствах. И вообще, беседовали-то они в основном о работе Бориса, о том, что Борис думает об искусстве, и прочих вещах… Проблемы Лары, суждения Лары – всегда на втором плане. И как Белла не замечала всего этого раньше?!
Лара любила мужа, жила его интересами. Борис жену не любил. Или любил, но как-то по-своему… Терпел, может быть? Или ему было удобно с ней?
Африкан страстно стремился к Ларе, Лара страстно стремилась к своему мужу, ее муж страстно стремился еще к кому-то… Полное несовпадение.
«Рядом с Африканом кто хочешь спятит… Заморочил мне голову всеми этими подтекстами и мизансценами! Как мне теперь жить, во что верить?» – Белла кое-как закончила уборку и выскочила из этого дома. Вдруг вспомнила, как ругались супруги Мостовые, когда Белла явилась к ним домой. Сколько боли было в их словах, жестах, взглядах… Вот они точно любили друг друга, переживали. А Генка с Анжелкой, опять же, никогда не ругались…
Это что же получается, что все любящие ссорятся и спорят, а те, кто не любит, живут тихо-мирно? Ерунда…
Белла в этот день не стала гулять по Москве, ей было ни до чего. Вернулась в дом к Африкану. Его самого не было – вероятно, преподавал на своих курсах.
По привычке девушка и тут принялась пылесосить, оттерла с плиты грязь. «Может, постирать ему чего?» – неуверенно подумала она.
Белла огляделась, увидела на вешалке Африканову меховую жилетку. На улице жара двадцать пять градусов, и, пожалуй, холодней не станет. Надо жилетку в шкаф повесить. И хорошо бы ее нафталином посыпать, что ли? Хотя лучше не надо – нафталином…
Белла встряхнула жилет перед тем, как убрать в шкаф.
Белый листок бумаги выпорхнул из кармана, воспарил на мгновение, а затем плавно опустился к ногам Беллы. Она наклонилась, подняла листок…
Это была та самая записка. Все данные о Геннадии Мостовом, брачном аферисте. Эту записку Африкан обещал передать своему знакомому милиционеру. Выходит, не передал. Выходит, обманул…
Белла повесила жилет обратно на крючок. Странное безразличие вдруг овладело ею. «Что я здесь делаю, в этом городе? За какими призраками гоняюсь? У меня там, в Ирге – сестра, жених… Зачем я торчу здесь почти целый месяц?!»
В этот момент щелкнул замок входной двери и в прихожую вошел Африкан. В джинсах, ковбойке с короткими рукавами, мешковатой сумкой через плечо. Без привычной жилетки он выглядел как-то странно – моложе, что ли…
– Привет. Уже дома, да? Потом про Лариску расскажешь. Устал. Достали они меня все… – Он скинул с себя кроссовки и швырнул их в угол. – Идиоты!
– Кто? – устало спросила Белла.
– Да эти… ученики. Попов, в частности. Я ему сказал сегодня прямым текстом, что он графоман и бездарность!
– Зачем? Он же живой человек… Ему обидно, больно… Какой вы жестокий! – с отчаянием произнесла Белла.
– Но если он правда графоман?.. – огрызнулся Африкан. – И это не ругательство, нет. Это просто констатация факта!
Белла безнадежно махнула рукой, ушла к себе в комнату.
– Меня не беспокоить, я сейчас работать сяду! – раздраженно крикнул Африкан.
Девушка не ответила. Она молча собирала свои вещи.
– Ты чего не отвечаешь? – В открытую дверь заглянул Африкан. – Ты слышала?
– Слышала. Я не буду вас беспокоить. Я ухожу, – отрывисто бросила Белла.
– Куда? Опять гулять?
Белла повернулась к нему. Африкан стоял в дверях – небритый, мрачный, злой. За глаза девушка всегда жалела Африкана, но стоило ей увидеть его… жалость моментально испарялась. В конце концов, он сам во всем виноват.
– Нет. Я уезжаю, домой.
– А-а… минутку… ты серьезно? – усмехнулся Африкан.
– Абсолютно. – Белла достала из кармана записку, вложила ее в ладонь Африкана.
– Что это такое?
– А то, что вы ни к какому Петровичу не ходили. Вы мою просьбу с самого начала не собирались выполнять, – девушка говорила и аккуратно складывала свои футболки в стопку.
Африкан засопел. Он молча наблюдал за действиями Беллы. Он никогда не оправдывался, наверное, и сейчас не собирался это делать. Так и вышло.
– Белла, Белла, не дури. Чем тебе тут плохо живется? Какого хрена тебе еще надо?
– Хватит! – взвилась она. – Надоело мне вашу ругань слушать!
– Хватит! – взвилась она. – Надоело мне вашу ругань слушать!
– Ты обещала мне за Ларой следить…
– А вы мне – Гену найти! – парировала Белла. – Но я вам сейчас кое-что скажу… У Бориса есть любовница. Он дарит ей подарки, он встречается с ней… А Ларе говорит, что по работе уезжает. Вы слышите? У вас есть шанс вернуть Лару!
– Ты врешь… – шепотом произнес Африкан.
– Нет. Это правда. Вы же учили меня искать подтекст, следить за интонациями… И я увидела, как у них там, на самом деле… Борис не любит Лару. То есть, может, и любит, но у него есть своя жизнь, тайная. Лара ему этого не простит – ведь она отдает ему всю себя, без остатка. А он даже не спрашивает, что ее волнует, чем она живет… – Белла защелкнула замок на рюкзаке. – Они мне за две недели еще не заплатили, ну да ладно. Пусть будет как компенсация – за то, что я покинула их без предупреждения.
Белла подошла к окну, отдернула занавеску – там, на листе оргстекла, были разложены фигурки из пластилина. Она недели две назад купила пластилин и лепила из него, поскольку возиться с глиной в чужом доме не представлялось возможным.
– Это что? – с удивлением буркнул Африкан.
– Ничего, – Белла смяла фигурки в один ком, побежала на кухню, выбросила этот ком в мусорное ведро. – Все, Денис Владимирович, прощайте.
– Куда ты?
– Я же сказала – домой. Сейчас на вокзал пойду, за билетом. У меня сестра там, наверное, с ума сходит.
– Она что, не знает, где ты?
– Знает. Но приблизительно… Я ей пару телеграмм отправила, без обратного адреса. Специально без обратного – боялась, что она меня уговорит вернуться. А я так хотела Гену найти… – Белла безнадежно махнула рукой. – Она там одна, беременная…
Африкан ничего не ответил. Он молча, настороженно следил за Беллой – своими синими, холодными глазищами.
– Прощайте, Денис Владимирович, – сказала девушка. – Вот ключи… – она положила ключи на подзеркальник, открыла дверь и вышла вон.
Африкан и не думал ее задерживать – видно, понял, что нет таких слов, которые могли бы ему помочь остановить Беллу. Да и зачем? Ведь она была ему уже не нужна. Он узнал главное – Борис изменяет Ларе. А это действительно шанс вернуть Лару!
…В пятом часу дня Белла зашла в железнодорожную кассу рядом с Чистыми прудами. Поезд на Томск (с остановкой в Михальске) отправлялся из Москвы сегодня, в половине двенадцатого ночи.
Белла купила билет и в последний раз решила пройтись по городу. Пешочком, по Бульварному кольцу…
К одиннадцати она собиралась быть уже на вокзале.
* * *Весь май Тимур жил в маленькой комнатушке, которую сдавала чета пенсионеров, в Балашихе.
Часть дня он тратил на то, чтобы обойти все известные в Москве места – музеи, парки, сады, скверы, пешеходные улочки и т. п. (где могла прогуливаться жадная до впечатлений Белла), другую часть он проводил на вокзале – каждый вечер Тимур дежурил возле поезда, отправлявшегося на Томск.
Тимур не единожды звонил в Иргу, Вене, но тот каждый раз рапортовал, что Белла так и не появилась. От Анжелы тоже не было никакого толку – она сама не знала, где именно находится сейчас ее блудная сестра… К ней от Беллы приходили время от времени весточки – но без точного адреса.
Все это было неприятно, пугающе и странно. Почему, почему Белла не обратилась сразу к нему, к Тимуру, почему она сама решила разыскать Гену? Ведь не девичье это дело – жуликов искать!
Злость, страх за Беллу и неукротимая, нереализованная нежность к ней разъедали Тимуру душу. Он не мог уехать обратно в Иргу – там Тимур совсем сошел бы с ума. Что ему делать дома, одному, без Беллы?
Чем дальше, тем сильнее Тимур чувствовал свою зависимость от этой девушки. Разлука только сильней распаляла его. Ради Беллы он бросил все, он чуть не утонул, он проехал полстраны… Тимур уже не мог отступиться.
В этот вечер он, как всегда, отправился на Ярославский вокзал – ждать Беллу.
Сел в зале ожидания, возле табло – там скоро должны были указать, на какой путь подадут поезд до Томска…
* * *– …а где эта, итальяночка твоя? – спросил драматург Валеев, как только вошел.
– Какая еще итальяночка? – ухмыльнулся Африкан, хотя прекрасно понял, о ком говорит приятель.
– Такая… – Валеев круговыми движениями рук очертил в воздухе аппетитные женские формы, волны волос. – Подруга дней твоих суровых. Муза…
– Валеев, ты бредишь. Какая муза! Я ж тебе говорил, это дальняя родственница из дальних краев, – огрызнулся Африкан. – Фрося Бурлакова она, а никакая не итальяночка.
Эту легенду о том, что Белла его родственница, Африкан придумал для окружающих. Уж больно косились на Беллу соседи, да и гостям было очень удобно представлять ее в таком качестве…
– Тогда сведи нас. Скажи ей, что я хороший и добрый. А то она от меня бегает…
– Уехала Фрося, – буркнул Африкан.
– Куда?!
– Куда-куда… В Урюпинск свой. Или в Сызрань… Может, в Крыжополь? Я уж не помню.
– Слушай, Африкаша, ты – собака на сене, ни себе, ни людям! – обиделся драматург Валеев и достал из портфеля бутылку. – Вот, бери с меня пример. Коньяк. Настоящий, французский. Третьего дня премьера была, так мне подарили…
– Премьера? Это святое, – сказал Африкан и достал из шкафа специальные бокалы. При всей своей нелюбви к быту Африкан считал, что напитки надо употреблять именно из той посуды, которая для этого предназначена. Умные люди зря, что ли, старались! Для виски одни бокалы придуманы – «таблерсы», для коньяка – другие, «снифферы»…
– Я тебе ссылки на «мыло» потом сброшу, так там такие рецензии… – довольно произнес Валеев. – Открывай.
Африкан открыл бутылку, налил коньяк в бокалы.
– С премьерой тебя.
– За искусство!
Глотнули.
– О-о, блин… Шикарно.
– Да, это вам… вот это вещь! – сдавленным голосом произнес Валеев. – Знаешь, друг, очень не хочется омрачать праздник, но…
– Что? – насторожился Африкан. Тон Валеева чрезвычайно ему не понравился.
– Мне сейчас звонил Козюрин. Короче, один из твоих учеников повесился.
– Врешь.
– Вот те крест!
– Какой крест, ты же буддист!
– Сам ты буддист! – обиделся Валеев. – Я – баптист. И вообще, это только в рекламных целях, на время премьеры… Ну, давай, теперь не чокаясь, за помин…
«Попов! – догадался Африкан. – Юрий Попов, графоман несчастный! Это только он, дурак непроходимый, на такое мог решиться…»
– Слушай, он совсем повесился? – мрачно спросил Африкан, поставив бокал на стол.
– Да я не знаю. Вроде откачали, – беззаботно ответил Валеев.
– Так что ж ты – «за помин, за помин»… – зарычал Африкан. – Сейчас как врежу тебе, в твою продажную морду!
– Э, тише, тише… – загородился локтем Валеев. – У меня на днях съемки для телеканала «Культура»…
Африкан сел в кресло, схватился за голову. На душе у него стало очень скверно.
– Тебя, может, погонят из преподавателей, – спокойно произнес Валеев. – Потому что хоть ты один из лучших, но ученики решили тебя бойкотировать. Ну, не все, большая часть, говорят… Нельзя людей обижать, Африкаша. Нельзя людям в глаза говорить, что они бездарности, графоманы, сволочи, подлецы и жирные уроды…
– А если они такие и есть? – холодно спросил Африкан.
– Какая разница… – махнул рукой Валеев. – Сейчас время политкорректности. Ты не имеешь права сказать дураку, что он дурак. Дурак нынче – это человек с альтернативным складом ума…
– Эти ученики уйдут, другие придут, – пробормотал Африкан, отвернувшись. – Это тоже реклама.
– Это уже антиреклама, Африкаша, – рассудительно произнес Валеев. – Что, по третьей?
– Нет, не могу. Прости, – Африкан встал, отошел к окну. Это был тот редкий случай, когда от алкоголя становилось только хуже.
– Ну, как знаешь, – спокойно произнес приятель. – Тогда в другой раз. Я вижу, ты не в духе…
Валеев ушел – хлопнула входная дверь. Это был человек исключительной чуткости.
– Да что ж за жизнь такая поганая… – со злостью прошептал Африкан. – То Зина, то братец мой, то Попов этот… Все решили меня с ума свести! И Белла эта еще…
…Интересно, соврала она или нет, когда сказала, что у Ларкиного Бориса есть любовница? Вряд ли. Такие, как Белла, никогда не лгут. Она – очень простая девица, из тех, кто в принципе лгать не умеет и не любит. И никогда не играет… Белла – не Зина, которая на пустом месте умудрялась целый спектакль разыграть! И в Белле не было той деликатной сдержанности, такта, которыми отличалась Лара.
Белла – природное существо. Стихия. Она не добрая и не злая, не умная и не глупая. Она как вода в реке – по весне вспенится и разольется, затопив поля, а потом вновь войдет в свои берега, станет ленивой, аморфной, зимой же замрет навсегда, превратившись в лед. А следующей весной опять начнет буйствовать…
Поэтому разве можно обижаться на воду в реке? Даже если она снесет и затопит все дома в округе, заполнит легкие человека, убьет все живое… Она не виновата. Нет смысла обижаться и на жгучее солнце, когда бредешь через пустыню. И ветер, сносящий все на своем пути, тоже ни в чем не виноват… Стихия не лжет, не ищет выгоды.