О чем думаю?
— Мне кажется, она не поедет в Лайпенс, — сказал я.
— Почему? — спросил Сагадеев, облокотившись на перила.
— Согласитесь, убийство не выглядит спланированным.
Обер-полицмейстер медленно, тяжело кивнул.
Хмурое небо гоняло хмурые облака. Лужайки, на которых вчера еще собирались чаевничать, были пусты. По дорожкам прогуливались жандармы. Ни детей, ни парочек.
У каретной стоял пехотный караул. Гостевой флигель светил окнами.
— Господин поручик, — обратился Сагадеев к Штальброку, — как у вас с распознаванием крови? Вообще со способностями как?
— Оценка «хорошо», господин обер-полицмейстер, — отозвался тот.
— Лицей? — спросил я.
— Да, — ответил Штальброк, — курс Бекетова Вадима Петровича. Распознавание, фигуры защиты, фигуры нападения, рекомбинация…
— Прекрасно. Видите? — Сагадеев показал поручику на скамеечку у плаца перед каретным въездом. — Сядете туда. Ваша задача — проверка. Во втором случае — подстраховка меня и Бастеля. Курите?
— Увы, нет привычки.
— Тогда, если кровь у кого-либо из сидящих в карете посконная серая, наклоняетесь вперед. Если с примесью высокой — сидите прямо.
— Я могу подать сигнал жилками, — предложил Штальброк.
— Нет. Наша девица такое чует за версту, а я, к сожалению, не знаю всего ее арсенала. Кстати, — сощурился Сагадеев, всматриваясь, — похоже, первая карета уже здесь.
За решетчатыми воротами действительно виделась упряжка.
— Я пошел, — сказал поручик.
— Благодати вам, — напутствовал Сагадеев.
Штальброк сбежал по крыльцу вниз, зашагал по дорожке, разминувшись с козырнувшим ему жандармом.
— Так почему не Лайпенс? — спросил меня Сагадеев.
— Лоскут помните?
— Помню. Только она не рискнет. Нет, не рискнет. Из двух возможностей она выбрала убийство Палача Полонии и понимает, что в любом уголке империи теперь ее ждет арест.
— А «пустая» кровь?
Сагадеев скосил на меня глаз.
— Вы бы рискнули, Бастель?
Я пожал плечами.
Ворота тем временем распахнулись, пропуская запряженную лошадной двойкой карету и эскорт в виде бравого казака на черном жеребце.
— Приготовьтесь, Бастель, — сказал Сагадеев.
Я посмотрел вниз, на Штальброка — его удачно закрыла тумба.
Сомнительная перестраховка. С такой-то кучей народу. Николай Федорович, похоже, не хотел посвящать поручика в наши дела и придумал тому малозначащее поручение.
Не сказочным же дэвом ассамейским представлять мне Ольгу-Татьяну?
Карета, приближаясь, заскрипела рессорами на повороте. Штальброк нагнулся. Жандармы у крыльца напружинились.
Взгляд Сагадеева стал острым.
Возница, бородатый мужичок в полушубке, тпрукая, натянул вожжи. Лошади встали. Казак соскочил с жеребца. Тоже бородатый, в чекмене, в сапожках с загнутыми носами. Постоял, нашел взглядом обер-полицмейстера, задробил по ступенькам на баллюстраду.
— Вахмистр Желтаго, — поднявшись, приложил пальцы к папахе казак.
— Кто в карете? — спросил Сагадеев.
— Семья, числом три.
— Почему не выходят?
— Не могу знать!
— Боятся? — вздернул брови Сагадеев. И придержал рванувшегося обратно вахмистра. — Мы уж сами теперь.
Но не успели мы сойти с крыльца, как дверца кареты распахнулась.
Сначала из нее выбрался дородный мужчина лет сорока пяти в длиннополом рыжеватом рединготе. Усы, бородка. Крупный нос.
— Здрасте, — сказал он нам, таращась на мундир Сагадеева.
За мужчиной выкатилась, видимо, его супруга, полная, невысокая, в желто-коричневом казакине. За собой она тянула такую же полную дочь в епанче поверх муслинового платья. Видно было, что бежали в спешке, даже не переодевшись в дорожное.
— Вот вам благодать, вот вам! — сразу полезла с кукишами женщина. — По какому праву? Что мы, уже и уехать без спросу не можем?
— Можете, — кивнул Сагадеев.
Дочка за спинами родителей полезла пальцем в нос.
Она была румяная, откормленная, но, похоже, глуповатая. На нас она не смотрела, пялилась на свой палец, побывавший в ноздре, затем, потеряв к нему интерес, стала пристально изучать мои брюки в паху.
Когда я все же перевел взгляд вниз, желая убедиться, что все у меня в порядке, то уловил на ее лице слабую улыбку.
Дурочка какая.
— Господин полицейский… — начал было глава семейства.
— Мы все равно здесь не останемся, — затараторила его жена, — хоть вы нас в кандалы, хоть под арест, мы свободные люди…
— Погодите, — скривился Сагадеев. — Вы уедете, как только мы выясним все необходимое. Во-первых, сейчас осмотрят вашу карету.
Он подал знак жандармам, и те деловито полезли кто на козлы, кто в салон, кто в сундук на задах. Один даже лег под колеса и обстучал днище.
— Во-вторых, — сказал Сагадеев, — напомните мне пожалуйста ваши имена и фамилии. Если есть пачпорта, давайте и их.
— Пачпортов нет, — сказал мужчина. — Фамилия моя Шалбаев. Имя — Аристарх.
— Шалбаева Людмила Львовна, — представилась его жена. — Дите Олесей зовут.
Дочка прыснула, словно услышала смешное.
— Где живете?
— В Тверецке. Не последние, между прочим, люди.
— Почему поехали?
— А ждать, ждать когда и нас?! — выдвинулась жена. Круглое лицо ее сделалось гневливо-красным. — Вы нас за идиотов-то не держите! Полно полиции, высшей крови — ступить некуда, а самого Ридольди — того! И не заводите, не заводите мне тут глаза! Чтобы я Олесечку свою на погибель здесь оставила?
— Я бы попросил вас, — сказал Сагадеев, терпеливо подождав, пока Шалбаева выдохнется, — не афишировать смерть члена высокой фамилии.
— Конечно-конечно, — заверил его мужчина.
— Под страхом ареста, — добавил обер-политцмейстер, и открывшая было рот женщина тут же его захлопнула.
— Чисто. Ничего нет, — обернулся от кареты один из жандармов.
К нам подошел Штальброк. Физиономия его была обиженно перекошена.
— Николай Федорович, если ваша девица так чует жилки, — негромко заговорил он, — то уж и проверку обязательно б почуяла. Из сего я делаю вывод…
— Извините, поручик, — прижал ладонь к груди Сагадеев. — Простите великодушно, не хотел обидеть. Обстоятельства.
Штальброк поджал губы и кивнул.
— Так мы можем ехать? — опасливо спросил Шалбаев.
— Да, наверное, — пробормотал Сагадеев, глядя, как обысканный возница, подтянув кушак, забирается обратно на козлы.
— Извините, — произнес я, когда Людмила Львовна, торжествующе сверкнув глазами, взялась за дверцу, — одно только «но»: кроме убийцы никто пока не знает, что Ритольди именно убили.
И добавил, обращаясь к Олесе:
— Не так ли, Диана?
Глава 17
Сагадеев еще напрягал горло, чтобы выдать вопль: «Ка-ак?!», Олеся еще поворачивала голову, а я уже набрасывал на нее жилки, скрученные в петли, вязал ноги, попутно отделяя от Шалбаевых. Образ записной дурочки мгновение еще держался перед нами, но затем исказился, скомкался, и полное девичье лицо сползло, будто смытое водой.
Епанча и мутон опали, и под ними обнаружилась худенькая черноволосая женщина в шерстяном костюме.
И вот здесь уже раздалось Сагадеевское:
— Ка-ак?!
Шлепнулся на зад Шалбаев, повалилась набок и зашлась в визге его жена, подались вперед жандармы, Штальброк страховал мои петли своей кровью, надув хищный «парус», а Диана Зоэль, улыбаясь, смотрела на меня, и глаза ее были холодны.
Лицо ее подергивалось, и я чувствовал, как она борется с моими жилками, что-то шепчет одними губами, мнет красное в ладони, но одолеть кровь не может.
Пехотинцы, высыпавшие на баллюстраду, нацелились в нее из ружей.
— Ладно, ладно, — сказала она, тряхнув головой. — Ваша взяла.
Лента выпала из ее ладони и еще в воздухе рассеялась пеплом.
— Не подходите пока! — крикнул Сагадеев дернувшимся жандармам.
Сам он остановился от шпионки в трех шагах, жестом раздраженно махнул Шалбаевым, и те отползли от кареты к кустам.
— Этих пока в комнату под замок, — сказал он.
Шалбаевых подхватили под руки.
— Господа, я совершенно не понимаю, — растеряно проговорил уводимый глава семьи. — Я, наверное, был околдован… В несознании…
Он выворачивал шею, пытаясь смотреть на Сагадеева.
— В несознании!
Обер-полицмейстер подождал, пока Шалбаевых не уведут.
— Должен признать, — он покачался на носках, разглядывая Диану, — что приемы Ордена существенно изменились.
— Мы развиваемся, — она бесстрашно посмотрела Сагадееву в глаза.
— Не стоит меня гипнотизировать.
— Вот еще! — фыркнула шпионка.
Держалась она отменно, но отчаяние прорывалось то нервно стиснутыми пальцами, то подрагивающей нижней губой.
Диана Зоэль никак не ожидала попасться.
— Вот еще! — фыркнула шпионка.
Держалась она отменно, но отчаяние прорывалось то нервно стиснутыми пальцами, то подрагивающей нижней губой.
Диана Зоэль никак не ожидала попасться.
— Сударыня, — произнес Сагадеев, — я буду вынужден вас обыскать.
— При всех?
— Увы.
— Что же так? — Женщина попробовала переступить с ноги на ногу, но натянутые мной жилки не дали ей сделать этого. Она скривилась. — Вы и так меня почти распяли. Не удивлюсь, если ваш молодой коллега при малейшем подозрении лишит меня жизни.
— Возможно.
Хмурое небо потемнело еще больше, готовясь разродиться дождем.
Рядом со мной возник Лопатин. Азиатское лицо его было по-восточному непроницаемым.
— Она? — кивнул он на Зоэль.
— Да, — сказал я.
Лопатин выругался, зашарил в нагрудном кармане мундира, достал кубик коричневого сахару, бросил в рот. Хрустел он сосредоточенно — только желваки ходили. Я подумал, что полковник, видимо, с Зоэль ранее пересекался. И, скорее всего, винил себя в том, что не разглядел в ней убийцу.
Сагадеев тем временем подступил к шпионке вплотную.
— Любите сладости? — спросил я Лопатина.
— Нет, — ответил он. — Рекомендовали от нервов.
Диана совершенно спряталась за широкой спиной обер-полицмейстера. С того места баллюстрады, где мы стояли, я видел только ее поднятые вверх кисти рук, обтянутые белыми перчатками.
— Что вы делаете?
Неизвестная мне дама в вечернем с утра платье, растолкав пехотинцев, застыла на ступеньках. За ней из парадных дверей выбежал усатый господин с моноклем, слабо-золотистой крови, обнял за голые плечи.
— Лилечка, не встревай! Это их дело.
— Как же, котик мой? — дама, вопрошая, протянула руку в направлении Сагадеева. — Я из окна вижу, как бедную женщину…
— Они при исполнении.
Мужчина сделал попытку завести женщину обратно в дом.
— Но это ужасно! — топнула каблучком та. — Ее выволокли из кареты, прилюдно, и сейчас этот мужлан… ощупывает…
Она вся передернулась. Бледное, не лишенное миловидности лицо ее приобрело брезгливое выражение.
Краем глаза наблюдающий за этой сценкой Лопатин хмыкнул.
— Ну что вы все стоите! — возмутилась дама, обращаясь к жандармам и пехотинцам.
— Голубушка, — голос моей матушки, донесшийся от дверей, звучал обманчиво-мягко, — я думаю, вам стоит выпить чаю.
— Но…
— Немедленно! — рявкнула Анна-Матильда Кольваро, и дама скривила рот, а ее кавалер поспешно потянул женщину с крыльца.
И, кажется, не обошлось без помощи матушкиной крови.
— Бастель, — позвал меня Сагадеев.
Я сбежал вниз.
— Да, Николай Федорович.
— Будьте добры, из ворота… очень осторожно…
Сагадеев кивком головы показал на тонкую металлическую полоску, бегущую по шву воротника. Шерстяной короткий сюртучок Дианы Зоэль, похоже, был полон сюрпризов.
Только приблизившись, я заметил, что в кисть обер-полицмейстера с другой стороны ворота воткнулась игла.
— Осторожно, — повторил Сагадеев. — Постарайтесь не порезаться, вытягивая.
— Яд? — спросил я.
— Что-то вроде. Надеюсь, сударыня Зоэль нас потом просветит.
— Не надейтесь, — прошипела шпионка. — Всех бы вас…
— М-да, — сказал я и протянул руку за спину: — Дайте нож кто-нибудь.
Синемундирная тень, мелькнув, вложила мне в пальцы тяжелую рукоять кинжала. Не слишком удобное оружие.
— Господин Штальброк.
— Да, — подскочил поручик.
— Уберите вы «парус», — сказал я ему. — Вы всех, что ли, хотите им накрыть? Кроме того, как долго вы собираетесь его держать?
— Сколько смогу, — храбро ответил поручик.
Лоб его усеивали бисеринки пота.
— Вот что, Евгений Ольгердович, — произнес я, подцепляя кинжалом непослушную нить, — менее страшное что-нибудь можете?
Штальброк вспыхнул.
— Я все-таки…
— Я помню, курс Бекетова, простите. «Петлю Гаримова» сможете?
— Разумеется.
Я подцепил еще одну нитку.
— Мне нужно, чтобы наша прелестная и опасная гостья, случись что, тут же потеряла бы сознание. Это можете?
— Да, — кивнул Штальброк, заходя вбок.
— Тварь, — процедила Диана.
Сверху закрапало.
Из конюшен донеслось ржание. Над гостевым флигелем расчертили низкое небо ласточки. Пехотинцы по одному, по двое потянулись с баллюстрады под крышу.
— Бастель, — проворчал Сагадеев, — вы скоро?
— Сейчас.
Я взглянул кровью. Да, что-то странное было в игле. Жилки обер-полицмейстера сжимались и тускнели, словно теряли силу. От самой иглы веяло холодом. Нет, милая, открытой ладонью я тебя не коснусь.
— Позвольте, сударыня.
Я сдернул с пальцев Зоэль перчатку.
— Вы еще заплатите, по полному счету, — изогнула губы она. — Все заплатите. Все до одного.
— Помолчите.
Помогая кинжалом, я потянул полоску металла на себя. Острие вышло из кисти Сагадеева, оставив порез на коже, и нырнуло в ворот. Казалось, насосавшийся клоп ползет под тканью.
Я перехватил полоску удобнее.
Обер-полицмейстер вздохнул, качнулся, потряс раненой рукой.
— Будьте осторожны, Бастель. Эта штука действует на кровь. И очень хорошо обездвиживает.
— Я рассмотрел.
Вытянутая на свет сужающаяся пластинка оказалась снабжена миниатюрным механизмом, выщелкивающим иглу наружу. По всей длине полотна были набиты непонятные значки, у основания волнистые насечки, кажется, изображали языки пламени.
Совсем ново для меня.
— Дайте-ка, — Сагадеев поймал пластинку в люльку свернутого платка, споро связал концы и опустил в необъятный карман мундира. — Теперь отойдите. Или нет, снимите пока перстни, сережки, выньте заколки у нее из волос.
— Хорошо.
Я приступил к изъятию драгоценностей, а обер-полицмейстер, присев, без стеснения полез шпионке в сапоги. Мы, наверное, были похожи на обедневших «козырей», подстерегших в темноте богатую купчиху. По смешливому фырканью с баллюстрады не мне одному так подумалось.
Через несколько минут в моей ладони угнездились три кольца, два перстня, медный браслет с запястья, сережки с камешками, три серебряных заколки и булавка, которую я, нащупав, выдернул из воротника.
По лицу Зоэль ходили пятна, она смотрела на меня с такой ненавистью, что я поневоле перепроверил жилки. «Петлю Гаримова» Штальброк очень уверенно держал у сонной артерии. Моя вязь контролировала конечности и распадаться тоже не собиралась.
Нет, здесь без неожиданностей. Кровь у Зоэль была серая, с легкими, едва различимыми перламутровыми нотками. Ничего эта кровь не могла.
— Ну вот, — поднялся Сагадеев и показал мне короткие метательные стрелки и тряпочку с узелками, — не зря, значит, я в Астурии сидел. Жилками слабоват, да, а тут — низкое умение, фамильного обращения не требующее, травки, значки, руницы, этакое все неуловимое… Увлекся, а Юлий мне…
Обер-полицмейстер умолк, помрачнел.
Взгляд его уперся Зоэль в переносицу, и, пока я переправлял свою добычу ему в карман, он разглядывал женщину, двигая челюстью, словно пробуя ее на вкус.
— Н-да, — сказал он затем, — убийство члена высокой фамилии…
— И что? — усмехнулась Диана.
— В лучшем случае, каторга, сударыня. В Сибирский край, на выработки, к якутам. В худшем, вас попросту казнят.
— Думаете, я боюсь казни?
— Это ваше дело. Мне и далее раздевать вас здесь или вы сами освободитесь от лент и прочего?
— Сама. Все равно ж найдете.
— Не сомневайтесь.
— Тогда развяжите мне руки.
Сагадеев кивнул мне, и я ослабил натяжение жилок.
— Ничего, — сказала Диана, расстегивая сюртучок. — Я очень рада. Палач Полонии наконец получил заслуженную награду. За детей! За женщин! За стариков! За Остенвюльде! За юношей, погибших в Маттербурге!
Одна лента, другая, третья.
Диана зло выдергивала их из подкладки и рукавов и бросала на землю. Таял дымок, рассыпался пепел. Затем она, помедлив, с отвращением швырнула обер-полицмейстеру под ноги золотой медальон на цепочке.
— Все!
— Очень на это надеюсь. Бастель, — посмотрел на меня Сагадеев, — у вас в поместье есть подвал?
— Даже два, — сказал я. — Один винный, в правом крыле. Другой лабораторный — в левом. Лучше в левый. Про ключи надо, наверное, справиться у матушки. Или у Террийяра.
— Справьтесь, пожалуйста, — попросил Сагадеев и обернулся уже к Штальброку: — Господин поручик, доведем гостью до узилища?
Ответа поручика я уже не слышал.
Мимо Лопатина, мимо отпрянувшего господина в пальто, мими пехотинцев, жующих паек на ящиках, я взлетел по лестнице на второй этаж. Не смотря на скорбное событие, в залах было шумно. Кое-где даже весело. С утра пораньше бренчало фортепиано. Вокруг бренчанья толпились и звенели бокалами.