Пятнадцать металлокулаков, больших, как крысы, залезли на капот и принялись изрыгать изо ртов влажную пасту, которая под действием тепла должна была превратиться в прочные металлические листы. Работали они медленно, толкая друг друга и одновременно убирая все дефекты и избыток амальгамы.
Старье, подумал напоследок Каррутер, чувствуя, как его веки наливаются тяжестью.
Кашель открыл глаза и увидел над собой потолок из листового железа, крашеного гудроном. Сара убрала с его лица прядь волос.
— Где я? — спросил он.
Сара отдернула пальцы.
— Дома. Тебя нашли Лу и Пятно.
Кашель поднялся и блуждающим взглядом обвел внутренние перегородки барака. Комната была полна свертков и переполненных ржавыми запчастями ящиков, все это убожество завершала скульптура из четырех рулей, которые медленно вращались, а сверху — дверца и тахометр, переделанный в цифровые часы.
— Червь и Пряжка? — Он хотел знать, что с ними.
Сара напряглась, она была готова к этому вопросу.
— Червь мертв, Пряжка получил пулю в позвоночник, и у него отнялись ноги. После того как их вытащили, Тачка сказал, что уже придумал коляску с мотором. Или, возможно, пошлет отряд, чтобы украсть в городе настоящую машину. Будет нашим Раком, — сказала она с вымученной улыбкой.
Кашель откинулся на подушку. Он чувствовал себя разобранным на части. Попробовал пошевелить ногами, согнуть руки и сглотнуть слюну. Вроде всё на месте. Он опустил простыню и увидел, что его грудь обмотана желтоватой марлей. Ему видна была только повязка, на которой смутно проступали темные пятна.
— Одни осколки, — успокоила его Сара. — Из тебя вынули двадцать восемь, хочешь посмотреть? — Она взяла со столика мешочек и зазвенела содержимым.
Кашель отвернулся и почувствовал в паху пронизывающую боль. Он опять застонал и стал судорожно ловить ртом воздух, глядя на четыре руля, танцующих перед ним.
— Спасибо, Сара… Всем спасибо, — прошептал Кашель.
Сара улыбнулась.
— Есть еще одна вещь, которую ты должен знать. — Она положила мешочек на стол, вынула оттуда блестящий металлический цилиндр и зажала его в ладони.
Потом она поднялась, поцеловала его в лоб и оставила одного в сумрачном бараке. Позже, когда женщина открыла шторы, он увидел, что за окном стояло низкое, но пока еще яркое солнце. Внутри все засияло, как натертый воском металл. В этом мире было особым удовольствием собирать детали кузовов, бриллиантовые драгоценности из металла, которые играли на солнце в любое время дня, особенно вечером, перед закатом. Сейчас было уже позднее послеобеденное время. Штора опять закрылась, его маленький мир среди металлических листов померк, и желтый цвет (самый любимый) стал неровным серым, слегка тревожащим. Кашель сомкнул веки и почувствовал, что у него в руке тот самый предмет, который ему дала Сара. С гримасой боли он поднялся на локтях и открыл влажный от пота цилиндр. Внутри находился миниатюрный переключатель на две позиции. При нажатии на него активировалось голографическое сообщение. Текст переливался разными цветами несколько секунд и в конце концов установился в одном цвете на темном фоне. Кашель проклял неразборчивый шрифт и начал читать.
«Отважный Нотех!
Ты нашел истину, но это бесполезно. С востока движется наш народ, наши древние, чтобы занять новые пространства и добыть новые жизненные ресурсы. Это апокалипсическое шествие миллионов Раков, отверженных и осмеянных последними генерациями новых машин. Мерзость, каковую вы даже не можете представить, гибриды мяса и металла, которым наше знание генетики, медицины, механики и мотористики дало возможность существовать в темные и беспокойные десятилетия. Вторая половина мира должна благословить наше отмщение: разрушенные и покинутые города, девственные леса, вода, металлы, нефть, природный газ — все было разрушено только благодаря нашей транспортной системе. Мы выкопали галереи, чтобы обходить океаны и водные преграды, сравняли горы, засеяли поля саморастущим биоцементом, просмолили землю, построили автономные сервисные башни, каждая из которых может модифицировать пейзаж в радиусе 200 километров. И вот сейчас мир кончился. Можно переезжать на колесах от одного острова к другому колониями по двести спаренных автомобилей. Климат поменялся: восстановились асфальт и цемент, появились новые виды животных — маленькие грызуны с жестяным панцирем и суставами из железа, покрытыми сладким красным мясом. Они питаются тесячеколесками, мелкими червеобразными насекомыми, которые двигаются по цементу, словно поезда на колесах. Наши новые поколения мало отличаются от предыдущих, моторы на цикле Отто и дизели заменены на системы с другим питанием; рождены мясные кузова, внутри которых пульсируют механические сердца, создана резиновая кожа, которая может генерировать прыщи — она краснеет от эмоций и стареет, покрываясь морщинами; стекла видят, и иногда на них наворачиваются слезы; кузова чувствуют боль и щекотку и под солнцем покрываются маслянистым потом…»
Проверив в энный раз жизненные параметры автомобиля, Каррутер поднял глаза и увидел, что маленький робот остановился у пассажирской дверцы, приоткрыв призмы и зеркала. С крыши ракушки хорошо просматривалась мастерская, а через бесчисленные окна — весь город. Вверху металлокулак Фиальмо рихтовал кузов.
Робот поднял на него телескопические объективы, пряча сплющенную голову:
— Хочешь оригами?
От его головы шел резкий запах кремния и сгоревшей пластмассы. Робот повторил вопрос более кокетливым тоном. Пристроив огрызки ног на люке в крыше автомобиля, Каррутер пригнул голову, забрался внутрь и собрал инструменты, чтобы снова устроиться в своем обиталище напротив окна. Клубы светящегося пара сообщили роботу, что взорвалась одна из ламп. Несуразный Фиальмо относился к роду Безвкусных. Он представлял собой кучу деталей, собранных неаккуратно, без всякой системы. Две трети машин были сконструированы из аппаратов второй генерации и потому считались Безвкусными. Роботы выглядели антропоморфными, что было совершенно бессмысленно — не способные ничего производить или измерять, они вынужденно вели паразитическую жизнь, таскаясь, как несчастные попрошайки, от одной машины к другой, влача жалкое существование. Все-таки города были полны гниющего хардвара, зараженного и неспособного адаптироваться, живущего на восстановленных запчастях, пиратских сочленениях и жидких отбросах.
— Итак, черт побери, хочешь или нет мое оригами? — Робот извлек из трещины в передней части собственного корпуса бумажный диск, многократно перегнутый. С легкостью опустившись в свое обиталище, Каррутер вытянулся, чтобы подхватить диск; от контакта с пальцами бумага раскрошилась, и в его руке остался пожелтевший от времени кусочек журнальной страницы, на ней можно было рассмотреть картинку: ребенок гладит сервисбот по голове.
Каррутер возился, распутывая после экскурсии крышу провода и трубки, оставив клавиатуру компьютера на месте. Для первого дня в городе все шло неплохо. Активировалась дюжина роботят, восемь из которых, с грустью заметил Каррутер, оказались Безвкусными. Роботята занимались тем, что раздавали все даром: дырявые пробки от бутылок, статуэтки животных, сделанных из мусора, одиннадцатисложные франкоязычные стихи для эрудитов. Сейчас Каррутер решил просто покататься без цели по центру города, доверившись своему автомобилю. Попрощался с Безвкусным-художником и поблагодарил его за оригами.
Длинная поездка вдоль тихих улиц метрополии помогла Каррутеру понять его состояние: авто сообщало о болезненных ощущениях в ребрах, пару раз заглушало их с помощью таблетки кардиоменты, временно приняв на себя управление. Окна постоянно затемнялись конденсатом. Автомобиль был нетерпим и вспыльчив, как испорченный ребенок, у которого на этот день имелись другие планы. Каррутер слышал внутри себя — в хромированных частях, в поролоне сидений, в пластике приборной доски, — что машине это надоело, и она, изношенная до последнего кусочка, сомневалась в необходимости их симбиотического существования. Он подумал, что Рак и автомобиль — возможно, две половинки одного дихотомического семени, предназначенные проникнуть глубоко друг в друга в далеком будущем. Медленный синтез, виденный им однажды, давал надежду.
Легким прикосновением к рулю он откорректировал траекторию на очень резком повороте. Он выехал на улицу с четырьмя полосами, тянувшимися вдоль многоэтажных домов из стекла и металла. Машина затормозила и отозвалась серией теплых толчков в паху. Это место ей нравилось, она, видимо, узнала знакомую архитектуру башен этого мира.
Каррутер выглянул из окна и отметил, что один из домов, казалось, был покрыт переливающейся черной облицовкой: сотня различных Безвкусных укоренилась на девяноста этажах фасада в поисках тепла, электричества и магнитных полей. Машины висели непрочной конструкцией, цепляясь одна за другую, на ржавом железе, хромированных лентах и кусках цветного стекла. Путаница механизмов напоминала Каррутеру отвратительные пирамиды из тарантулов, которые он видел однажды, когда с группой молодых Раков-мутантов сел перекусить после долгого рабочего дня. Механизмы двигались неравномерно, медленно перемещая тысячи своих деталей, в вечном поиске опоры на спине напарника.
Каррутер выглянул из окна и отметил, что один из домов, казалось, был покрыт переливающейся черной облицовкой: сотня различных Безвкусных укоренилась на девяноста этажах фасада в поисках тепла, электричества и магнитных полей. Машины висели непрочной конструкцией, цепляясь одна за другую, на ржавом железе, хромированных лентах и кусках цветного стекла. Путаница механизмов напоминала Каррутеру отвратительные пирамиды из тарантулов, которые он видел однажды, когда с группой молодых Раков-мутантов сел перекусить после долгого рабочего дня. Механизмы двигались неравномерно, медленно перемещая тысячи своих деталей, в вечном поиске опоры на спине напарника.
Каррутер медленно объехал здание и увидел, что роботы висят со всех сторон. Это зрелище напоминало пародию на эволюцию.
Казалось, машины договорились встретиться в этом богатом энергией квартале и залезли на первую попавшуюся башню со слабой системой защиты. Высосав жертву до самого костного мозга, они перейдут к следующему зданию. Медленная процессия роботов-разрушителей — криптолингвистов, непризнанных киберхудожников, плохого хардвара — растянется на весь город, как гадкая зараза.
Издалека донесся шум. Кашель вздрогнул, его взгляд затуманился. Он уронил цилиндр в глубину кровати, откинулся на подушку и увидел красные буквы, ползущие в темноте вдоль простыни до самого пола. Это отозвалось болью во всем теле. Он закрыл глаза, пытаясь представить себе грызунов с металлическими экзоскелетами, которые станут новыми машинами. Конечности автомобилей, вырывающие плотные куски мяса и пластика из страдающих от боли кузовов. Пыль, заставляющая слезиться лобовые стекла, и остающиеся позади большие кучи дымящихся экскрементов с копошащимися в них тысячеколесниками-навозниками…
Опять этот далекий звук. Непрерывное жужжание, глухое, как из бочки, и жалобное одновременно.
Кашель сомкнул веки и прикусил до крови губу. Итак, родилась новая раса, и старые обречены на исчезновение. Им придется искать новые пространства, где можно выжить, возобновлять в новом месте симбиоз «машина-мясо», который уже, казалось, уходил в прошлое. Оставить город старого мира с его разрушающимися автострадами, нотехами, которые выслеживают Раков и, когда удается, разбирают их на кусочки, отделяя плоть от металла, чтобы потом сожрать ее, поджарив на черном огне горящих покрышек. Они теперь всего лишь старые формы симбиоза из кожи, мяса и металла. Их ненавидят собственные дети.
Превозмогая боль, Кашель спустил ноги с кровати. Он, гордящийся тем, что еще может распознавать старые модели автомобилей, обожавший сверкающий желтый цвет спортивных кузовов, запах раскаленной на солнце обивки сидений, мрачное сияние хромированных деталей, сейчас чувствовал себя еле живым. Старье, только старье…
Он сел в кресло и продолжил читать. После всего этого и его мир начал меняться: появилось больше Безвкусных, бродящих по городу, стали появляться новые машины, которым нравилось причинять боль другим машинам… Голова кружилась.
«…Нет смысла объяснять мотивы нашей миграции или спекулировать цифрами. Мы отправились четырнадцать месяцев назад, чтобы бежать он наших же детей и внуков. Наверное, одиннадцать или двенадцать миллионов старых автомобилей. В течение первых месяцев мир немало помогал нам в нашем путешествии. Однообразный рельеф местности сберег наши колеса и наши детали от излишнего изнашивания. Когда мы останавливались, то находили пищу и смазку и всегда могли заменить наши поврежденные механические компоненты на новые. Но потом наш мир кончился, и мы столкнулись с лугами и лесами, болотами и холмами. На семьдесят второй день — когда погиб каждый десятый и дух ослаб — мы добрались до предгорий. Некоторые из нас в отчаянии хотели вернуться, остальные двинулись вперед. Мы гибли тысячами, но продвигались к цели. Каждая смерть превращалась в грабеж: воровали все, что можно, и прятали в убежищах, думая о худшем будущем. Многое из медицинского оборудования в этих землях сломали так, что его невозможно было починить, и это открыло дорогу для страшных смертей от машин, которые стремились поддерживать жизнь. Только двадцать два процента из нас смогли достичь равнины и вернуться на менее опасную дорогу. Одни сходили с ума и выдергивали трубки, связывавшие их с механизмами, другие рассеивались по долине, покинув остальных, некоторые становились убийцами…
Оставалось четыре или пять дней до того, как основной контингент прибудет в город. Я был частью передовой разведывательной группы…
Мы хотим только соединиться с такими же машинами, как и мы, и просто бродячими обитателями пустынных сел, на которых охотились и которых убивали ваши кланы… Не знаю, испугает ли вас наше количество (мы не располагаем никакими данными переписи вашего населения), но гарантирую: мы свою шкуру продадим дорого. Разведчики сейчас готовят прием основной колонны переселенцев.
Однако надо понимать, что мы прежде всего машины, и город кишит деталями, свежей энергией, нужной для беженцев, и теплом. Метрополии быстро вернутся к жизни. Мы прибыли с миром, но готовы умереть на войне. Ты видел, на что мы способны. Теперь тебе и всем другим нужно хорошенько подумать, прежде чем принять решение.
Удачи тебе,
разведчик Каррутер».
Кашель швырнул цилиндрик в стену. Буквы погасли, помещение погрузилось в темноту.
Если Каррутер говорит правду, то миграция Раков просто сметет людей. Нотехи малочисленны и плохо оснащены. Клан внутри покинутого города владеет двумя дюжинами лошадей, несколькими десятками помповых ружей, несчетным количеством рогаток, крючьев, луков и пращей. Ну, может, еще парой катапульт, малонадежных и очень неточных в стрельбе. Машины у Раков были приземистые, словно тараканы, стремительные, как стадо свирепых бизонов.
Рык мотора, вот что это за далекий звук… Он чувствовал его по дрожанию земли. Оно отдавалось в лодыжках.
Раки решили остаться здесь. В городе были дороги и башни для ремонта, сервисботы, которым можно доверять, и совершенно неограниченные ресурсы всякой всячины, которой можно украшать их ракушки.
Откинулся тент, и вошла Сара с дымящейся миской в руках.
— Видела? Что знают другие?
— Всё знают, с того момента, как тебя нашли четыре дня назад.
Кашель приподнялся и сдавленно застонал от боли.
— Надо уходить! — Ноги его подогнулись.
Сара протянула ему руку и помогла устоять на грязном полу.
— Нам некуда уходить.
— Нужно! — Он оперся на руку Сары, женщина помогла ему сделать пару шагов.
— Слышишь?
Кашель прислушался.
— Густав отправился на разведку с Картом и Симонсеном, — продолжила Сара. — Стадо прибыло. Скоро они заполонят долину, ошалевшие животные убегут.
Кашель поднял с земли ружье и посмотрел на порог барака через ствол.
— Мы их остановим.
Пол дрожал.
— Как? Сервисботы их примут. Наши уже видели, что они спустились с башен и шатаются по городу. Они в первую очередь машины и будут помогать своим.
Кашель поднял руку и опустил ее на скульптуру из рулей, которые свешивались с потолка. Конструкция упала на пол.
— Заберемся на крыши, нас не достанут.
— Там не спастись. Город просыпается; каждая функция или активирована, или будет активирована в ближайшие часы. Уже две ночи все огни города зажжены. Слышен шум турбин. Фабрики, офисы, роботакси, банкоматы, лифты, автоматы по продаже всякой всячины, бензиновые насосы, семафоры, компьютеры, телефоны, телевизоры, сервисные бродячие киоски — все возвращается к жизни для новых старых…
Кашель медленно натянул рубашку и опять взял ружье.
— Куда идем?
— Поговорить с Густавом.
Сара отвела глаза.
— Густав уехал.
— Поговорю с Марком.
— И он ушел. Остались только мы двое…
Сара забрала у Кашля ружье.
— Есть один сервисбот снаружи. Это он вынул из тебя осколки и приготовил для меня горячую пищу. У нас есть один фонарь рядом с бараком и маленький генератор.
Кашель смотрел на нее непонимающим взглядом.
— У нас есть лампадка на первые годы! — повторила женщина.
Мужчина медленно повернул голову в направлении порога. Солнечный диск, который поднял его с постели, уже исчез. Осталась только лампочка, которая светила в ночи.
— Хочешь посмотреть? — Не ожидая ответа, Сара вышла из барака и быстро вернулась, неся перед собой яркий свет.
Кашель быстро закрыл глаза и потом осторожно открыл их, прикрывая пальцами. Вокруг были капоты автомобилей, двери и фары с целыми стеклами… Слева от него стояла скульптура, сделанная из мелких осколков жести, все желтого цвета. Убрав руки от глаз, в контражуре он видел рядом с Сарой другой силуэт, меньше ростом.