Его обогнали двое молодых парней в штатском. Они на ходу болтали между собой:
– …ну, до пяти я у Скребцовой, на «Авроре». А потом сменят, наверное.
– Освободишься – моментально подскакивай.
Оба вышли. Захаров, секунду помедлив в дверях, решительно последовал за ними.
Дежурный, проводив его взглядом, усмехнулся. Потом привстал на табурете и сделал погромче висящее над головой радио.
– …завтра товарищи Сталин и Ворошилов прибудут в Ленинград для торжественного празднования Десятого Октября, – радостно произнес диктор. – Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома товарищ Киров будет сопровождать гостей нашего города…
– …Они посетят ряд учреждений и заводов Ленинграда, встретятся с рабочими и совслужащими, – продолжал говорить диктор в приемнике. – Отдельным пунктом программы идет посещение легендарного символа революции – крейсера «Аврора»…
Рыжий веснушчатый парень в сером пиджаке поверх добела застиранной гимнастерки, скривившись, встал из-за круглого стола, и выключил радио. Сидевшие за столом в маленькой комнатушке обычной ленинградской коммуналки двое мужчин – один лет сорока, другой лет пятидесяти пяти, оба рабочего вида – взглянули на него с недоумением.
– Ты чего? – спросил первый, рослый, хмурый блондин.
– Да надоело уже, – зло отозвался рыжий. – Каждые десять минут про визит этот… Ну, как текст?
Он кивнул на отпечатанные на тонкой рисовой бумаге листовки, которые изучали мужчины.
– Мудрено больно, – высказался старший. – Рабочие могут не понять.
– А по-моему, нормально, Петрович, – возразил блондин. – Главное сказано: после того как Льва Давыдовича вычистили из Политбюро и ЦК, неизмеримо возросла опасность того, что партия переродится и станет целиком сталинской.
– Да она уже переродилась, Киря! – яростно выкрикнул рыжий и рубанул кулаком воздух. – Ты что, не видишь, что происходит? Все уже готовы под Сталина лечь! Вся страна!
– Ну, так уж и все, – усмехнулся Петрович. – Пока у нас такая молодежь есть, пока жив Лев Давыдович, пока мы помним Ильича, – он кивнул на портреты Троцкого и Ленина, висевшие на грязных обоях, – поборемся еще! А где мы листовки раздавать-то будем?
– Предлагаю начать с вокзала, – сказал рыжий. – Там как раз народу много соберется. А потом решим где.
– Заметано, Валера, – кивнул блондин. – А лозунг где развернем?
– Думаю, на Невском – самое место, – ответил рыжий Валера. – Как раз напротив Казанского собора символично будет.
– Точно, там же впервые красное знамя подняли, – одобрил старший из заговорщиков.
В дверь комнаты несколько раз затейливо постучали. Заговорщики встревоженно переглянулись. Наконец блондин неуверенно поинтересовался:
– Кто там?
– А то непонятно! – с обидой отозвался кто-то за дверью. – Малыгин, кто ж еще.
Блондин отпер дверь. На пороге переминался с ноги на ногу вихрастый сутулый очкарик в старом перелицованном пальто и серых брюках.
– Ты бы еще громче орал, идиот, – сквозь зубы цыкнул на него рыжий. – Малыгин, Малыгин… Хочешь, чтобы вся квартира пофамильно знала, кто именно сюда ходит?
– Формалист, – равнодушно отозвался очкарик, присаживаясь к столу. – У меня новости по главной демонстрации. Она собирается на Марсовом и двигает по улице Халтурина к Зимнему. Народу подгребет, судя по всему, тыщи две, не меньше.
Заговорщики переглянулись.
– Ну и место нашли, – разочарованно протянул пожилой. – Да на Марсовом их мильтоны в два счета переловят.
– Даже если им и удастся прорваться на Халтурина, – добавил блондин, – то там их зажмут так, что мало не покажется.
Очкарик мотнул головой, стекла его очков холодно взблеснули.
– Мое дело – сообщить вам. А вы уж действуйте, как знаете.
Рыжий усмехнулся, положил Малыгину руку на плечо.
– За информацию, Петя, спасибо. Знать о том, что основные силы мильтоны бросят на Марсово поле, нам было очень важно.
Несмотря на разгар рабочего дня, на трамвайной остановке было полно народу. В перспективе улицы показался трамвай. Владимир и Елена стояли рядом.
– Вы не сердитесь на меня за то, что я предложил вам уйти? – спросил Сабуров. – Вам, наверное, было весело.
– Мне в таком стиле каждый день весело, – грустно усмехнулась девушка. На улице, одетая в скромное пальто, она вовсе не выглядела такой уж легкомысленной прожигательницей жизни. – Спасибо, что увели. А где вы работаете, Владимир?
– На Васильевском острове.
– Нет, в смысле – кем, в каком учреждении?
К остановке, рассыпая громкий звон, подкатил трамвай. Народ бросился к задней площадке. Началась посадка, и Владимир сделал вид, что не расслышал вопроса.
По внутреннему коридору здания станции Ленинка раздраженно шагал начальник линейного отдела ОГПУ. Рядом семенил Коробчук и шли еще двое чекистов.
– Ну, это уже черт знает что творится! – раздраженно говорил на ходу начальник отдела. – Значит, скомандовал тебе «Кругом, шагом марш», а сам исчез?
– В точности не могу знать, товарищ начотдела, а только нету его, – взволнованно повторил Коробчук. – Вроде как постовой милиционер видел, что он в поезд садился… – Он забежал вперед и понизил голос: – Честное комсомольское, товарищ начотдела, из одной шайки они!
Начальник отдела резко остановился и уставился на бойца.
– Кто – они?!
– Ну, эти, Сабуров и Захаров. Этот беляк его сразу признал. А, говорит, господин революционный прапор… Оба офицера, понимаете?! И он сначала его отпустил, а потом сам уехал! А завтра ж в Ленинграде праздник! Вожди прибывают!
Начальник линейного отдела крепко потер лицо ладонями и махнул рукой.
– Ладно, Коробчук, и без тебя тошно… За бдительность спасибо, а вот за то, что настроение портишь не вовремя – два наряда вне очереди!
– Товарищ начотдела, так я ж… – растерянно заморгал боец.
– Три наряда! – набычившись, рявкнул начальник.
– Есть! – вытянулся Коробчук.
Переполненный трамвай с грохотом и звоном полз по предпраздничным ленинградским улицам, уже украшенным транспарантами, красными флагами и портретами вождей. Доносился монотонный голос кондуктора, выкликавшего: «Зеленым билетам станция!.. Пятиалтынный с вас!..» За окнами мелькали длинные очереди, вытянувшиеся к пивным ларькам, обшарпанные серые заборы с рекламой фильмов «Два друга, модель и подруга» и «Девушка с коробкой», купола церквей без крестов, небогатые витрины магазинов, грязная, застоявшаяся вода каналов… Владимир проводил глазами странное сооружение – сделанную из картона стену городского дома, к которой тянулся большой, тоже картонный, пшеничный колос. Поверх было крупно написано «Да здравствует смычка города с деревней!»
– Странный город, – словно для себя произнес Владимир, разглядывая Ленинград в окно. – Будто есть, и нет его в то же время… Рига на него чем-то похожа.
– Вы бывали в Риге? – повернулась к нему Елена.
Он сообразил, что сказал лишнее, и начал выкручиваться:
– Нет… ну, то есть, до революции.
– Ваш билет, гражданин, и ваш, гражданка, – раздался за спиной скрипучий голос контролера.
Владимир ошеломленно обернулся. Елена поспешно показала контролеру какую-то карточку:
– У меня служебный.
– А мне, пожалуйста, полный маршрут, – Сабуров полез в карман за портмоне.
Контролер – мрачный немолодой дядька – язвительно усмехнулся.
– Вы, когда в трамвай входили, прошли мимо кондуктора. Почему не заплатили?
Сабуров растерялся. Окружающие пассажиры смотрели на него явно без всякого сочувствия, прислушиваясь к диалогу.
– Я не знал… Я только что в Ленинград приехал. И не знал, что у вас такие правила.
– И откуда это вы такой приехали? – подозрительно поинтересовался дядька.
– Из… из Екатеринослава, – сказал Владимир первое, что пришло в голову.
– Из Днепропетровска, что ли? – прищурился контролер. – Покажите билет на поезд.
И тут раздался возмущенный голос Елены:
– Послушайте, чего вы пристали к товарищу? Ну, приехал человек из Днепропетровска… На праздник приехал, на годовщину Октября. Правда ведь? – взглянула она на Владимира, он поспешно закивал. – Вот. И какое впечатление у него останется от Ленинграда? Контролер-придира? Соображать же надо, товарищ! Он же расскажет всем потом у себя в Днепропетровске!
– Правильно, гражданка! – встрял в разговор низенький мужичок в тельняшке, видневшейся из-под обтрепанного пальто. – Ну чего ты со своим формализмом пристал к человеку?
– Кто формалист? – обиделся контролер. – Я формалист?
– Конечно, формалист, – прогудел другой пассажир, здоровенный парень с пудовыми кулаками, – да еще и бюрократ небось. А у нас, у рабочих людей, знаешь где эти бюрократы сидят уже?
Контролер побагровел и надулся.
– Будете оскорблять контролера при исполнении – я трамвай остановлю! – рявкнул он, забыв про Владимира. – Имею, между прочим, право!
– Я те остановлю трамвай, зараза! – подал голос еще один пассажир. – Вот я те щас так его остановлю, троцкист хренов!
– Ты кого троцкистом обозвал, гад? – взвизгнул контролер.
– Эй, вы, полегче там насчет Льва Давыдовича, – нахмурился мужичок в тельняшке. – Думаете, его из Политбюро вычистили, так и можно уже, да?!
В трамвае поднялся такой гам, что Владимир и Елена едва смогли протиснуться к двери.
Потом они стояли в одиночестве на остановке и смеялись, провожая взглядами уходящий вагон. Пассажиры продолжали отчаянно ругаться между собой.
– Все-таки обманули контролера, выходит, – еле выговорил Сабуров, давясь от смеха.
– Да, на пятиалтынный ограбили Советскую власть, – живо отозвалась Елена и тем же беспечным тоном добавила: – Вы нездешний, Володя?
Владимир перестал смеяться.
– С чего вы взяли? Родился на Каменноостровском проспекте. Правда, детство у меня прошло в основном в Сабуровке, но…
– Нет, я имею в виду, что вы… не отсюда. Из-за границы, да?
Сабуров нахмурился.
– Да нет же… Почему из-за границы? Странная у вас фантазия, Лена.
Она проводила глазами проехавший мимо потрепанный легковой «ФИАТ», вздохнула.
– Да не фантазия это. Как заплатить за трамвай, не знаете… Что с офицерами не церемонятся – тоже. Назвали Днепропетровск по-старому. Были в Риге… Да и Каменноостровского проспекта нет давно – есть улица Красных Зорь… Я наблюдательная просто. Как там буржуазная Рига?
Владимиру стоило невероятных усилий усмехнуться. Елена смотрела на него с болью.
– Мне пора идти, Лена, – проговорил он. – Спасибо вам… за то, что отвлекли контролера. И вообще…
– Проводите меня еще немного, – тихо попросила девушка.
– Прошу меня извинить, я спешу, – глухо вымолвил он.
Сабуров поклонился девушке и торопливо бросился куда-то в сторону от трамвайной остановки. На полпути он обернулся, словно боясь чего-то. Елена стояла на месте и смотрела ему вслед.
Серый, холодный ноябрьский день был в самом разгаре. «Аврора» по-прежнему стояла на якоре недалеко от берега. И так же толпился народ у парапета набережной 9 Января, любуясь старым, заслуженным кораблем. Между бортом крейсера и гранитной пристанью напротив Адмиралтейства то и дело сновал паровой катер, подвозя очередные партии экскурсантов.
И Даша Скребцова, дрожащими от холодного ветра пальцами раскурив очередную папиросу, вновь и вновь скользила по толпе внимательными, напряженными глазами.
Раннее зимнее утро здесь, в глухом углу Псковской губернии, было искристым, ярким и звонким. Проснувшаяся Даша даже не поверила сначала, что все это есть на самом деле – и режущий свет раннего солнца, льющийся в окна, и тепло ватного одеяла, и вторая подушка на постели с ней рядом… Сонно потянулась, крепко зажмурилась.
Перед глазами тут же встало не то видение, не то недавний сон: Владимир и она вместе идут по питерской набережной, там, где сфинксы. На нем офицерский китель, на ней – белое платье. И так нежно, ласково плещет Нева в старый камень набережной…
Она резко открыла глаза, повернулась на бок. Рядом никого не было.
– Володя, – негромко позвала она.
Никто не отозвался, и она вскочила с постели – в длинной ночной рубашке до пят.
В комнате не было никого. На столе стояли кружка молока, блюдце с творогом, лежал большой ломоть ржаного хлеба. И там же лежал исписанный крупным почерком лист бумаги. Она сразу все поняла, сердце застонало от боли, но, сжав волю в кулак, Даша заставила себя взять письмо.
«Моя дорогая спасительница, – было написано там, – прости меня, если сможешь, за такую форму прощания, но глядеть тебе в глаза было бы слишком тяжело. Я уезжаю на Дон, в организацию генерала Алексеева, сражаться с большевиками. К этому зовет меня мой долг офицера. Надеюсь, что ты поймешь меня, как понимала до этого… Вряд ли мы еще когда-нибудь увидимся, слишком много вокруг крови. Но я всегда буду помнить, что ты дважды спасла меня от смерти. О ране не беспокойся. Я уже почти совсем здоров. Пожалуйста, кланяйся Катарине. Твой В. Не знаю где, февраль 1918 года.
P.S. Я взял на память твою карточку, буду беречь».
Раздались шаги. Это была Катарина, она вошла в комнату с охапкой дров. Расспрашивать ее было бессмысленно, Даша знала, что ночью Катарина ездила на соседний хутор.
– Он ушел, – тяжелым, окаменевшим голосом выговорила Даша.
Катарина, все поняв, подошла к ней, крепко обняла.
– Они как больные, – шепотом, с сильным акцентом произнесла Катарина. – Они не знают, что дом, печь, хлеб, дети – самое важное. Им все время нужно стрелять кого-то… Доказывать…
Она говорила что-то еще по-эстонски, но Даша уже не слышала. Она сидела в ночной рубашке, уронив руки с письмом на колени, и слезы медленно катились по ее лицу.
– Даша, – позвал ее кто-то.
Девушка вздрогнула. Голос был знакомый.
Обернувшись, она удивилась, увидев перед собой Семена Захарова. Тот был в форменной шинели, шлеме. «Черт, как неловко, – мелькнула мгновенная мысль, – ведь если Сабуров увидит меня с ним, сразу поймет, в чем дело…»
– Здравствуй, Даша, – повторил Захаров с робкой улыбкой.
– Здравствуй, Семен, – чувствуя, как внутри начинает закипать раздражение против этого ненужного навязчивого человека, ответила Даша. – Ты что здесь забыл?
– Ничего. Я к тебе, Даша.
– Мы что-то недоговорили в последний раз?.. По-моему, все. Я на задании, Семен, ты мне мешаешь. Уходи.
– Я тебя уже год не видел, – взгляд Захарова был полон тоски. – Просто посмотрю…
Она усмехнулась, понизила голос.
– Захаров, мне что – перевод в тайгу тебе выхлопотать? Чтоб ты оттуда не смог в Ленинград ездить? Где ты сейчас служишь, я не помню?..
На губах Семена появилась ухмылка.
– Не веришь? – подняла брови Даша. – Могу устроить!
Но он не слушал ее.
– Все забыть его не можешь, да?.. – шипящим шепотом произнес Захаров. – Офицерика своего?.. А его, между прочим, уже того… Вышел весь, на ходу причем.
Она вздрогнула, как от удара.
– Что ты болтаешь?
– Ага, – кивнул Захаров. – Сегодня ночью эстонскую границу перешел. А утречком мы его в поезде – хоп, проверка документов. Ну, он, сердешный, сначала на нас кинулся, а когда понял, что дело табак, то на полном ходу из вагона… К тебе, небось, рвался…
Даша, не обращая внимания на окружающих, шагнула к Захарову, схватила его за ворот шинели.
– Это правда? Говори!
К ним, расталкивая публику, бросился молодой милиционер в новенькой черной шинели:
– А ну руки убери от чекиста, гражданка! Предъяви документы!
Даша, не глядя на милиционера, левой рукой вынула из кармана пальто и ткнула ему в лицо раскрытое удостоверение. Милиционер, обалдело козырнув, поспешно отскочил прочь.
– Это правда? – повторила она нетвердым голосом.
– Вот тебе, Даша, святой истинный крест, – ухмыльнулся Захаров, высвобождаясь.
Она взглянула на него в упор.
– Если выяснится, что это вранье, пойдешь под трибунал. Если выяснится, что правда, – тоже. Уяснил?
Даша резко оттолкнула Семена от себя и быстро пошла вдоль набережной. Захаров, немного придя в себя, крикнул вслед:
– Даша! Даш! Да пошутил я!..
Но она не услышала.
У бакового орудия крейсера «Аврора» толпилась очередная экскурсия. Порядком уже охрипший экскурсовод в очках заведенной скороговоркой бубнил:
– …сейчас на корабле стоят более современные орудия, калибром 130 миллиметров, а тогда стояли 152-миллиметровые, системы Канэ. Вот из такого вот орудия и был произведен исторический выстрел. Это произошло 25 октября в 21 час 40 минут…
– Товарищ экскурсовод, – прервал объяснения чей-то веселый голос, – а снаряд был боевой?
– Нет, товарищ, снаряд был холостой.
– Не женился еще! – среагировал обладатель веселого голоса.
Экскурсанты захохотали. Толстяк в очках сердито насупился:
– Серьезнее, серьезнее, товарищи! Итак, холостым снарядом…
Среди экскурсантов томился со скучающим лицом Карпов. Рядом с ним остановилась, тяжело дыша, запыхавшаяся Даша.
– Ты чего такая? – шепотом удивился тот.
– Женя, надо срочно выяснить сводку происшествий по области, – еле слышно ответила та. – По сегодняшним нападениям на патрули линейных отделов и падениям с поезда на ходу.
– А что такое? – встревожился чекист.
– Да есть сигнал, что наш подопечный, которого мы ждем, с поезда спрыгнул сегодня утром. С концами. А перед этим напал на патруль.
– Во-о дела, – протянул Карпов озадаченно. – То-то он не появляется…
– Дуй без разговоров, – перебила Скребцова. – Выяснишь – сразу назад.
– Есть, – коротко сказал Карпов и начал выбираться из толпы.
Рядом с подавленной, растерянной Дашей остановился капитан крейсера.
– Ну что, не нашли? – негромко поинтересовался он.
– Ищем, – коротко ответила Даша.
Капитан понимающе кивнул.
– Ее уже пытались взорвать, – тихо сказал он после паузы. – В марте восемнадцатого… Магнитную мину хотели присобачить на борт.