«Их можно понять, – подумал Сабуров. – Ведь нэп – не навсегда. Не сегодня-завтра Сталин прихлопнет эту лавочку». Об этом писали западные газеты.
Его размышления прервал звучный хлопок шампанского. Епишин ловко открыл бутылку «Абрау-Дюрсо» и разлил шипучий напиток по бокалам. Официант поставил на стол большую вазу с фруктами. Дамочки, сидевшие за столом, потянулись к ним.
– Н-ну-с, господа бывшие офицеры и присутствующие здесь дамы, – поднимая бокал, возгласил Борис. – Давайте выпьем за зарю туманной юности, которая проходит, но оставляет, тем не менее, след на сердце… Ну, Вовка, по-гусарски, а?.. Как в былые дни… Помнишь выпускное построение?.. – Он зажмурился и тряхнул головой. – «Смирно! Равнение на знамя! Прапорщик Епишин – в 203-й пехотный Сухумский полк!» И генерал при полном параде… как его звали, Авдеев, что ли…
– Антипов, – хмуро сказал Сабуров, имея в виду Владимира Васильевича Антипова – командующего Владимирским военным училищем в 1908–1915 годах.
– Точно – Антипов! – Епишин лихо опрокинул свой бокал. – Эх, было время…
Сабуров молча отпил из бокала сладкое шампанское. Девушки кокетливо косились на него.
– Твой друг такой романтичный, Борюсь, – протянула одна из них – плотненькая брюнетка.
– И загадочный-загадочный, – добавила вторая, высокая, хрупкая блондинка лет двадцати пяти на вид. – Совсем на меня не смотрит.
– А чего это он должен смотреть на тебя? – возмутилась первая. – Он и в моем вкусе тоже.
Епишин, хрустя яблоком, добродушно хмыкнул:
– Девочки, не цапайтесь. Он еще в училище был у нас этот самый… как его… Иосиф Прекрасный.
– Зато теперь должность Иосифа Прекрасного занята, – хмуро бросил Сабуров. – Причем в масштабах целой страны.
Барышни захихикали. Епишин поморщился.
– Слушай, ну тебя с твоей политикой, а?.. Кому это интересно? Ты про себя лучше расскажи. – Он ласково проехался ладонью по макушке однокашника. – Тринадцать лет ведь не виделись! Девочки, три-над-цать, вы представляете?!
– Ой, меня тогда еще и на свете не было, – прыснув, заявила брюнетка.
– И меня тоже, вообще-то, – добавила блондинка.
– Ну и ладненько, – подытожил Епишин. – Давайте за случайные встречи… – Он быстро поцеловал ручки обеим девушкам, выпил свой бокал и кивнул Владимиру: – Ну?.. Тебя же после выпуска куда-то в 18-ю дивизию отправили, да? В 69-й Рязанский, насколько я помню? – Он снова крутанулся к барышням: – Девочки, я понимаю, что это все скучно, но мы быстренько.
Девушки великодушно покивали. Сабуров пожал плечами.
– Да ничего интересного. Воевал, был ранен… все, как у всех.
– Кем закончил?
– Штабсом. Потом призвали в Красную Армию.
– Слушай, и меня тоже, – оживился Епишин, – в смысле закончил штабсом, а потом призвали… ну, пришлось идти. – Он оглянулся на барышень и понизил голос. – Мать в заложницы взяли. Куда денешься?.. И вперед, на советско-польский фронт…
– А что слышно о других наших? – решил перевести тему Владимир. – Петя Перепеличко, Толя Альтман, Славик Стремянников?..
Епишин помрачнел.
– Перепеличко, кажется, в Крыму, в каком-то там сельхозтехникуме в Симферополе, что ли… Альтман, насколько я знаю, служил у Врангеля, потом пропал. А Славик погиб. Его же в один со мной полк… Ну и в июле шестнадцатого, когда мы под Сморгонью стояли, была газовая атака. Славик тогда противогаз не успел натянуть. Глупо… Ему посмертно штабс-капитана дали. – Епишин тяжело вздохнул, помотал головой, отгоняя воспоминания: – Ну да что мы все о прошлом… Ты сейчас где?
– Служу, – усмехнулся Сабуров.
– Где?
– Ну… – замялся Владимир. – Есть конторка одна на Васильевском…
– Много имеешь? – деловито поинтересовался Епишин.
– Забот? Много…
Борис, смеясь, снова наполнил бокалы.
– А я вот, как видишь… После польского фронта удалось, слава Богу, в интендантство попасть, там познакомился с людьми… Ну а когда нэп пошел, связи и пригодились. Так что – да здравствует советская мануфактура и вообще Советская власть, которая нам все дала!
– Бо-орик… – укоризненным хором протянули девушки, глядя на то, как Епишин поднимает бокал.
– Ох, о чем это я? – спохватился тот, хлопая себя по лбу. – Третий тост! За любовь, конечно!
Он суетливо вскочил, выпил бокал до дна. Вошедший в кабинет официант поставил на стол еще одно блюдо. В открытую дверь донеслись тягучие звуки томного танго.
– Борик, а почему твой друг такой скучный? – поинтересовалась хрупкая блондинка, вертя в пальцах пустой бокал.
– В смысле, Вавочка? – жуя, спросил Епишин.
– Ну, не знаю… За любовь не пьет, танцевать не зовет…
Епишин засмеялся.
– Слушайте, это он действительно негодяй и мерзавец! – Борис игриво ткнул в плечо Владимира толстым пальцем. – Юнкер Сабуров, я вас вызываю! Но перед смертью вы пригласите эту даму на танго. – Он встал и повернулся к плотненькой брюнетке. – А я – вот эту.
Владимир хмуро поднялся, протянул блондинке холодную ладонь.
В небольшой комнатке на задах здания ленинградского Главпочтамта Захаров предъявил скромно одетой женщине лет сорока пяти свое удостоверение. Заведующая с испугом взглянула на него.
– Слушаю вас, товарищ…
– Сегодня в десять двадцать одну утра, – неторопливо заговорил Захаров, – с почтового отделения станции Ленинка Ленинградской области отправили следующую телеграмму: «Володя чувствует себя хорошо, скоро будет». Адрес: Ленинград, Главпочтамт, до востребования, Сазонову И.Д. Вспомните, пожалуйста, приходил ли кто-нибудь за телеграммой с документами на это имя: Сазонов И.Д.
– Минуточку, товарищ, – наморщила лоб женщина, – я посмотрю сейчас.
Она отошла к столу и склонилась над ящиком картотеки. Минуты через две заведующая протянула Захарову бланк телеграммы.
– Была такая телеграмма, товарищ. Вот, в десять тридцать четыре получена.
– Я спрашиваю вас, заходил ли кто-нибудь за ней…
– Нет, никто не заходил, – покачала головой женщина. – Видите – лежит невостребованная.
Захаров закусил губу.
– Постойте, – внезапно проговорила заведующая, – какая, вы сказали, фамилия получателя должна быть?
– Сазонов И.Д., – торопливо повторил Захаров.
– Был Сазонов! Точно был… У меня на фамилии память хорошая… – Женщина снова склонилась над картотекой. – Только он сам телеграмму отправлял, а не эту спрашивал… Сейчас, сейчас. – Ее худые пальцы с облупленным подобием маникюра забегали по корешкам квитанций. – У нас же все исходящие есть… Вот, пожалуйста, – международная, в Латвию. «Володя не приехал, вероятно, раздумал». Подпись – Сазонов. В Риге – почтамт, до востребования, Брюннеру А.К.
– Когда отправлена? – напрягся чекист.
– В девять ноль одну.
– Вы не припомните, как этот человек выглядел?
Женщина задумалась.
– Ну… мужчина… Лет тридцати на вид. В кепке серой, сером пальто. С усами.
– Особые приметы были?
– Не знаю.
Захаров, подавив вздох, кивнул, пожал руку заведующей.
– Спасибо…
– Анна Антоновна, – растерянно сказала та.
– Анна Антоновна. Пожалуйста, если в течение дня за телеграммой из Ленинки еще раз придет этот человек… или другой, но в любом случае он предъявит документы на имя Сазонова И.Д. – постарайтесь задержать его или, в крайнем случае, оповестить о нем областное управление ОГПУ. А я потом постараюсь еще заглянуть к вам, в конце дня.
– Заходите, товарищ командир. А что, этот Сазонов – враг? – почти шепотом выговорила заведующая.
– Возможно, – сдержанно отозвался Захаров.
В дверях он остановился и со вздохом взглянул на испуганную женщину.
– Парень с усами в кепке и пальто… М-да, приметы.
За окнами сельской избы стыл зимний морозный день. Граммофон на столе, тихо шипя, раскручивал пластинку с танго. Посредине комнаты неуклюже пытались танцевать Владимир и Даша. Сабурову танец давался с большим трудом из-за раненой ноги.
– Нет, не могу, – вздохнул он наконец, морщась.
– Больно, да? – вскинулась Даша.
– Да нет, неловко просто. Такое ощущение, что нога как деревянная. Я тебе уже все пальцы небось оттоптал.
– И ничего не оттоптали! – весело воскликнула Даша. – Смотрите… – она крутанулась на месте. – Раз-два-три… Ну как, получается у меня?
Владимир, следивший за ее попытками освоить танго, весело кивнул:
– Вундеркинд! Только когда же ты меня станешь на «ты» называть, а?..
Даша смутилась.
– Ой, да как же я могу-то… Ну, давайте еще. А то так ногу вовек не разработаете.
Дверь в избу распахнулась. Из сеней появилась хозяйка хутора, рослая красивая эстонка Катарина с охапкой дров в руках. Свалив их у печки, она с улыбкой взглянула на танцующих и одобрительно кивнула Владимиру:
– Сегодня уже гораздо лучше.
– Ал-лё. Алё, товарищ…
Владимир вздрогнул, отгоняя воспоминания. Он танцевал с хрупкой блондинкой в центре большого ресторанного зала. Играл оркестр. Рядом кружились Епишин с брюнеткой и еще несколько расфуфыренных пар. За столиками хохотали нэпманы. В зале стоял дым коромыслом – видимо, обеденное время было в разгаре.
– Вундеркинд! Только когда же ты меня станешь на «ты» называть, а?..
Даша смутилась.
– Ой, да как же я могу-то… Ну, давайте еще. А то так ногу вовек не разработаете.
Дверь в избу распахнулась. Из сеней появилась хозяйка хутора, рослая красивая эстонка Катарина с охапкой дров в руках. Свалив их у печки, она с улыбкой взглянула на танцующих и одобрительно кивнула Владимиру:
– Сегодня уже гораздо лучше.
– Ал-лё. Алё, товарищ…
Владимир вздрогнул, отгоняя воспоминания. Он танцевал с хрупкой блондинкой в центре большого ресторанного зала. Играл оркестр. Рядом кружились Епишин с брюнеткой и еще несколько расфуфыренных пар. За столиками хохотали нэпманы. В зале стоял дым коромыслом – видимо, обеденное время было в разгаре.
– Зову вас, зову, – улыбнулась Владимиру партнерша по танцу. – А вы не слышите. У вас такое… нездешнее лицо, как будто вы где-то далеко-далеко…
– Вы проницательны, – скупо отозвался Сабуров.
– Вовсе нет. Просто мне пришлось такой стать. Иначе никак.
– Давно вы знаете Бориса? – зачем-то спросил Владимир.
– Какая разница? – хмыкнула девушка.
– Действительно, никакой…
– Зачем тогда спрашивали? В училище вбили, что нужно поддерживать беседу с дамой во время танца? А танцуете вы прекрасно.
– Я долго учился, – улыбнулся Сабуров. – Зимой. Под граммофон…
Девушка усмехнулась. Мелодия танго продолжала струиться по залу. И глаза у партнерши Сабурова были грустными и глубокими, совсем не такими, как у ее подруги. На веках лежали голубые тени, на кончиках ресниц по последней моде висели маленькие бисеринки… «Похоже, что она из “бывших”», – подумал Владимир. Он знал, что в Советском Союзе «бывшими» называли тех, кто имел несчастье до революции принадлежать к господствующему классу.
– Скажите, – неожиданно для себя самого спросил Владимир, – вот если человек отсутствует в ленинградской адресной книге, что это может значить?
Девушка пожала плечами.
– Что он живет, допустим, в Москве.
– Да нет… он должен быть в Ленинграде. А его нет.
– Ну, мало ли что… Допустим, он секретный работник. Или… или такой же, как я, к примеру. – Она прищурилась и взглянула на Сабурова с вызовом.
Владимир смутился.
– Ну… зачем же вы так… простите, как ваше имя?
– Елена.
– А почему же Борис вас Вавочкой назвал?
– Потому что он платит… А вы можете не представляться. И не потому, что вас Борик назвал. Вы просто Владимир. У вас даже на лице это написано.
– Забавно, – покачал головой Сабуров. – Вообще-то отец был против, он хотел меня Святославом назвать. Это мама настояла.
Мелодия танго смолкла, но пары не расходились. Епишин подмигнул Владимиру:
– Сейчас еще будет. Вовкин, смотри мне, с Вавочкой поосторожнее…
– Услышал вас, господин штабс-капитан! – нарочито громко отозвался Сабуров.
Епишин испуганно вздрогнул, съежился, покрутил пальцем у виска. На него и Владимира недоуменно оглядывались соседи по танцплощадке.
На невысокой эстраде между тем появилась чрезмерно ярко накрашенная певица, одетая в моднейшее – чуть выше колен – невесомое платье, украшенное длинной ниткой жемчуга. В пальцах она сжимала длинный папиросный мундштук. Один из музыкантов, щуплый носатый скрипач в черном фраке, с улыбкой обратился к залу:
– Добрый день, уважаемые граждане! Приятного вам аппетита! Сегодня для вас в нашем уютном кабаре в качестве пикантной приправы к обеду – проездом из Таллина в Хельсинки очаровательная Лиза Рихтер со своим мелодраматическим пением!
Раздались громкие аплодисменты. Видимо, Лиза Рихтер была местной звездой.
К удивлению Владимира, у певицы оказался вполне приличный голос – волнующий, хрипловато-нежный. Она пела щемящий старинный романс, надламывая брови, словно молила спасти ее. И музыканты подстроились под певицу, играли сдержанно, с печальными лицами, без современных выкрутасов.
Пары медленно кружились под песню. Елена, приблизив губы к уху Владимира, с упреком произнесла:
– Зачем вы его так? Он же боится. С бывшими офицерами не церемонятся, вы же сами знаете…
– Не знаю, – покачал головой Сабуров. – Мне и смешно, и жалко, и гадко. Где тот Борька Епишин, который мечтал умереть за Родину, который целовал свои новенькие погоны?.. Странно все.
– А где вы сами прежний? – тихо спросила девушка.
Владимир внимательно взглянул на нее. Она не отвела глаз.
– Я здесь.
– Я вижу…
Когда песня смолкла, зал дружно, жарко зааплодировал певице. Епишин, отбивая большие ладони, завертел головой в поисках приятеля.
– Вовка! – обеспокоенно позвал он. – Вовка, ты где?
– А они с Ленкой ушли, когда песня была, – лениво сказала плотненькая брюнетка.
Епишин озадаченно покрутил головой и вдруг добродушно расхохотался.
– Ну, Вовка и дает! Ходок…
Часы на башне церкви святого Петра – одного из символов Риги – показывали два часа дня. По бульвару Аспазии неслись автомобили и автобусы, звенели трамваи, цокали копытами извозчики. Из распахнувшихся дверей модного кафе «Отто Шварц» вывалилась компания подгулявших молодых людей, порыв ветра принес оттуда звуки американского джаза. Кутилы, громко хохоча и распевая что-то, направились в глубь Старой Риги.
Генерал, сидевший на заднем сиденье такси, со вздохом пристукнул рукояткой трости по спинке переднего сиденья. Полковник, одетый в форменную тужурку водителя, вопросительно взглянул в зеркальце заднего вида.
– Как я все это ненавижу, если бы вы знали, Павел Дмитриевич, – глухо произнес генерал.
– Что именно, Алексей Кириллович? – Шептицкий взглянул на часы.
– Да вот это все. – Покровский кивнул на кафе. – Растащили Россию на осколки, нахапали, а теперь веселятся…
– Ничего, – холодно сказал полковник. – Бог даст, Рига еще будет русской…
К машине подошел скромно одетый молодой человек лет двадцати пяти, с незапоминающимся лицом и тонкими усиками. Открыл дверцу и нырнул на заднее сиденье. Шептицкий тут же тронул машину, повернул направо и встроился в поток движения по бульвару Бривибас.
Молодой человек, волнуясь, повернулся к генералу:
– Разрешите доложить, ваше превосходительство?
– Докладывайте, поручик, – кивнул Покровский.
– На заданной точке в расчетное время он… не объявился.
Шептицкий резко обернулся:
– Как?!
Поручик виновато пожал плечами:
– Не могу знать, господин полковник. Вот… – Он протянул смятый телеграфный бланк.
Генерал поднес бланк к глазам. Прыгающие буквы складывались в слова: «Володя не приехал зпт вероятно зпт раздумал тчк Сазонов».
Он передал телеграмму водителю. Тот, не отрываясь от дороги, пробежал ее текст.
– Сазонов – это ваш… друг в Петербурге? – хмуро спросил генерал.
– Да… Черт, неужели провал? – процедил полковник.
– Ну почему сразу провал? – спросил Покровский. – Он мог… не знаю, застрять где-нибудь…
– Где?! – выкрикнул полковник и с силой ударил ладонью по рулю. – В девять ноль-ноль телеграмма от него должна была лежать на почтамте!!!
– Почему вы в этом так уверены, Павел Дмитриевич?
Полковник оглянулся на пассажиров.
– Потому что я знаю этого человека.
Большой просторный вестибюль здания Ленинградского областного отдела ОГПУ на улице Дзержинского, 2, то и дело быстрым шагом пересекали сотрудники. На проходной за отдельным столиком сидел дежурный с одним «кубарем» в петлицах. Над его головой чуть слышно бормотала что-то радиотарелка.
Захаров с трудом потянул на себя тяжеленную дверь, зашел внутрь. Ему не приходилось раньше бывать в облотделе, и он не без робости оглянулся по сторонам. Подойдя к дежурному, протянул ему удостоверение.
– Пропуск? – равнодушно спросил дежурный.
– Мне к начальнику отдела, – вздохнул Захаров. – Информация крайней важности.
– Обождите минуту.
Дежурный снял трубку внутреннего телефона.
– Здравия желаю. Тут к Станиславу Адамовичу на прием лично… Не знаю. Говорят, крайне важно. – Дежурный жестом показал Захарову, чтобы тот еще раз предъявил документ, вгляделся. – Захаров Семен Игнатьевич, замначальника районного линейного отдела. Понял. – Дежурный повесил трубку. – Товарищ Мессинг очень занят, когда освободится – неясно.
– Понимаете, я приехал… – начал было Захаров, но его перебили:
– Я все понимаю, товарищ. Просто завтра – Десятый Октябрь. Запарка. Вы изложите ваши сведения в письменном виде, а я передам куда надо.
Захаров помялся.
– А… товарища Скребцову можно видеть? – наконец нерешительно произнес он.
– На задании, – отозвался дежурный и тут же, видя, что Захаров раскрыл рот, добавил: – И когда будет, не знаю.
Захаров медленно развернулся, двинулся к выходу. «Уйти?.. Чертовы бюрократы», – зло подумал он о питерских чекистах.
Его обогнали двое молодых парней в штатском. Они на ходу болтали между собой: