Я попробовала представить записку мысленно, но не была уверена, насколько точно все запомнила.
— Я не запомнила все значки наизусть…
— Так вот же они, взгляните! — Петя достал бумажный клочок из кармана, и мы принялись его рассматривать. Выглядело на нем написанное примерно так:
VII VI
IV.VIII.IV
III IV III V IV III I IV
Почерк был небрежным, с сильным наклоном вправо, но промежутки между цифрами были равными: где одинарный пробел, где двойной, было видно отчетливо. И две вполне четкие и очевидные точки стояли лишь в двух местах, во второй строчке. Ну да про них у меня все равно никаких мыслей и идей не было, а потому я сказала то, что и собиралась сказать:
— Есть у меня одна мысль. Про третью строчку. Она же в два раза длиннее.
— Я тоже заметил, но решил, что это сделано для сохранения, так сказать, единства шифра. В таком виде, когда сплошь палочки и галочки, про то, что это шифр, и догадаться-то трудно. Поэтому там нужно цифры попарно складывать. Сейчас скажу точно, я-то всю эту китайскую грамоту наизусть выучил. Три плюс четыре будет семь. Три плюс пять — восемь. Ну и так далее. Правда, можно складывать и по три цифры, но тогда уж совсем ерунда получится.
— Стойте, Петя. А что если третья строчка это не цифры, а буквы?
— То есть как? — растерялся Петя. — Как же не цифры, когда определенно цифры.
— Я неправильно выразилась. Цифрами обозначены буквы. Скажем, латинского алфавита.
Петя замер на месте, видимо, с ходу сообразил, что я хотела сказать, и принялся отсчитывать в уме латинские буквы по порядку.
— Не-а! — сказал он. — Полный бред получается. CDCED…[54] и прочая непонятчина получается!
Я попробовала сама проделать то же самое, но и у меня получилось CDCED… Что тоже не лезло ни в какие ворота. И тут меня осенило:
— Петя, на чем я вас перебила?
— Когда?
— Ну, когда вы что-то там стали говорить о четвертой строчке, а я про буквы заговорила?
— А! Я говорил, что буквы, тьфу ты, цифры надо в той строчке складывать попарно.
— А ничего попарно складывать не надо. У вас же есть ученические тетради с латинским алфавитом на последней страничке? Алфавит там записан в четыре строчки по пять букв и шесть букв в пятой!
— То есть… Номер строки, номер буквы! И что тогда получится. Так, первая строка А, В, С, D, Е. Вторая… Третья К L М N О. Итак, наша первая буква N! Далее в той же строке пятая буква О. В четвертой третьей буквой получается R, а в первой четвертой стоит D. NORD! Север! Северная стена. Может, и первые строки так попробуем?
— Слово из двух букв? Вряд ли! Не стоит и пробовать. Потом там какие-то точки непонятные.
Но Петя, похоже, все равно просчитал в уме, ничего толкового не получил и успокоился.
— Хоть что-то прояснилось, — сказал с видимым облегчением. — И все ж таки, в чем там мерить надо?
— Может, на месте понятнее станет, — пожала я в ответ плечами.
* * *— Здравствуйте, — сказала я, когда на наш стук из-за двери поинтересовались «Кто там?». — Извините, что беспокоим вас, но нам нужен ваш квартирант господин Микульский Станислав Ежевич.
Дверь распахнулась, и мы увидели пожилого мужчину в очках и с нарукавниками, одетыми на рукава косоворотки. Волосы его, довольно длинные, давно не стриженные, но чистые, были подвязаны ремешком, чтобы не падали на глаза. Я сразу же представила его сидящим за конторским столом и перебрасывающим костяшки на счетах.
— Так они накануне съехали! — сказал мужчина в некоторой задумчивости. — Хоть я и сказал барину, что плату возвращать не имею возможности, но барин ответил, что в том не нуждается, отдал ключ и откланялся. Отбыл в неведомом мне направлении. А вам он, собственно, по какому вопросу?
Изначально я рассчитывала лишь напроситься в квартиру написать записку, но при таком раскладе получалось, что записка отпадала. Пришлось придумывать на ходу.
— Нас Петр Иванович Макушин прислал. Станислав Ежевич не вернули книгу из библиотеки! Нас просили ему напомнить, — при этих словах я показала нынешнему хозяину дома свой читательский билет, на котором крупно было написано «Публичная Библиотека П. И. Макушина». Хозяин поправил очки, прочитал надпись и вздохнул:
— Ничем не могу помочь!
— Так, может, книга у него в квартире осталась? Не позволите ли нам взглянуть, раз жилец ваш официально съехал, то квартира сейчас не занята, и мы ничьих прав не нарушим. А книга дорогая и редкая, очень о ней беспокоятся в библиотеке.
— Да глядите, мне не жалко. Только ноги от снега отряхните, не тащите его в комнаты. Мне недосуг с вами, работой занят, вы уж самостоятельно, будьте любезны. Справитесь?
— Конечно, справимся, — обрадовалась я и приняла ключ из рук хозяина.
— Там на крыльце намело, сегодня еще не чистили. Так вы ногами снег раскидайте, а то дверь не откроется, — сказал хозяин, и уж было скрылся у себя на этаже, но тут же вынырнул вновь и строго сказал: — Ключ вернуть не забудьте!
На крыльце снегу было совсем немного, так что дверь открылась без проблем. Мы, отчего-то стараясь громко не топать, поднялись на второй этаж и вошли в квартиру.
— А я с чего-то боялся, что здесь такой же погром будет, как на квартире у Шишкина, — разочарованно произнес Петя, переступая порог комнат.
Меблировка оказалась не слишком богатой, но добротной. Хотя, прямо сказать, мебели было маловато для столь просторных помещений. Мы тщательным образом вытерли ноги о коврик, лежащий у порога, и начали осмотр помещения. Печи здесь были устроены таким образом, что топили их с первого этажа, но обогревали они сразу и нижний, и верхний, так что было тепло. Из прихожей выходило несколько дверей. Одна в кухню, вторая в теплую туалетную комнату. И еще одна большая дверь вела в гостиную на четыре окна, попарно выходящие на разные стороны дома. Из гостиной можно было попасть в две другие просторные комнаты.
— Ну и где здесь север? — спросила я, оказавшись в гостиной.
— Там, — показал рукой Петя. — Северная стена та, в которой окна на двор выходят.
Он достал из кармана складной аршин и в задумчивости почесал затылок:
— Понять бы, где и что тут перестроено, а что изначально в наличии было. Можно было бы попробовать разными вариантами промеры сделать.
— Да уж. Не догадались мы план поусерднее изучить и запомнить. Теперь гадать надо. Хотя, как мне кажется, раньше вот здесь, по центру гостиной, была внутренняя лестница на первый этаж. Паркет здесь новее выглядит, да и запомнилось мне так. Тогда получается, что вот эти перегородки могли здесь и с самого начала быть, а вот эти — сделаны позже. И все равно не ясно, откуда мерить начинать.
— А не надо ничего мерить, — одновременно с разочарованием и облегчением сказал Петя. — Ковер сдвинут!
Я посмотрела на лежащий на полу ковер. Он и вправду, лежал странным образом, не по центру гостиной, а был сдвинут к той самой северной стене.
— Прямо как у Конан Дойля, — сообщил Петя. — Не помню, как тот рассказ называется, но они с доктором Ватсоном заметили, что ковер сдвинут, и обнаружили под ним тайник!
— Э-э-э… У нас же получалось, что тайник должен быть в стене, притом в северной? — засомневалась я.
— Или не в стене, а у северной стены, — сказал Петя. — И кто нам мешает проверить?
Он деловито шагнул к краю ковра и отогнул его. Я собралась было разочарованно вздохнуть, потому как под ковром никакого тайника видно не было, но Петя столь же деловито стал постукивать по паркетным дощечкам. И не костяшками кулака, а лишь кончиками пальцев. Наконец он удовлетворенно улыбнулся, достал из кармана перочинный нож и поддел его лезвием одну из дощечек. Та не поддалась, что заставило Петю на секунду задуматься, но он почти сразу стал поддевать ее с другой стороны, и так она поддалась легко. И открыла под собой аккуратный деревянный ящичек, вполне способный скрыть в своих недрах небольшую тетрадь. Или мешочек с алмазами. Но не скрывал ничего, а был совершенно и безнадежно пуст. Что мы и должны были ожидать. Но отчего-то ожидали найти там хоть что-то.
Петя вздохнул, вновь извлек свой метр и начал отмерять расстояния от тайника до различных стен.
— К чему вы это делаете? — заинтересовалась я.
— Может, удастся шифр разгадать. Теперь уже из чисто научного интереса.
— Или из упрямства?
— И из упрямства! — согласился он.
* * *— Мы ничего не трогали, так что можете не беспокоиться, — сказала я хозяину, возвращая ключ. Тот пробурчал нечто невразумительное себе под нос и, не прощаясь, захлопнул дверь. Но, как и при встрече, тут же высунулся из-за двери обратно:
— Книгу-то нашли?
— К сожалению, нет.
— Надеюсь, вы понимаете, что я за эту книгу никакой ответственности не несу и платить за нее не собираюсь? Потому прошу меня больше не беспокоить.
— К чему вы это делаете? — заинтересовалась я.
— Может, удастся шифр разгадать. Теперь уже из чисто научного интереса.
— Или из упрямства?
— И из упрямства! — согласился он.
* * *— Мы ничего не трогали, так что можете не беспокоиться, — сказала я хозяину, возвращая ключ. Тот пробурчал нечто невразумительное себе под нос и, не прощаясь, захлопнул дверь. Но, как и при встрече, тут же высунулся из-за двери обратно:
— Книгу-то нашли?
— К сожалению, нет.
— Надеюсь, вы понимаете, что я за эту книгу никакой ответственности не несу и платить за нее не собираюсь? Потому прошу меня больше не беспокоить.
— Фу, какой жадный! — сказал Петя ему вслед. — Все боится, как бы с него деньги не стали требовать. Может, нам по поводу книги в гостиницу зайти?
— По поводу какой книги? — растерялась я.
— Это ж надо! — сам себе удивился Петя. — Так увлекся, что забыл, что никакой книги нам не нужно.
— А в гостиницу заглянуть нужно. Просто затем, чтобы узнать, не съехал ли наш подозреваемый и оттуда. Придумаете, как о том спросить, или мне с вами пойти?
— Справлюсь, — обиженным тоном ответил он. — Не велика задача. Я, между прочим, постарше вас буду.
— На два месяца? Стоит этим кичиться?
Мы стали препираться, сначала едва ли не всерьез, а после смеху ради. Отчего-то нам не хотелось обсуждать результат нашего следствия. Может, оттого, что он нас разочаровал, но скорее оттого, что о таком результате стоило подумать в тишине и спокойствии, а уж после начинать спорить.
31
В следующий раз мы встретились с Петей в библиотеке. Мороз усилился, гулять по улицам не было никакой возможности. А в библиотечном зале было тепло и никто не мешал. Мы устроились в самом дальнем безлюдном углу, чтобы и самим никому не мешать. Но все равно говорили тихо, что для меня привычно: сказывался суфлерский опыт и дедушкины наставления в нем. А вот Петя вскоре стал сипеть. Пришлось ему объяснить, что не надо напрягать связки и шептать, достаточно говорить тихо, с таким расчетом, чтобы тебя слышал тот, с кем ты говоришь. Он понял, и впредь ему уже не нужно было откашливаться через каждую фразу.
Впрочем, для начала больше пришлось говорить мне, потому что Петя вдруг стал проявлять дотошность и потребовал в который уж раз рассказать все, что я видела и слышала, все, что знала, все, что мне показалось необычным. Я в надежде, что и меня может осенить здравая мысль, если припомню все события того дня еще раз, отказываться не стала. Начала с момента, как мы с Петей расстались после их с отцом отъезда, и закончила тем, как вернулась домой. Даже разговор с дедушкой пересказала, потому что были в нем непонятные для меня слова. О том, что нужно поклониться иконе Пресвятой Иверской Богоматери. Петя многое помечал в своем блокноте, наконец отложил его в сторону, подпер голову рукой и сказал:
— Мне вот что больше всего непонятно: куда мог подеваться пистолет? Театр обыскивали. Обыскивали и самого Микульского, и всех прочих.
— А вот и не всех. Ситуация была весьма щекотливая. В театре было очень много уважаемых людей, начиная с губернатора, заканчивая другим начальством. Купцы известные, опять же. Полиция не могла позволить себе обыскивать всех поголовно. Самым важным из гостей тут же разрешили покинуть театр, и многие этим воспользовались. Их никто всерьез подозревать не собирался, а уж обыскивать тем более. К тому же, как я поняла со слов Дмитрия Сергеевича, они были уверены, что раз преступнику не удалось сразу покинуть театр, то револьвер он просто где-то спрятал. Потому и предложили мужчинам добровольно разрешить себя обыскать, ни на что особо не надеясь.
— Но ведь все мужчины согласились. И Микульский тоже. Значит, пистолета у него не было. Так куда же он пропал? Не мог же его увезти кто-то из тех, кто уехал из театра с разрешения полиции?
— Вы забываете, что женщин никто и не подумал обыскивать, — напомнила я.
— Даша, вы же не хотите сказать, что сообщником преступника была женщина?
— Отчего нет? Потом, я надеюсь — нет, я всерьез полагаю, — что женщина эта была невольным помощником. Ее просто под благовидным предлогом попросили положить в сумочку некий предмет, о сути которого она ничего не знала.
— Как же так? — удивился такому предположению мой собеседник — Не знать о сути револьвера?
— А вот посмотрите.
Я раскрыла перед ним заранее заложенную страницу библиотечной книги. Книга была издана в Германии в прошлом году (удивительно, каким образом она успела попасть в Сибирь!) и целиком и полностью была посвящена пистолетам и револьверам. На открытой странице был красивый рисунок небольшого револьвера, лежащего в аккуратной деревянной коробочке. Выглядело все это детской игрушкой, но на деле это был самый настоящий револьвер.
— Как вы думаете, можно найти благовидный предлог, чтобы отдать даме на хранение вот такую изящную шкатулку?
Петя покивал головой, прочел подпись под рисунком и спросил:
— Из такого было совершено убийство?
— Именно из такого.
— Изящная штуковина. Даже красивая. А поди ж ты, трех человек из нее убили. Интересно, кому же убийца оружие отдал в театре?
Я задумалась, но не потому, что мне не был известен ответ. Мне почему-то не хотелось вслух называть это имя. Хоть я и уверяла, что содействие, оказанное преступнику, было невольным, но сама в том до конца уверена не была. Но Петя догадался обо всем сам:
— Стойте, Даша! Ведь Николя Массалитинов говорил, что Микульский поклонник госпожи Никольской. Неужели…
— Вы правы. И тому есть еще одно доказательство. Газеты, которые я просматривала, ну те, из которых я про алмазы вычитала, берут в библиотеке не часто. Последним, кто их брал передо мной, была как раз госпожа Никольская. И брала она их вскоре после нашего приезда в город.
— Им-то зачем было в газетах рыться? Он же заранее знал и про тайник, и про дом, где он находится.
— Это мы так думали, причем совершенно безосновательно. Мне кажется, что он не знал в точности, в каком доме находится тайник, и ему пришлось этот дом разыскивать. Мог и не знать, что в том тайнике может находиться. Или не был уверен, что овчинка будет стоить выделки: там и пачка любовных писем могла быть спрятана, а вовсе не драгоценные камни. Вот и попросил свою знакомую найти какие-нибудь сведения на эту тему. Заметку, где про алмазы сказано, даже ногтем подчеркнули.
Петя вдруг погрустнел.
— С чего это вы в тоску впадаете? — спросила я.
— Да мне госпожа Никольская нравилась раньше. Когда Офелия утопилась, я даже прослезился. А теперь я на нее и смотреть не смогу, все будет казаться, что у нее револьвер в сумочке. И не могла она не догадаться обо всем. Ну, хорошо, пусть не обо всем. Если в театре убийство было, а ей на хранение шкатулку давали, то могла бы и догадаться, что в ней. Если, конечно, от любви не потеряла голову совершенно.
Я захотела возразить, но не стала. Уж я-то точно знала, что Леночка Никольская, или по паспорту Евдокия Дунина, умна и расчетлива, не станет она голову от любви терять. По этой причине ей никогда и не давали играть Джульетту, чего она страстно желала. Офелию, или вот как сейчас Софью в «Горе от ума», пожалуйста, потому как они также не лишены расчетливости. А бескорыстную в любви Джульетту ей господин Корсаков играть не дозволял. Отдал роль все той же Даше Штольц, хоть внешне она и не была такой красавицей, как Никольская. Никольская по сей день на них, на Дашу и на Александра Александровича, обижена. Но говорить об этом Пете мне не хотелось. Не хотелось даже думать, что к смерти Михеича может быть причастен свой человек, человек из театра. Не могу сказать, что в театре все друг друга любили. Напротив, в театре всегда кто-то кому-то завидует, кого-то недолюбливает. Порой даже козни друг другу устраивают, и не совсем безобидные. Но Петя прав, должна была Никольская о многом догадаться, но смолчала. Если все это окажется правдой, то я ей этого не прощу. Никогда и ни за что не прощу хоть самой малой причастности к смерти Михеича и остальных.
— Ну вот и вы загрустили, — сказал Петя.
Я встряхнулась, прогнала от себя грустные мысли, и мы стали еще раз от начала до конца вспоминать все случившееся, все, о чем знали доподлинно, и все, что напридумывали за время своего расследования. Домыслов по-прежнему оставалось слишком много, но мы уже окончательно уверились в своей правоте. В пользу Микульского оставалось лишь самое-самое последнее: он все еще никуда не сбежал, а жил в гостинице «Европейская». Но и этому имелось объяснение: может, он все еще рассчитывал найти алмазы?
* * *— Так что никуда он пока не съехал. Вот только задолжать успел, — закончил Петя сообщение о посещении гостиницы.
— А это вы как узнали?
— Случайно, — честно признался сибирский Шерлок Холмс. — Мне ведь даже заходить в гостиницу не пришлось. Я при входе стоял, все не мог с духом собраться. Да и предлог толковый не придумал. Сначала-то я решил спросить попросту: «А у себя ли в номере господин Микульский?». Скажут нет, так я скажу: «Жаль. Придется в другой раз зайти». А тут думаю, а если он в номере? Что тогда сказать?