Выбравшись на сцену, я встала в позу: закинула голову вверх, одну руку приложила ко лбу, другую отвела в сторону и назад, после чего воскликнула с дрожью в голосе и чуть завывая, как это порой делали плохие трагики:
Петя засмеялся. Хотя я и специально старалась его насмешить, но замечание ему сделала:
— А вот смеяться суфлеру не дозволено ни при каких обстоятельствах. Из суфлерской будки видно многое, чего из зала не увидишь. Порой и смешно бывает. Но смеяться никак нельзя — вдруг в зале слышно будет, да и сбиться легко, текст потерять. Так что перестаньте хохотать и извольте работать.
Я начала заново, прочитала три строки и сделала паузу. Петя понял и текст подсказал:
Но сделал он подсказку каким-то противным свистящим шепотом. Пришлось объяснять, как правильно приглушать звук, чтобы все сказанное оставалось понятным и четким. Нужного результата мы так и не достигли, хотя сдвиги в положительную сторону были очевидны. Что я и сообщила ученику суфлера. Петя счел это за похвалу:
— Мне бы пару раз прорепетировать, я еще лучше смогу. Пожалуй, напрошусь в суфлеры к Николя Массалитинову, когда они у себя в народном театре станут новую пьесу ставить.
Мы еще посмотрели подъемные механизмы, и лишь после того Петя заговорил про расследование.
— Я вот насчет вчерашнего разговора хотел сказать. Похвалиться мне нечем, лишь самое очевидное в голову приходит. А очевидное состоит в том, что главным подозреваемым у нас является господин Шишкин.
— И в чем же вы его подозреваете? — не удержалась я от колкости. — В том, что он убил двоих человек, после застрелился сам и уж совсем после спрятал пистолет?
Петя лишь отмахнулся от моих придирок:
— Пожалуй, я неправильно выразился. Ни в чем таком я покойного господина Шишкина не подозреваю. Я лишь предполагаю, — для пущей убедительности он поднял вверх указательный палец, — что, скорее всего, именно он мог узнать нечто, за что и был убит. Вот и выстрелы, с ваших же слов, звучали не с равными промежутками, а в определенной последовательности. Сперва один, после паузы два почти слитно. Да и то, что господин Шишкин был убит выстрелом в голову, а двое других были поражены в сердце, тоже о чем-то должно говорить?
О последнем и я думала. Из всего этого получалось, что нашего хозяйственного распорядителя убийца выделил особо.
— Вот я и подумал, что убивать собирались именно господина Шишкина. Два же других убийства совершены с целью устранения свидетелей. Такая вот картина вырисовывается. Следовательно, и искать нужно среди знакомств господина Шишкина.
— Хорошо, — согласилась я. — И более чем логично. Но как конкретно вы предлагаете поступить?
Тут Петя оживился, тут же немного смутился, но все же бойко доложил:
— Помимо прочего, я еще слышал, как Николай Сергеевич, то есть господин полицмейстер, говорил о том трактирщике, что он несомненный жулик и, рано или поздно, полиции придется заняться его делишками. Вот я предлагаю проследить за трактирщиком Елсуковым, а для начала посетить его трактир и присмотреться. Вдруг в самом трактире происходит нечто противозаконное?
Я уж собралась дать своему собеседнику отповедь по поводу незаконных деяний, творящихся на глазах у всех в таком людном месте, как трактир, что выглядело бы по меньшей мере глупо, но почувствовала, что Петя чего-то недосказал, и поинтересовалась:
— И каким же образом вы собираетесь посетить трактир? Трактиры уж точно гимназистам посещать не дозволено, и вас туда попросту не пустят!
Тут и стала понятной причина Петиного смущения: после моих слов он смутился еще больше, чем прежде, и даже густо покраснел.
— Ну же, выкладывайте, что вы задумали! — потребовала я.
— Можно переодеться, а вы мне в этом поможете. Мы же в театре, здесь наверняка найдется все нужное!
— Получается, что вы решили изменить свою внешность таким манером, чтобы не бросаться в глаза среди прочих посетителей? — глядя в глаза собеседнику, спросила я. — Так? Так! А что конкретно вы предлагаете?
— Приклеить бороду, усы…
Я не дослушала до конца про затеваемый гимназистом маскарад, потому что мне стало буквально плохо. Если бы за кулисами не было столь пыльно, то, пожалуй, и на пол бы улеглась — так душил меня смех. Петя сначала жутко перепугался, но, поняв, что скрючивает меня лишь от смеха, разобиделся и отошел в сторону. Но и это меня не остановило, так меня пробрало. Уж не знаю, сколько времени продолжался у меня приступ хохота, но в итоге мне удалось успокоиться. Утерев слезы, я пошла объясняться с великим сыщиком в гимназическом мундире.
— Петя, вы, пожалуйста, не обижайтесь! — обратилась я к нему почти ласково, видя, сколь он расстроен моей реакцией. — Вы просто не знаете, что клеёные усы и борода лишь в свете рампы могут выглядеть как настоящие. Вблизи сразу заметно, что они поддельные. Хотя если очень и очень постараться, то можно добиться, чтобы это обстоятельство не слишком сильно бросалось в глаза. Но только на лице взрослого человека. На вашем же лице они будут как..
— А что такого в моем лице? Лицо как лицо, — тут же вспыхнул гимназист.
— Петя, вы слишком юны и борода вам не пристала, — стараясь загладить свой бестактный смех, я говорила тихо и обстоятельно. — Разве что ее для смеху нацепить. Но вы же никого смешить не собираетесь?
— Вас я уже насмешил. И раз вы такая умная, то и скажите, что следует сделать, а не смейтесь.
— Ох, все эти маскарады хороши для водевилей и комедий. Я как раз на днях говорила господину следователю, что женщину, переодетую в мужское платье, вряд ли не опознают сразу.
И вот тут я задумалась. Нет, мне по-прежнему все эти затеи казались детской забавой. Но отчего и не позабавиться? Отчего не попробовать, коли в том нет ничего страшного? Само собой, делать из Пети усатого гусара — глупость несусветная. Но если его нарядить девицей? Роста он высокого для своего возраста, пожалуй, что повыше госпожи Никольской будет. Вот и получится из него девушка лет восемнадцати, а при желании можно и постарше сделать. Мещанка такого возраста, если она приезжая, к примеру, вполне может отобедать в трактире. Ничего в том особенного нет. Но одного его отпускать не стоит, пусть с этой девицей, что я из Пети изготовлю, будет младшая сестра. Будет кому заказ сделать, потому как в Петиной способности подражать женскому голосу я имела крупные сомнения, слишком он басовит. Вот только как ему такое-то предложить? Ведь обидится, станет спорить. С другой стороны, будет предлог от всей этой затеи вовсе отказаться.
— А пойдемте-ка, Петя, со мной, — позвала я его, так и не придумав в каких словах высказать свое предложение. Решила сразу попробовать, может, ничего и не выйдет. Петя, понятное дело, ничего такого не подозревал и послушно затопал вслед за мной в артистическую гардеробную. «Господи, — подумала я, — его еще и ходить по-человечески учить придется. Вон как топает!»
Большую часть артистических костюмов возят с собой сами актеры. Это большие столичные театры позволяют себе шить специальные платья чуть не к каждому новому спектаклю. Опять же, таких новых постановок они делают за сезон не более десяти, так что могут себе позволить. Такой же антрепризе, как наша, приходится играть за сезон до пятидесяти разных представлений. Потому как редкий спектакль в небольшом городе соберет два-три зала. На каждое представление гардеробом не запасешься, потому костюмов у каждого немного. Один для современного репертуара, другой для исторических пьес, третий для водевиля. Но нередко приходится подбирать недостающие костюмы. Для современных постановок это проще сделать, стоит обратиться к тем из публики, кто побогаче да испытывает большое влечение к театру, так тебе столько всего понадарят! А уж подшить да подогнать по фигуре дело нехитрое. Большинство актеров и сами иголку держать в руках умеют, а можно и к швее обратиться. Иное дело, если потребность возникает в чем-то, что сейчас никто уже не носит. А то и вовсе никогда не носил. К примеру, костюм сатира.[32] Тут уж надо специально шить, а значит, выделять деньги из доходов труппы. Поэтому в каждом театре скапливается довольно много современной одежды и не слишком много иных платьев. И выходило так, что одеть Петю трудностей не составит. А парик мы позаимствуем у Екатерины Дмитриевны. Один из тех, в которых она Гертруду играла, как раз выглядит вполне современно. Вот с такими размышлениями я и привела Петю в нашу гардеробную. И ничего не объясняя, сразу же надела на него парик, удачно оказавшийся на самом видном месте. Я оказалась права, и девица из гимназиста получалась подходящая. Вот только сам гимназист попытался противиться:
— Что это? Это же женское! Я не буду!
— Да в зеркало гляньте, замечательная молодая женщина. Хоть в трактир, хоть по городу на прогулку!
— Не буду я по городу в таком виде гулять!
— Никто и не предлагает. Сходим в трактир, пообедаем, посмотрим, что там творится, и обратно.
Препирались мы долго, но победа осталась за мной, и Петя смирился, как только ему пригрозили, что ни при каких иных условиях расследование проводиться не будет. Платье он надел уже с полным смирением, благо я уже ни капли не смеялась, да и пришлось оно впору. Неожиданно и с обувью вопрос решился просто. Вместе с платьем в гардеробной были ботинки, которые надевала все та же госпожа Никольская. Кто бы сказал, что у нее столь крупная нога, не поверила бы. Но ее обувь оказалась даже чуть великовата Пете.
Сложнее получилось с гримом. Много краски накладывать было нельзя, но и совсем без нее обойтись было бы неправильно. От правильного грима Петя стал бы выглядеть еще чуть старше, что нам и требовалось. Но оттого, что в театре было прохладно, краски никак не хотели размазываться тонко. Пришлось изрядно повозиться. А уж как непросто оказалось красить ему глаза: то моргать станет, то головой вертеть!
Взглянув на себя в зеркало, Петя, неожиданно для меня, остался доволен увиденным и собрался тут же отправляться в трактир. Пришлось придержать его, остудить, так сказать, пыл.
— Вы, Петя, для начала просто пройтись попытайтесь. Да не спеша.
Как и следовало ожидать, встав на ноги, мой подопечный едва не свалился, потому как каблуки были непривычно для него высоки. А далее он запутался в юбке и таки сверзился на пол. Пришлось объяснять и показывать, как надо правильно ходить, как придерживать юбку. Как правильно садиться и вставать, тоже пришлось учить.
— Ну что же вы плюхаетесь всем телом? — возмущалась я. — Чуть подберите юбку, вот таким манером, и аккуратно садитесь на край стула. Не на самый край, а так, чтобы вам удобно было сидеть. Давайте еще раз. Вставая, тоже надо юбку придерживать! До чего же мужчины неуклюжи!
— Может, все-таки бороду наклеить? — предложил измученный муштрой и отчаявшийся добиться положительного результата ученик.
— Вы извольте репетировать, а не делать глупые предложения, — строго потребовала я. — Все сначала. Встаете, проходите по комнате до дверей и обратно, шаг короткий, двигаетесь не спеша… подошли к стулу, развернулись, придержали юбку… Через месяц вы у меня будете грациозны, как воспитанницы Смольного института!
— Как через месяц? — пришел в ужас Петя.
— А вы думали все так просто, раз и готово. Ладно, не бледнейте, сейчас передохнем, потом еще с четверть часа поработаем, и я вас отпущу отдыхать. А ваг завтра мы идем в трактир. Сегодня все равно нельзя, надо вашу одежду в порядок привести, чтобы вы не выглядели как нищенка в лохмотьях с чужого плеча.
Хоть я ругала Петю, но ученик он был старательный и не лишенный способностей. Поэтому к концу наших занятий он уже выглядел вполне достойно. Что удивительно, умудрился даже грим не размазать.
— Вы уж попробуйте дома еще порепетировать, — попросила я его при прощании. — И попробуйте говорить женским голосом. А мне надо еще придумать, как во всем этом маскараде нам отсюда выбраться и вернуться незамеченными.
Последний вопрос меня и впрямь занимал. Мимо Михалыча не проскочишь, следовательно, надо придумать убедительное объяснение нашему столь странному поведению.
15
Мы шли вниз по Московскому тракту, и я забежала чуть вперед, чтобы еще раз полюбоваться на Петю со стороны. Он весьма убедительно выглядел девицей лет двадцати, одетой чуточку старомодно и провинциально. Ну, да и находились мы не в Париже и не в Санкт-Петербурге. Да и там таких девиц среди заезжего народа можно встретить немало. И куда более неуклюжих, чем Петя, который старательно вышагивал по деревянным тротуарам неспешным и недлинным шагом, а на ступеньках чуть приподнимал полы пальто и юбку и аккуратно опускал ногу чуть бочком. Вполне воспитанная девица получилась. Жаль, простудилась бедняжка, вон горло теплым пуховым платком обвязано! Это чтобы объяснить, с чего такая взрослая девица вдруг молчалива, мы ему горло платком укутали. А говорить Пете никак нельзя было позволять. Ужас с повизгиванием у него получался, а не девичий разговор!
Спуск мы преодолели без происшествий и спокойно добрались до нужного трактира, который располагался как раз внизу, там, где улица делала поворот влево. Трактир занимал каменный полуподвал двухэтажного деревянного дома, каких в городе множество. Был он просторен и, несмотря на его расположение наполовину под землей, было здесь довольно светло. И пахло вполне пристойно. Не кислятиной плохо мытых полов и столов, чего я терпеть не могу, а запахами с кухни. Скатертей здесь не было, но столешницы были чисты.
— Присаживайтесь, барышни, куда глаза смотрят, а я сей момент! — на ходу, вернее на бегу поприветствовал нас половой[33] в чистом фартуке.
Народу было немного: обеденное время уже закончилось, а до вечернего притока посетителей было еще далеко. Я выбрала стол в дальнем углу и, взяв Петю за руку, провела его за собой. Мы сняли свои пальтишки и повесили на прибитую к стене вешалку. Петя чуть дернулся, чтобы поухаживать за мной и пододвинуть стул, но я зыркнула на него, и он сообразил не делать этого.
Глаза быстро свыклись с переменой освещения, и я принялась разглядывать посетителей. В дальнем углу от нас обедали крестьяне, скорее всего приезжавшие на базар. Опять же перед трактиром стояли два крестьянских возка, так что можно было с уверенностью считать мою догадку правдой. Еще за одним столом сидела супружеская пара. Он выглядел чиновником невысокого чина, может, коллежский регистратор, может, губернский секретарь, в общем «благородие».[34] То, что приезжие, тут и гадать не надо. Навряд ли чиновник столь невысокого ранга, а значит, и с жалованьем невысоким, станет в будний день обедать в трактире. А по нездоровому виду супруги можно предположить и цель приезда: наверное, в университетские клиники прибыли. Располагаются клиники совсем недалеко, напротив нашего театра, а значит, в ста шагах от этого трактира. Так что присутствие этих двоих здесь вполне понятно.
А вот один из посетителей выглядел, можно сказать, экзотически. Лицо круглое, глаза узковатые, будто щурится все время. Волосы черны, хоть и седина видна, а длиной до плеч. Одежда и того интереснее: кафтан с капюшоном из шкур мехом наружу. Мех пушистый, серый по большей части, но есть отдельные вставки из меха коричневого. На столе перед ним лежала меховая же треухая шапка. Шапка и капюшон оторочены были мехом куда более ценным, чем тот, из которого пошит кафтан, но не соболиным коричневым, а белоснежным. Наверное, из полярной лисицы, песца. Выглядел этот посетитель старше дедушки, но насколько — сказать было затруднительно. Может, ему и пятидесяти лет еще нету, а может — все сто.
Я обернулась к Пете, чтобы привлечь его внимание к столь диковинной персоне, и увидела, что он широко раскрытыми глазами, едва ли не с ужасом, таращится куда-то в угол.
— Что такое? — заинтересовалась я, пользуясь тем, что никого рядом не было.
— Вон там. На стене! — шепотом ответил тот.
Проследив за его взглядом, я невольно фыркнула, возмущаясь такому поведению:
— Ну и чем вас так это животное напугало? Сидит себе тихо, шевелит усами и никого не трогает. На вас уж точно нападать не собирается.
— Но здесь же кушают!
— Петя, главное, чтобы таракан в тарелку не забрался. А на стене от него вреда никакого. Взгляните лучше вон на того дедушку. Вылитый эскимос!
— А! — сказал Петя, посмотрев в нужном направлении. — Это не эскимос. Это эвенк. Может, конечно, и селькуп, они и сами похожи, и одежды носят схожие, но скорее эвенк Они на севере и на востоке губернии проживают испокон веков. Промышляют охотой, рыбалкой. Люди тихие, богобоязненные, хоть иные и по сей день язычниками остаются.
Петя замолк, потому что со стороны кухни появился половой и направился прямиком к нам.
— Чего изволите?
— Вы нам, любезный, суточных щей подайте, — заказала я. — И квасу. Но наперед стакан теплого чая, а то сестра моя простудилась, пусть горло чаем погреет.
— Расстегаи к щам подать или хлеб? Значит, расстегаи. Осмелюсь предложить: имеется прекрасная коньячная настоечка на рябине, замечательно согревает. Притом обладает лекарственными и прочими лечебными свойствами. Не изволите ли по рюмочке? Хорошо, пусть будет квас. И чай. С лимоном? Будет исполнено в один момент.
Чай и впрямь появился моментально, и Петя принялся усердно его прихлебывать. Заниматься в трактире было совсем уж нечем, всю обстановку и немногочисленных посетителей мы уже успели рассмотреть неоднократно. Потому я и обрадовалась появлению перед нами двух внушительных мисок с дымящимися щами.