– Убили меня… убили. Этот твой… из-за тебя!
Господи! Что он имеет в виду? Федор? Это был выстрел? Это стрелял Федор?! Проскочило в голове мгновенное воспоминание: он резко сует руку под борт куртки и выдергивает, сжимая в ладони, черную рукоятку…
Она так испугалась, что дико, истерически вскрикнула, когда чьи-то руки вдруг схватили ее, подняли, с силой встряхнули:
– Тоня! Что ты? Жива? Тебя ранили?
С трудом удалось собрать разбегающиеся зрачки, сфокусировать взгляд. Лицо Федора перед ней – бледное, такое ужасно бледное в ядовитом люминесцентном свете дворового фонаря, который не дает спокойно спать половине дома. Федор куда-то потащил ее, а она не владела ни руками, ни ногами, болталась в его руках, словно тряпичная кукла. Он зачем-то затащил ее за машину, прислонил к дверце, а сам продолжал трясти, выкрикивая:
– Тоня! Смотри на меня! Смотри на меня! Куда… где больно, говори?
– Нога, – слабо всхлипнула, вдруг ощутив боль.
Федор тут же упал на колени, руки его пробежали по ее ногам, пальцы ощупывали каждую мышцу.
– Скользнуло боком, кость цела, только кожу порвало.
Тоня ощутила, что он чем-то натуго перетягивает колено, материей какой-то, платком, наверное, и к ней постепенно начал возвращаться разум. Да ведь Федор решил, что попал в нее, когда стрелял. Что ногу ей прострелил!
Она оттолкнула его руку:
– Да нет, это я просто разбила колено, когда упала. Ты Виталика застрелил! Ты в него попал!
– Я-а? – Федор смотрел снизу, все еще стоя на коленях, с выражением совершенно детского изумления в блестящих глазах. Потом опустил их и, похоже, только сейчас увидел распростертого навзничь человека.
Вскочил, скомандовал:
– Тоня, пригнись! Не высовывайся! – подскочил к Витале, снова пал на колени, начал тормошить его и ощупывать. Бывший Тонин муж, доселе лежавший недвижимо, совершенно мертвецки закинув голову, встрепенулся, забился, закричал:
– Пусти! Пусти меня! Не добил, так хочешь задушить?
– Руки! Бросай оружие! Тоня оглянулась. Грязно-белая «Волга» тормозила рядом с «Ауди», а из той «Волги» на ходу выскакивали перетянутые ремнями пестро-серые фигуры, набрасывались на Федора, оттаскивали от Витали, заламывали руки, швыряли лицом на капот, охлопывали карманы:
– Стоять! Ноги расставь! Документы! Разрешение на ношение оружия!
Тоня дернулась, пытаясь что-то сказать, что-то сделать, однако на нее даже не оглянулся никто. Она остолбенела от всего этого, только смотрела на Виталия, который с помощью омоновцев поднимался с земли, зажимая правый висок, а между пальцев бежали темные струйки; на Федора смотрела, который бился, пытаясь вывернуться, что-то сказать, а его гнули, били лицом о капот, задирали свитер, рубашку, искали что-то под одеждой, пистолет, что ли?
И вдруг до нее дошло! Пистолет-то был у Федора в куртке, а он выскочил за ней в одном свитере. Нет у него никакого пистолета!
– Да вы что?! – закричала она так громко, что сразу охрипла: всем закричала, и этим серым, пятнистым, и Витале раненому, и себе прежде всего. – Да вы что?! У него нет оружия! Он не стрелял! Он подбежал позже, когда мы уже упали!
– Он стрелял! – сморщившись до неузнаваемости, выплюнул Виталя, и другой голосочек подсюсюкнул с мерзкой, мстительной интонацией:
– Он, он! Я видел!
Тоня недоверчиво оглянулась:
– Гена! Ты с ума сошел! Что ты видел?
– Видел, видел! – кричал Мартынов. – Он вон там стоял, потом оттуда ба-бах, вспышка! Поищите, там гильза должна быть!
Одна серая фигура послушно метнулась за угол трансформаторной будки, и через миг там замелькал луч фонаря, методично обшаривающий землю.
– Да не слушайте вы этого алкоголика! Он нарочно, он врет! – надрывалась Тоня. – Федор выскочил сразу за мной, он не успел бы!
– Успел бы, – проворчал Виталя, выдергивая из кармана платок и прижимая к виску. – Он сразу забежал за будку, пальнул. А когда мы свалились, испугался, что ненароком тебя зацепил. Тебя-то он не хотел убивать, нет, ему надо было от меня избавиться, сукиному сыну!
– Не пойму, зацепило вас или нет? – негромко спросил невысокий, ладный парень с точеным, холодноватым, очень красивым лицом – сразу видно, командир. На его коротко остриженных вьющихся волосах играли блики света. Кепи он снял и сунул под погон. – Крови много, но вы вроде бы держитесь? Дайте-ка посмотреть.
Осторожно отвел край испятнанного кровью платка, который Виталя, сильно морщась, прижимал к виску, – и присвистнул:
– Это же надо!
Виталя шатнулся, опираясь всем своим немалым весом на такое хрупкое с виду плечо командира, но парень даже не покачнулся:
– Ничего, ничего, я вас удержу. Я хоть и соломинка, но крепкая.
– Что со мной? – обморочно простонал Виталя.
По четким, очень красивым губам парня скользнула улыбка, но тут же его лицо стало сочувственно-серьезным:
– Успокойтесь. Как говорится, кость не задета. Вам просто оторвало кусочек уха.
– У-ха? – Голос Виталика упал, как рубль в августе 98-го. – Бо-же мой… Он меня… и-зу-ро-до-вал…
– Скажите спасибо, что живы остались, – чувствительно встряхивая обмякающее Виталино тело, изрекла «соломинка». – Вот это я понимаю, повезло так повезло. Сантиметр правее – и вы бы с нами тут никогда больше не беседовали.
Командир умел хорошо утешать! Виталя снова навалился на его плечо.
Тоня стиснула руки у горла. Как бы она ни относилась к своему бывшему мужу, чего бы ему ни желала, но только не этого! И она не желала, и Федор это сделать не мог.
Оглянулась на него, все еще полулежащего с заломленными руками, и увидела, что он повернул голову, шевелит разбитыми губами. Шепчет что-то? Она не слышала.
Тоня нервно прикусила палец, пытаясь болью приостановить шум в ушах и головокружение. Ладно, это чепуха, а вот со свистопляской вокруг Федора что делать? Как ее остановить?
– У него нет документов! – Резкий голос вернул ей остатки разума.
– Документы, наверное, в куртке! – Тоня кинулась к командиру, который уже перевалил Виталино корноухое тело на попечение могучего широкоплечего парня, словно нарочно приспособленного выносить раненых с поля боя. – В куртке, да, Феденька?
Сама не заметила, как его назвала, а у него вдруг улыбка мелькнула на окровавленных губах. От этой улыбки у Тони слезы брызнули из глаз, она зачастила, ничего не видя, обращаясь к каким-то расплывчатым пятнам, вместо лиц:
– А куртка у меня наверху, в моей квартире. Понимаете, мы сидели у меня, разговаривали. И вдруг пришел Виталий… – она ткнула пальцем в жертву, – это мой бывший муж, он хотел с дочкой повидаться, а ее дома нету. Виталя ушел, а я что-то вспомнила, выскочила, подбежала к нему, а тут…
– Не нашел гильзу, товарищ командир! – подбежал омоновец с фонариком, отряхивая коленки: похоже, серьезно искал, со всем тщанием. – Только вот какую-то ерунду, но это, наверное, к делу не относится.
Подал командиру какой-то картонный прямоугольник, но Тоня не разглядела, что это такое, потому что омоновец загородил его. Наверное, сохраняя военную тайну.
– Да, ты прав, ерунда, – командир щелчком пустил картонку по ветру и покосился на Виталю: – Пострадавший, вы сможете сами доехать до больницы? Понимаете, «Скорую» вам вызывать как-то не того, не этого… – Он пожал плечами. – Несерьезно как-то! Машинка у вас хорошая, быстренько доедете до травмпункта, только данные свои оставьте, чтобы потом мы могли вас вызвать. Или, может быть, попросим вашу бывшую супругу вас перевязать?
– Перевязать? Да она меня чуть не прикончила за эту машину! – со слезами в голосе выкрикнул Виталик. – Я два раза со злости пнул колесо, так она, Тонька, выскочила, как мегера: машинку ее любовника я, видите ли, чуть не сломал!
– Что? – Командир резко прищурился. «Соломинка» вмиг сделалась похожа на маленький острый клинок. – Это не ваша машина? Это ваша машина? – Последнее относилось к Федору.
– Его, его! – азартно подскочил Гена Мартынов, о котором в пылу происходящего все успели забыть. – Понятно, командир, тут в натуре заказняк планировался. Эти крутые нахапали народного добра, теперь поделить не могут. Наверняка подельники сговорились убрать его, да попутали в темноте. Сидели там за будкой в засаде, следили за машиной, я видел какие-то рожи, смотрят, идет мужик, подходит к «Ауди», ну, думают, ты-то нам и нужен, голубчик, ба-бах! Да не в того попали, в Виталю, который тут ни сном ни духом, мужик правильный, всегда даст поправиться соседу, не то что этот жмотяра. И что вышло? Виталя пострадал, а этот, новый Тонькин хахаль, вон целый-невредимый.
Командир слегка тряхнул непокрытой кудрявой головой, словно пытался отделить в этом месиве слов зерна от плевел.
– Погодите-ка. Вы же уверяли нас, будто этот человек, – кивок в сторону Федора, – стрелял в пострадавшего из-за трансформаторной будки. А теперь что говорите? Какая засада? Какой заказняк? Вы вообще видели его раньше? – Снова кивок в сторону Федора.
– А то! – зло оскалился Гена. – Видел! Дай, говорю, поправиться, а он: перебьешься, не война, не блокада Ленинграда. Вали, говорит, на все три буквы алфавита…
– Тридцать три, – вздохнул командир.
– А? – насторожился Гена.
– В алфавите не три буквы, а тридцать три.
– Да ты что-о?! – Гена даже покачнулся.
– Что слышали. Ладно, дайте встать человеку. Документы у вас есть какие-нибудь?
Федор выпрямился, чуть морщась и касаясь рассеченной губы. Командир тоже сморщился, видимо, от сочувствия и неловкости за топорную работу подчиненных, и Тоне показалось, будто бы лицо Федора отразилось в очень красивом зеркале. Потом по оригиналу и отражению промелькнули усмешки, Федор махнул рукой: чепуха, мол!
– Документы у меня действительно наверху. В 24-й квартире. Я выскочил впопыхах. Кстати, там же и пистолет, и разрешение на ношение личного оружия.
– Какие у вас мысли насчет этого самого заказняка?
Взгляд Федора на миг скользнул к Тоне, потом вернулся – светлый-светлый, невинный-невинный! – к командиру:
– Абсолютный бред. Разбирайтесь с господином Бараниным, какие у него там проблемы, кому осколок его уха понадобился, а ни меня, ни Антонину Никитичну в это не впутывайте.
Голос Федора звучал очень убедительно. Виталя, видимо, был уже в последнем градусе возмущения: ничего не слышал, не видел, не воспринимал. И молчал.
– Короче, никакой это не заказняк, а висяк, – спокойно констатировал командир. – Вполне возможно, просто шпана баловалась какая-то. Так и запишем. А теперь проверим документики.
Поднялись в квартиру с командиром и еще двумя серыми парнями. Документы проверили у всех: у Федора, у Тони и у пистолета. Этот последний вдобавок понянчили на трех опытных ладонях: «Ого! Не слабая «беретка»!» Потом командир записал все данные (на всякий пожарный случай) и выразился в том смысле, что разное в жизни бывает, сердца бы на него не держали.
Федор кивнул. Тоня тоже.
Воины откозыряли и двинулись было к дверям, но Федор шагнул следом:
– Одну минуточку. Мы тоже идем.
Схватил в охапку куртку, Тоню – под руку. Спохватился:
– Ах да! Где туфельки Катины? И все прочее танцевальное?
По счастью, вещички, приготовленные для обольщения «дяди Сережи», лежали в специальной сумочке – осталось только прихватить их. Федор, словно ощущая общее омоновское недоумение, счел нужным пояснить:
– Это для бальных танцев. Мы за девочкой едем. У тети девочка.
Спустились во двор под прикрытием трех серых удальцов. Витали уже не было; однако отсутствие его объяснилось очень просто: «Гражданин пострадавший отправился в травмпункт на такси». Гены тоже, по счастью, не было видно.
Федор открыл Тоне дверцу «Ауди», помог сесть, захлопнул дверцу, двинулся обходить машину, но по пути наклонился, что-то поднял и сунул в карман. Сел за руль, махнул командиру.
Вывернули за угол – и сразу начали наматывать не меньше трех кругов вокруг площади Горького, причем Федор ничего не объяснял, а только смотрел, казалось, во все три зеркальца сразу. Потом рванул по улице Новой в сторону Ильинской, прошмыгнул проулком до Малой Ямской, постоял в каком-то «кармане», озираясь…
Тоня сидела сжавшись, как замерзший воробей. Трясло ее ощутимо, слезы были рядом. Хорошо, что Федор был слишком занят своими манипуляциями, ничего не говорил. Вообще словно забыл о ней. Нет, вот вспомнил: вынул что-то из кармана, перебросил Тоне на колени. Вспорхнул прямоугольник плотной бумаги, на миг замер вертикально, потом лег.
Карта! Уже знакомая карта! Папесса Иоанна!
Зачем Федор опять ее показал? Тоня брезгливо подобрала коленки, карта соскользнула на пол.
Федор покосился мрачновато:
– Думаешь, это та самая, которую я подобрал сегодня в сквере? Нетушки. Та – вот она.
Сунул руку в нагрудный карман, показал еще один точно такой же плотный прямоугольник. На эту хищную, носатую физиономию под папской тиарой Тоня уже смотреть не могла!
– А эту, номер два, я поднял во дворе. Помнишь, омоновец нашел что-то за трансформаторной будкой вместо гильзы? Командир ее так небрежно – щелк! – по ветру, а у меня чуть сердце не выпрыгнуло. Сидел, сидел он там, за будкой, не ошибся твой сосед-алик! Вон, уже и карта приготовлена была, визитная карточка фирмы, так сказать, а как увидел этот снайпер хренов, что задел не того, что по тебе промазал, сразу ноги сделал, про карту и забыл.
– Ты что, хочешь сказать, что это в меня стреляли? – Тоня с усилием разомкнула пересохшие губы.
– Не хочу, но приходится, – кивнул Федор. – В тебя. То есть за квартирой твоей следили, возвращаться туда нельзя.
– А если за нами и сейчас следят, мы что, к тете Люсе их приведем?!
– Не следят, но ты права: туда ехать совершенно ни к чему.
Он достал из кармана куртки мобильник, набрал номер:
– Тетушка? Привет. Не разбудил еще? Разбудил? Ну прости, что-то ты рано сегодня укачалась. Как там дела? А ребенок как? Спит давно? Ну и классно. Утром ее не буди, как проснется, так и проснется. Не надо ей завтра в садик соваться, как бы чего не вышло. Мы часикам к одиннадцати подскочим, еды привезем. Не надо? Полно всего? Хорошо. Тогда сама нянчись с дитем. Скажи, амуницию ее мы забрали, завтра привезем. На машине ее на танцы доставим, скажешь, хорошо? Если какие сложности, звони ко мне по городскому, а лучше на сотовый. Спокойной ночки? Отлично, передам. И тебе от нее. Чего?! – Он тихонько хохотнул. – Спасибо на добром слове.
Убрал телефон.
– Тебе от тетушки привет, поняла, да? Я взял на себя смелость…
– Правильно сделал. Катя спит?
– Ну да.
– А мы сейчас куда едем? – При этих словах Тоне показалось, будто в кабине зазвенело что-то – как туго натянутая струна. Да ведь это ее голос так звенит – от волнения!
Федор покосился на нее, выворачиваясь из «кармана», повел машину к повороту вниз, на Рождественку:
– Ко мне едем. В Подновье.
– Да оно же вроде на горе.
– Поднимемся подальше, там хорошая дорога. Внизу вся набережная сейчас свободная, долетим как стрела. Я люблю тут гонять по ночам.
Показалось или в голосе его – холодное спокойствие, а вернее, равнодушие? А как же… а то, что он говорил раньше? Все. Кончено все. Все кончено… Зачем же тогда везти ее в Подновье? А, ну да, из милосердия. Из человеколюбия. Вдобавок, они, может быть, все-таки родственники. А родственники должны помогать друг другу! Впрочем, на уровне Адама и Евы все люди родственники. И что? Много вы дождались взаимной помощи?
– Знаешь, что мне тетушка напоследок сказала? – спросил вдруг Федор с тем же странным выражением.
– Откуда ж мне знать?
– Совет да любовь.
– Что-о? – Тоня чуть не поперхнулась. – Почему?..
– Почему?
– Почему она так уверена, что это будет, ну, совет да…
– Да любовь, – подсказал Федор. – А ты что, уже не уверена?
– Я не знаю, – смятенно забормотала Тоня, – я думала, ты обиделся, там, во дворе, когда я кричала, что ты Виталика… я думала, ты его… извини!
– А чего на правду обижаться? – буднично пожал плечами Федор.
– Как? Что?!
– Хоть я и не стрелял в него – чисто физически не мог исхитриться! – но убить, если честно, очень хотелось. Своими руками. Кстати, не исключено, еще и придется. У вас развод-то оформлен или как?
– Давно уже.
– Ага! – оживился Федор. – Значит, Виталика убивать не понадобится? Значит, ты свободная женщина?
– Ну да.
– То есть тебя можно хоть завтра в церковь тащить?
– Как в церковь? Зачем?
– Угадай с трех раз. Венчаться, зачем еще. Браки-то ведь совершаются не где-нибудь, а на небесах!
Тоня тупо глядела на летящую под колеса дорогу, серо-желтую в свете фонарей. Впереди, в черноте ночи, маячили поздние огоньки на высоком берегу. Как будто созвездия в небесах. В тех самых, где совершаются браки.
Она невольно выпрямилась, вскинула голову. Подобралась – то ли от страха, то ли… не знала, что это такое творится с ней.
– Значит, ты на меня не обиделся? – спросила она, лишь бы что-нибудь спросить.
– Сказать, чего я всю жизнь боялся? – проговорил Федор, сидя строго и прямо, словно подражал Тоне. – Что вот женюсь когда-нибудь, а жена глупые вопросы будет задавать. Кошмар, да, как это выдержать? А теперь знаешь о чем думаю? Что я это как-нибудь переживу…
Глава 40 ВИСК
Россия, Нижний Новгород, ноябрь 2000 года
– Отец мой…
– Джироламо! Porca miséria!55 Иногда мне хочется убить тебя!
– Иногда мне самому себя хочется убить, отец мой. Поскольку больше никого последнее время не удается, а я самый доступный объект.
– Следует ли твои слова понимать так, что акция вновь не удалась?
– Увы…
– И возможность была вполне реальная?
– Более чем. Неизвестно, когда снова представится такая же. Но тут бог явно отвратился от нас. Мало того, что мы упустили эту женщину, – жертвой едва не пал совершенно безвинный человек. По счастью, вреда ему почти не причинили.