Пока я шла к нему, он подставил пальцы к лицу, делая вид, что они — воображаемая камера, и он делает несколько снимков, одними губами проговаривая: «Ты охерительно красивая».
Моника все это видела, но что было лучше всего, так это то, что Мэтту было все равно, видела она что-то или нет. Я не была уверена, существует ли она для Мэтта вообще. Как только я подошла к нему, Александр ударил Мэтта по спине.
— Она на самом деле талантлива, брат.
Глаза Мэтта расширились. Совершенно очевидно, он был шокирован. Может, потому, что это было напоминанием их братской любви, которая у них когда-то была, или потому, что Александр смотрел на меня как на приз.
— Да, талантливая, — подтвердил он, смотря на меня. — Теперь нам пора. — Мэтт взял меня за руку и потащил к двери, после чего обнял за плечи. — Спасибо, пап, спасибо, Регина. Обед был отличным. Сейчас же нам надо возвращаться на вэне к маме. — Наклоняясь, он поцеловал мое ухо и прошептал: — Хочу, чтобы ты была только моей.
Мы обернулись, прежде чем выйти из комнаты. Мэтт прокричал: «Счастливого Рождества!», и мы унеслись, оставляя позади гостиную, полную глазеющих людей.
— Что это было? — спросила я, когда мы выезжали на дорогу.
— Это я так заявлял им, что ты моя.
Я не могла перестать улыбаться.
Снова заиграли Sex Pistols. Мэтт сделал звук громче и начал имитировать движения Сида Вишеса8, рассуждая об отдыхе под солнцем. Я улыбалась и смотрела в пассажирское окно, наблюдая за другой полосой шоссе с потоком машин, превращающимся в красноватое марево.
***
Следующие три дня мы провели у его мамы, исследуя улицы на мотоцикле Мэтта. В благотворительном магазине я обнаружила классную квадратную пряжку для ремня, сделанную из черного олова и с серой совой по центру. Чтобы купить ее, я заставила Мэтта дожидаться меня снаружи.
Когда я вышла за дверь магазина, то обнаружила Мэтта на парковке, он сидел на мотоцикле и был сексуальным как никогда. Руки скрещены на груди, на лице дерзкая ухмылка, глаза прищурены из-за солнца. Пока я направлялась к нему, порыв ветра сдувал мои волосы назад. Он поднял невидимый фотоаппарат и сделал снимок.
— Грейси, надеюсь, ты взяла мне ту пряжку с совой.
Я ударила его по плечу.
— Ты придурок. Зачем тебе понадобилось все портить?
— Поцелуй меня.
— Ты испортил сюрприз, — заныла я.
— ПОЦЕЛУЙ. МЕНЯ.
Рождественским утром мы все расселись вокруг елки Алеты и приступили к обмену подарками, в основном самодельными. Алета на ее новом гончарном круге сделала четыре красивые чашки и вручила их нам обоим.
— Ох, — отозвался Мэтт. — Они замечательные, мам. Спасибо.
Он отдал ей большую запакованную раму.
— Это от нас обоих. — Я с благодарностью сжала его руку. Он был в курсе, что я не могла купить что-то.
Алета распаковала ее и уставилась на то, что было обрамлено. Я не знала, на что она смотрела, так что поднялась и встала у нее за спиной. Увидев, наконец, что было в раме, я сглотнула и почувствовала подступающие слезы. Это был коллаж с нашими фото. На них было невозможно рассмотреть наши лица, но на всех фото были Мэтт и я: наши ноги, плечи, руки, волосы; на большинстве снимков мы касались один другого, или обнимались, или лениво лежали друг на друге. Где-то был слишком яркий свет, из-за чего виднелись лишь наши силуэты. Эта коллекция была захватывающей и доказывала невероятный талант Мэтта.
— Маттиас, — начала Алета едва дыша. — Сынок, эти фото потрясающие. И, Грейс, ты прекрасная и естественная модель. Я всегда буду хранить их.
Слезы, стекавшие по моим щекам, упали на плечи Алеты, и она обняла меня. Алета смотрела на меня с удивлением. Я покачала головой и отвернулась.
— Ты не видела, Грейс? — спросила она.
— Нет, — ответила я дрожащим голосом. — Это волшебно, Мэтт.
— Рад, что тебе нравится, потому что для тебя я сделал такой же, — рассмеялся он. — Твой коллаж ждет тебя в комнате. Я пробрался туда прямо перед нашим уходом.
Я запрыгнула к нему на колени и быстро поцеловала. Он притянул меня ближе.
— Я обожаю его. Спасибо.
Когда я отдала ему ремень, он стал изучать его.
— Глаза Грейси, — проговорил он, и я кивнула.
— Говорила же, он все поймет, — добавила Алета.
***
Вернувшись в Нью-Йорк в начале января, мы окунулись в обычную рутину. Мы исследовали город, ходили на занятия, вместе учились в общежитии, ну или, по крайней мере, пытались учиться. Мы не могли оторваться друг от друга. В те ночи, когда Мэтт работал в «ФотоХат», я репетировала с Тати.
Где-то через месяц Мэтт попросил меня встретиться с ним в комнате отдыха, намекнув, что хочет отвести меня в особенное место.
— Это вторая часть рождественского подарка, который я ждал, чтобы вручить тебе, — рассказал он мне с блеском в глазах, после чего схватил за руку и потащил из общежития.
Укутанные в пальто и шарфы, мы подошли к «Арленс Гросери», маленькому бару, где играли местные группы.
— Не смотри на вывески, — настоял он.
Мы пробирались через толпу к самой сцене. Мэтт расталкивал людей, отодвигая их в стороны, но мне все равно не удавалось увидеть хоть что-то за их спинами. Когда я наконец подняла взгляд, то посмотрела в глаза самому Джеффу Бакли, настраивавшему свою гитару.
Матерь. Господня.
Мы смотрели все выступление, стоя перед раскачивающейся толпой, находясь всего в трех шагах от моего любимого исполнителя на все времена. На краткий миг я поймала улыбку Джеффа, но затем он отвел взгляд и начал дергать свой никотиновый пластырь. Я оглянулась на Мэтта и проговорила одними губами:
— О. Мой. Бог. — Я знала, что находилась в присутствии великого человека.
После выступления Джефф исчез, но я, наплевав на этот досадный факт, продолжала искать его взглядом. Годом ранее я, скорее всего, дожидалась бы его как бешеная фанатка, жаждущая пожать ему руку или сказать, какая я преданная поклонница, но той ночью просто отправилась с Мэттом в общежитие. Я была вдохновлена. Я хотела играть.
По дороге домой я рассеянно пожаловалась:
— Он не исполнил «Hallelujah». Как жаль.
— Ему, наверное, надоело ее играть, — ответил Мэтт, раскачивая руки, которыми мы держались.
— Ага, ты прав. Спасибо тебе, кстати. Это было изумительно.
— Для тебя что угодно.
— Не превращайся в размазню, Маттиас.
— Ну и кто теперь не может быть серьезным? — расхохотался он.
15
.
Грейси…
МЭТТ
После праздников мы с Грейс пытались проводить вместе столько времени, сколько было возможно — в основном голышом. Казалось, что мы пытались впихнуть полноценные отношения в те короткие месяцы, что остались до моего отлета в Южную Америку. Мы, должно быть, по миллиону раз сказали друг другу, что у нас все без изменений, но ощущалось все иначе. Грейс избегала любых разговоров о том, чем она собирается заниматься, когда я уеду на лето. Она постоянно напоминала мне, что мы молоды, отчего создавалось впечатление, будто она преуменьшала значимость наших отношений. Думаю, она пыталась защитить свое сердце. Может, и я свое тоже.
Мы часто общались с Тати и Брэндоном, по пятницам ходили на музыкальные точки в нижнем Ист-Сайде в Бруклине. По субботам мы слонялись, играли в игры или вместе занимались в общежитии. Но как только зима подошла к концу, и наступила ранняя весна, на нас всех свалилась подготовка к окончанию университета и к следующему этапу наших жизней. Если бы мы с Грейс не жили в соседних комнатах, то не представляю, как бы нам удавалось видеться.
Наконец, в первый теплый день апреля Грейс решила собрать нас четверых вместе и дала указание прийти на встречу к «Олд Хэт» к десяти утра. «Олд Хэт» (Прим. пер.: буквально «старая шляпа») была грязным баром, забегаловкой, в которую мы отправлялись, когда бары получше закрывались на ночь, так что это было своеобразное место для начала дня.
Я потер руки друг о друга и хлопнул ими.
— Ладно, дамочка, ради чего все это?
— Виски, — бесстрастно ответила она.
Брэндон усмехнулся.
— Десять утра, Грейс, — сказала совершенно недовольная Тати, упирая руки в бедра.
Грейс схватила меня за руку и потащила к двери.
— Разве это не замечательно? У нас есть весь день. Да ладно, мы молоды. Давайте воспользуемся этим.
Бармен «Олд Хэт» поприветствовал нас. Грейс подняла четыре пальца.
— Четыре виски, пожалуйста.
— Ох, господи, — услышал я, как пробормотала Тати.
— Ради чего все это, Грейси? По-настоящему. — Я был в смятении.
Мы вчетвером сели в ряд.
— Скоро все будут так заняты, а Мэтт и вовсе уедет. Я просто хотела провести с вами немного времени, ребята, напиться, повеселиться и не учиться. Я спланировала для нас весь день.
Тати подняла рюмку.
— Ты убедила меня. Я в игре.
— До дна, — сказал Брэндон.
Как только мы выпили, Грейс повернулась к нам.
— Хорошо, давайте развлечемся.
— Теперь куда? — поинтересовался я.
— Ты убедила меня. Я в игре.
— До дна, — сказал Брэндон.
Как только мы выпили, Грейс повернулась к нам.
— Хорошо, давайте развлечемся.
— Теперь куда? — поинтересовался я.
В ее глазах зажегся огонь.
— В проявочную. — Она отдала мне моток пленки. — Нам нужно проявить вот это.
— Прошу, скажи, что это не ваши обнаженные фото, — попросил Брэндон.
— Нет, их у них, наверное, хватает, — добавила Тати.
— Нет, — сказала Грейс. — Это подсказки.
— Чем мы будем заниматься, пока вы будете их проявлять? — спросила Тати.
— Вы пойдете с нами, — ответила Грейс. — Мэтт покажет вам весь процесс.
Я усмехнулся.
— Да, это будет весело.
Мы пошли в фотолабораторию в кампусе, по дороге насыщаясь весенним воздухом. В лаборатории было несколько маленьких комнат, где студенты могли проявлять негативы, и большое помещение с красным освещением, заставленное фотоувеличителями и кюветами, чтобы студенты делали фотографии. Я поместила некоторые негативы из пленочной ленты в фотоувеличители, чтобы Тати и Брэндон сделали фотографии. На снимках были мы с Грейс, корчившие рожицы на камеру. Это был одноразовый проект, но Брэндон и Тати хотя бы займут себя, пока мы с Грейс будем проявлять ленту.
Мы прошли по коридору, и я затащил Грейс в одну из маленьких комнат, после чего закрыл дверь.
— Спасибо, что спланировала день. Это весело. — Я целовал ее, прижав к двери, затем подхватил и приподнял ее, чтобы она обвила ногами мою талию, и руками провел по ее бедрам вверх, задирая платье все выше.
— Ты же говорил, что люди здесь подобным не занимаются.
— Не знаю, чем там занимаются другие, да и мне наплевать.
Она жалобно застонала, но вырвалась из моих объятий.
— Нам нужно проявить пленку, Ромео.
— Убийца наслаждений, — пробубнил я. — Ладно, запущу процесс, но потом хочу наслаждений.
— Потом я вся буду в твоем распоряжении, но сначала прояви эту ленту.
— Хорошо, мне нужно выключить красный свет, чтобы проявить ее, так что примерно двенадцать минут тут будет кромешная тьма.
Она сморщила нос.
— Что это за запах?
— Это проявитель.
Химический запах был чересчур резким в нагретой и с высокой влажностью комнате восемь на восемь футов. На одной стороне находились безупречно чистая металлическая раковина и рабочий стол, параллельно которому стоял высокий и узкий чан с проявляющим раствором, куда опускались негативы. На столе находился большой таймер со светящимися в темноте стрелками. С другой стороны комнаты была скамейка.
Я наклонился и включил радио, крутанув выключатель, находившийся над раковиной. Музыка доносилась из колонок над нашими головами — это была какая-то университетская радиостанция, играл легкий джаз.
— Я не могу изменить станцию, но это нечто. — Я оглянулся на Грейс, сидевшую на скамейке. — Готова? Я собираюсь выключить красный свет.
— Готова.
Я щелкнул выключателем. Фотолаборатория стала такой темной и теплой, что внезапно накатило сонное состояние. С другого конца помещения послышался громкий зевок Грейс. Все другие чувства обострились. Я раскатал пленку и слепо защелкнул на ней прищепку. Направившись к раковине, я умудрился как профессионал опустить ленту в чан, не издав ни единого звука.
— Ты там нормально, малыш? — спросил я.
— Ага, — ответила она сонно.
— Дай мне еще минутку. — Я завел таймер, после чего поймал себя на мысли, что представил, как Грейс скачет на мне. — Раздевайся.
Она рассмеялась.
— Ты серьезно?
— Я многое могу сделать за двенадцать минут, — сказал я, идя к ней наугад.
Сначала я схватил ее за руки, а затем мы поцеловались. Другие органы чувств нам были не нужны, нам хватало прикосновений. Я целовал ее от уха до изгиба шеи, после чего стягивал с нее платье через голову. Она расстегнула мой ремень и спустила вниз джинсы. Я развернул ее к себе спиной. Я целовал ее плечо, рукой проводя вниз по ее спине, добираясь до ягодиц, а когда я был внизу, то ввел в нее пальцы. Она даже не пискнула.
— Ты как? — спросил я.
— Не останавливайся, — на одном дыхании выпалила она.
И я вошел в нее. Мы тяжело дышали, но сдерживались изо всех сил. Мои движения были поступательными и поначалу медленными, затем я стал жестче, выкладываясь со всей страстью. Она толкалась назад, входя в мой ритм. Не было никаких звуков, лишь тихое хныканье и тяжелое дыхание. Ощутив, как она сжимается вокруг меня, я дошел до пика. Меня окатило волнами холода, словно все мои нервные окончания разрывались на части. Я притянул ее к себе и лицом прижался к ее шее. В мгновение ока я вышел, сел на скамейку и усадил ее к себе на колени.
Мы целовались нежно и медленно, словно томясь, и тут бз-з-з-з-з! Зазвенел таймер. Я поднялся и включил красный свет. Грейс стояла рядом, и она была роскошной. Я крепко ее обнял и поцеловал в макушку.
— Это было потрясающе. Ты нормально?
Синапсы в ее мозгах, должно быть, работали с перебоями, потому что она просто кивнула.
Я подошел к раковине и вытащил из чана примерно сто двадцать сантиметров негативов, опустив их в контейнер с водой, который играл роль фиксажной ванной. Мы быстро оделись и ушли из комнаты с пленкой.
Когда негативы высохли, я просканировал их и обнаружил, что почти все они были черными. Было всего три фотографии, на которых были запечатлены слова: по одному на снимок. Рояль. ПБР. Арахис.
Я бросил взгляд на Грейс.
— «Три горошины»? — уточнил я, говоря о маленькой забегаловке у общежития, где по пятницам устраивались открытые игры на рояле. Я часто надоедал Грейс с просьбами сыграть там и спеть для меня, но она никогда не соглашалась.
— Ты понял. Идем за Тати и Брэндоном. Это так весело! — пропищала она, потянув меня за собой по коридору к нашим друзьям.
Снаружи Тати из сумочки достала флягу с виски.
— А ты не пропадешь, — сказал я.
— Я думала, Грейс потащит нас по музеям. Просто подготовилась. Хочешь?
Я сделал глоток, после чего Грейс забрала у меня флягу.
— Вообще-то, это нужно именно мне. Идемте.
Когда мы дошли до «Трех горошин», то были уже в приличном подпитии. В баре было пусто, не считая барменши, которую я не узнал. Грейс облокотилась на стойку.
— Я организовала небольшую игру для парня и друзей, и хотела бы узнать, могу ли я вон там сыграть супер короткую песню? — Она указала на сцену.
— О боже, она это сделает, — пробормотала Тати.
Барменша посмотрела на Грейс и улыбнулась.
— Развлекайся. Здесь никого. Хотите чего-нибудь выпить?
— Конечно. Четыре «ПБР»9.
Барменша поставила наше пиво, и мы все смотрели, как Грейс выпивала свое в три больших глотка.
— Боже, — выдавил я.
Как только она направилась к роялю, я услышал перезвон колокольчиков над входной дверью. Обернувшись, я увидел нескольких «костюмов», пришедших пообедать, которые решили занять свободные барные стулья. Их было семеро. Аудитория Грейс выросла в геометрической прогрессии за секунду.
Она пододвинула скамейку ближе к роялю, чем вызвала скрип по деревянному дощатому полу сцены.
— Простите, — пробормотала она в микрофон, что получилось слишком громко.
«Костюмы» и барменша обратили свое внимание на Грейс. Было видно, что она волновалась. Я улыбнулся ей, и на ее лице отразилось облегчение. Она отклонилась назад и подкрутила на стереосистеме настройки.
— Лучше? — Я кивнул.
Тати закричала:
— Ты сделаешь это, девочка моя!
— Хорошо, тут песня, которую я написала, но еще это следующая подсказка, так что будьте внимательными, ребята. — Ее нервный смех эхом разнесся по безмолвному бару.
— Грейс пишет песни? — спросил Брэндон.
Мы с Тати одновременно пожали плечами.
Грейс играла длинное ритмичное вступление, похожее на обычный джазовый мотив, и затем она ускорилась, после чего, наконец, вырисовалась мелодия. Грейс без усилий могла играть на любом инструменте, это было завораживающе. Когда же она начала петь, мы все задержали дыхание. Прежде никто из нас не слышал ее пения, но, как и во всем прочем, она была великолепна.
Мчи туда, где играют короли,
Где собираются друзья и где прячемся мы.
На виду, но незримы,
Как безрассудны наши мгновенья,
Бесконечно ценны.
Отчего мы не мчим туда, где танцуют дети,
Где главы стоят,
И мы можем преклонить колени летом…
Когда она закончила, мы все встали и зааплодировали.
— Браво! — закричала Тати.
Все бизнесмены хлопали и орали:
— Отличная работа!
— Чувак, это было круто. Я и не знал, что она играет на рояле, — сказал Брэндон.
— Она чудо, — ответил я тихо, наблюдая за тем, как она спускалась со сцены. Тати толкнула меня в объятия Грейс и подмигнула.
Барменша обратилась к Грейс.
— Ты в миллион раз лучше большинства выступающих здесь в ночь открытого микрофона.