Пока в метро не увидела Мэтта.
Тогда все изменилось. Мир снова окрасился красками, все вокруг стало ярким и отчетливым.
За эти пятнадцать лет боль от того, что с нами случилось, притупилась и ослабла. Много раз я пыталась заставить себя прекратить думать о Мэтте, но было слишком много напоминаний. Мне казалось, что если когда и встречу его, то он посмотрит сквозь меня, как будто я осталась для него всего лишь призраком из прошлого. Тем летом, после окончания университета, он заставил меня чувствовать себя именно такой: личностью, прекратившей свое существование.
Но при нашей встрече в метро он не сводил с меня глаз. Он узнал меня сразу же, а на его лице читалось искреннее изумление. Словно он впервые увидел рассвет над океаном. Пока мой поезд уносился в тоннель, Мэтт менялся в лице, становясь разочарованным, и тогда-то я и поняла, что в нашей истории есть упущенный фрагмент. Что означало его разочарование? Что такого с ним произошло за эти пятнадцать лет, что он бежал по платформе, вытягивая руки вперед и смотря на меня с желанием во взгляде?
Мне нужно было найти ответ. У меня была догадка, где можно найти Мэтта, но я была слишком напугана, чтобы искать.
— Мисс Портер?
— Да, Эли?
Убирая ноты со стола, я посмотрела в большие голубые глаза одного из моих старших тромбонистов. Мы были в репетиционном кабинете в старшей школе, где я теперь преподавала.
— Вы знаете, что такое «Крейглист»?
— Конечно, знаю. Я не настолько старая, Эли, — усмехнулась я.
— Я знаю, что не старая, — ответил он, покраснев. Он нервничал. — Я спросил, потому что видел ваше тату, когда вы убирали волосы наверх. — Он тяжело сглотнул.
— Продолжай, — попросила я, заинтересованная.
— «Зеленоглазая голубка». У вас набиты эти слова?
Я кивнула.
— Кто-то называл вас так?
— Да, старый знакомый. — От одной лишь мысли мой пульс участился. Куда он ведет?
Из кармана он выудил сложенный в прямоугольник лист бумаги.
— Помните, когда мы участвовали в соревнованиях групп, там была девушка из юго-восточной старшей школы, игравшая на тубе?
— Конечно. — Я понятия не имела, о ком он говорил.
— Так вот, я думал, что между нами образовалась связь, но никто из нас не предпринимал никаких шагов. В общем, я решил посмотреть, может, она что-то писала в разделе «потерянных связей» на «Крейглист», и нашел это.
Он развернул лист и протянул его мне.
«Зеленоглазой Голубке:
Мы встретились пятнадцать лет назад, аккурат в тот день, когда я переезжал в Нью-Йоркское общежитие для старшекурсников, в комнату по соседству с твоей.
Ты называла нас близкими друзьями. Мне нравится думать, что мы были чем-то большим.
Мы жили, наслаждаясь поисками себя через музыку и фотографию, во время зависаний в Вашингтон-Сквер-парк и пока занимались прочими странными вещами, лишь бы заработать денег. За тот год я понял о себе гораздо больше, чем за любой другой.
Мы утратили связь летом, когда я отправился в Южную Америку. Когда я вернулся, ты уже пропала. В твоей пустой комнате не было ничего, кроме старой гитары и легкого намека на парфюм. Что это было? Сирень?
Наставница в общежитии, та, что была похожа на Дэвида Боуи и пахла рыбными палочками, сказала, что ты отправилась путешествовать. Надеюсь, ты посмотрела мир. Надеюсь, жизнь была к тебе милостива.
Я не видел тебя до прошлого месяца. Это была среда. Ты качалась на каблуках, балансируя на желтой линии, что тянется вдоль платформы в метро, и ждала поезд F. Я не понимал, что это ты, пока не стало слишком поздно. Ты умчалась. Снова. Ты произнесла мое имя. Я прочитал его по губам. Я пытался вынудить поезд остановиться, просто чтобы сказать: "Привет".
Я увидел тебя, и ко мне вернулись чувства и воспоминания из той живой молодой поры, и большую часть месяца из головы не выходит вопрос: какой стала твоя жизнь? Может, я выжил из ума, но ты не против опрокинуть со мной по стаканчику, поболтать, обсудить последние пятнадцать лет?
М
(212)-555-3004»
У меня рот открылся от шока, я перечитала письмо три раза.
— Мисс Портер, это письмо вам? Вы знаете этого «М»?
— Да, — ответила я дрожащим голосом. На глаза начали наворачиваться слезы. Я приблизилась к парню и обняла его.
— Спасибо тебе.
— Это так круто. Не думал, что эти посты вообще работают. Хорошо, что у вас есть эта татуировка. Вы позвоните этому чуваку?
— Думаю, позвоню. Слушай, Эли, я правда ценю, что ты сделал, но мне нужно уйти. Можно, я возьму это? — Я потрясла листом бумаги.
— Само собой. Оно же ваше.
Я одарила его благодарной, счастливой улыбкой, схватила свои вещи и поторопилась к лестнице перед школой, одновременно набирая номер Тати. Она ответила в ту же секунду.
— Алло?
— Привет, ты занята?
— Я в салоне, — сказала она.
Вскоре после выпуска Брэндон бросил Тати. Она сразу же сбежала, коротко постриглась и покрасила волосы в черный как смоль цвет. Она не меняла его вот уже пятнадцать лет, думаю, это было в некотором роде напоминание. После Брэндона у нее ни с кем не было продолжительных отношений, если не считать ее парикмахера.
— Могу я прийти к тебе?
— Конечно. В чем дело? Почему у тебя такой странный голос?
— Ничего не странный. — Я задыхалась.
— Ладно, приходи.
Помните спортивную ходьбу? Эти причудливые упражнения, недолго просуществовавшие в восьмидесятых? Такой глупый способ быстрой ходьбы, когда бедра колышутся из стороны в сторону. И это до сих пор олимпийский вид спорта.
Я таким образом прошла до салона шесть кварталов насколько быстро, что могла бы взять золотую медаль.
Ворвавшись в салон, я увидела Тати в первом же кресле, на ней была эта черная накидка, которую используют в салонах. Ее волосы были покрыты лиловато-черной краской и накрыты целлофановой шапочкой, а ее парикмахер делал ей массаж плеч.
— Я в процессе, — сказала Тати, указывая на голову.
— Привет, — поздоровалась я с ее парикмахером. — Я сделаю.
Девушка улыбнулась и ушла. Я встала за спиной Тати и начала растирать ее плечи.
— О-о-ох, полегче, твои руки виолончелистки слишком грубые, — проскулила она.
— Ай, замолчи. Мне нужно поговорить с тобой.
— Ну, говори.
— Он хочет со мной встретиться.
— О чем ты говоришь?
Я рассказывала Тати о встрече с Мэттом в метро, но это было целых два месяца назад.
— Прочти, — я передала ей лист.
Чуть позже она уже всхлипывала.
— Ты плачешь? — спросила я, стоя у нее за спиной.
— Должно быть, это гормоны. Просто это так грустно. Почему в этом письме он кажется таким забывчивым?
— Не знаю.
— Ты должна позвонить ему, Грейс. Должна поехать домой и позвонить ему сейчас же.
— Что я скажу?
— Просто прощупай его и узнай, что ему нужно. Думаю, это в стиле старого Мэтта, вдумчиво и глубоко.
— Точно, да?
Тати вскочила со стула, посмотрела на меня и указала на дверь.
— Иди, сейчас же.
21
.
Я искал тебя в остальных
МЭТТ
В среду, через несколько дней после публикации письма на «Крейглист» для Грейс, я шел на работу от метро, когда позвонил мой восьмилетний племянник, жаждавший знать, проспонсирую ли я его благотворительный забег. Я обожал этого парнишку, потому без колебаний ответил согласием, и как только закончил разговор с ним, позвонила его мать.
— Маттиас, это Моника.
— Привет. Как Александр?
— Замечательно. Пашет как вол и затмевает всех партнеров, все как всегда. Ты же знаешь Александра.
— Еще бы, — ответил я не без горечи. — А ты? Как жизнь в Беверли-Хиллс?
— Прекрати это дерьмо, Маттиас.
— В чем дело, Моника?
— Мне звонила Элизабет и сказала, что у них с Брэдом будет ребенок. — Моя невестка могла взять награду за фигуральный размер яиц.
— Ага, я в курсе. У меня есть привилегия: я работаю с этими идиотами каждый день.
— Она восемь лет была моей сестрой, Маттиас. Не думаешь ли, что у меня есть право знать?
Я рассмеялся.
— Вы не слишком-то дружили, так что называть ее «сестрой» смешно. И это она бросила меня, помнишь такое?
— Ты придурок. Она бы не бросила тебя, если бы ты не был помешан на Грейс.
— Грейс не имеет никакого отношения ни к женитьбе, ни к разводу.
— Ну да, как же. Элизабет сказала, что ты так и не выбросил ее фотографии.
— Я никогда не избавляюсь от своих фотографий. С чего бы? Я фотограф. Грейс была объектом многих моих ранних работ. Элизабет знает это лучше других. Вообще, почему мы говорим об этом?
— Просто хочу убедиться, что она получит от нас подарок.
— Доставка почтой тебе в помощь. Она все еще живет в нашей прежней квартире. Ты знаешь, в той, из которой я выселился, чтобы она могла поиграть в домохозяйку и наделать детей с ее парнем.
— Просто хочу убедиться, что она получит от нас подарок.
— Доставка почтой тебе в помощь. Она все еще живет в нашей прежней квартире. Ты знаешь, в той, из которой я выселился, чтобы она могла поиграть в домохозяйку и наделать детей с ее парнем.
— Мужем, — поправила она меня.
— Прощай, Моника. Передавай Александру «привет».
Я завершил разговор, глубоко вздохнул и снова задался вопросом, вот уже в десятый раз за неделю — что же происходит с моей жизнью?
Добравшись до работы, в комнате отдыха я обнаружил Скотта, тот делал себе кофе.
— Получил какие-то ответы на твой пост? — спросил он.
— Не-а, звонило несколько милых леди, предлагавших быть моей зеленоглазой голубкой.
— Чувак, да в чем дело? Воспользуйся ситуацией. Она, вероятно, никогда и не увидит это письмо, но это не значит, что она единственная зеленоглазая голубка на свете. — Он захлопал своими ресницами.
— В том-то и дело. По пути сюда я думал о жизни.
— О-о-о-ох.
— Нет, слушай. С первой моей девушкой, Моникой, у нас были бестолковые отношения, фальшивые, мы пытались впечатлить друг друга и всех вокруг.
— Ты был молод. Что с того?
— То же самое было и с Элизабет, во всяком случае, поначалу. Мои отношения с Моникой стали предпосылкой к женитьбе на Элизабет. Когда все стало по-настоящему, ни один из нас не смог справиться с этим. С Грейс было иначе. Совсем. С ней с самого начала все было по-настоящему.
— Есть и другие Грейс.
— Нет, мужик. Точно говорю. Просто я встретил ее не вовремя. Прошло пятнадцать лет, а я все еще думаю о ней. Я женился на другой женщине, красивой, умной женщине, но иногда я думал о Грейс и спрашивал себя, что было бы, если бы мы остались вместе. Я занимался любовью со своей женой и думал о Грейс. Насколько это ненормально?
— Занимался любовью? Это так мило, Мэтт, — усмехнулся он, едва не хохоча.
— Не опекай меня.
— Я просто говорю, что пора цеплять цыпочек. Ты долго был за бортом. Больше никаких занятий любовью. Наказ доктора.
Он хлопнул меня по плечу и ушел.
Позже, на той же неделе, Элизабет остановилась у моей кабинки. Я откинулся на спинку кресла и играл в «Энгри Бердс».
— Мэтт?
Я поднял взгляд и увидел Элизабет в свободном платье для беременных, поглаживавшую свой живот и похожую на саму Мать Земли. Элизабет была красивой, естественной, неотшлифованной. Невзрачные черты лица, обыкновенные коричневые волосы, приятная кожа и свечение, исходившее от нее на протяжении всех этих лет, словно она была поцелованной солнцем. У нее была индивидуальность и то, как легко она предала наш брак, превратило ее в уродину.
— В чем дело?
— Тебе разве не нужно обработать тысячу снимков?
Я снова обратил свое внимание на вопящую птицу.
— Готово. Утверждено.
Периферийным зрением я видел, как она уперла руку в бедро, как суровый родитель. Ее терпение было на пределе. Мне было плевать.
— Ты не мог их показать сначала мне?
Я стрельнул в нее взглядом, после чего снова уставился в телефон.
— Ой, какими важными мы стали, Лиззи. — Я никогда ее так не называл. — Думаешь, ты теперь мой начальник?
— Мэтт. Я еле-еле мирюсь с соперничеством между нами.
— Соперничеством?! — усмехнулся я, устраиваясь в кресле поудобнее. В руке зазвонил телефон. Входящий от местного, неизвестного мне манхэттенского номера. Я поднял палец, чтобы Элизабет замолчала, и нажал на «Ответить».
— Алло?
— Мэтт?
О, боже.
Ее голос, ее голос, ее голос, ее голос.
Элизабет все еще сверлила меня взглядом. Она вскинула руки в воздух и возмутилась:
— Не мог бы ты потом перезвонить? Я, вообще-то, пытаюсь поговорить с тобой.
— Подожди, Грейс, — произнес я.
— Грейс? — у Элизабет отвалилась челюсть.
Я закрыл динамик.
— Выметайся отсюда нахрен!
Она уперла в бедро вторую руку.
— Никуда я не пойду.
Я убрал руку с динамика.
— Грейс?
Боже, мне хотелось просто, мать его, рыдать.
— Да, я здесь.
— Можешь дать мне две минуты? Обещаю, я перезвоню тебе. — Я думал, меня вот-вот вырвет.
— Если я не вовремя…
— Нет, нет, я скоро тебе перезвоню.
— Ладно, — ответила она неуверенно.
Мы повесили трубки.
— Итак, ты встречаешься с Грейс? — В ее голосе слышалось удовлетворение, а в глазах читалось: «Ну, конечно, встречаешься».
Я втянул воздух через ноздри и ответил:
— Нет, я с ней не встречаюсь. Сейчас я говорил с ней впервые за пятнадцать лет, и ты все испортила.
— Ты на работе, Мэтт. На своем рабочем месте.
— Так ты говорила Брэду перед тем, как трахалась с ним в копировальной комнате? — отрезал я индифферентно. Ощущение было такое, словно кто-то пронзил мою грудь, и я истекал кровью. С каждой секундой меня одолевала все большая слабость. — Я неважно себя чувствую. Можешь оставить меня? — Глаза начали слезиться.
Она вспыхнула.
— Я… Мэтт…
— Что бы ты ни сказала, мне начхать, Элизабет. Вот просто похрен. Меня это не волнует ни на йоту. — Я пожал плечами.
Она отвернулась и ушла. Я залез в недавние звонки и набрал номер Грейс.
— Алло?
— Прости за это.
— Все в порядке.
Я сделал глубокий вдох.
— Боже, как приятно слышать твой голос, Грейс.
— Да?
— Как ты там?
— Нормально. Прошло… много времени, Мэтт.
— Да. Много, верно? — Судя по голосу, она опасалась. Впрочем, как и я. — Так чем ты сейчас занимаешься? Где живешь? Ты замужем?
— Не замужем. — Внутренности перестало скручивать. Спасибо тебе, Господи. — Живу в доме на Вест-Бродвей в Сохо.
— Ты шутишь. Я живу на Вустер.
— Ох, ого. Это близко. Ты все еще работаешь в журнале?
Она знала, что я работал в журнале?
— Да, но, в основном, работаю на телеканал. Больше столько не путешествую. А ты как? Все еще играешь на виолончели?
В голову тут же ворвались воспоминания о Грейс, игравшей в общежитии на виолончели в одном белье в цветочек. Свет, проникавший в окно, обрисовывал ее силуэт, потому я отрегулировал затвор на фотоаппарате и стал снимать процесс игры. У меня до сих пор где-то были эти фотографии. Я помню, что поставил камеру на пол, подошел к Грейс и сжал ее маленькую симпатичную задницу. Она сбилась и захихикала. Интересно, услышу ли я снова когда-нибудь это хихиканье?
— Э-эх. Не профессионально, я обучаю музыке старшеклассников.
— Звучит здорово. — Я смущенно прочистил горло. Мне хотелось сказать, что она кажется другой, печальной, не похожей на прежнюю Грейс, но решил придержать мысль при себе.
Прошло несколько мгновений неловкой тишины.
— Итак, полагаю, ты видела пост.
— Да, он очень милый… — Она заколебалась и сделала глубокий вдох. — Когда я увидела тебя, то не знала, что и думать.
— Да, эм… этот пост… Думаю, я ткнул пальцем в небо.
— У тебя потрясающая карьера. Я немного следила за тобой.
— Да? — Горло сдавило, в голове забили барабаны, и внезапно я занервничал. Она следила за моей карьерой?
— Элизабет…
— Беременна? — выпалил я. Зачем я это сказал? И откуда вообще она знает об Элизабет? Мне хотелось посвятить ее во все детали, но из моего рта вырывались только неправильные слова.
— Мэтт. — Еще одна долгая, неуютная пауза. — Я была в смятении, когда увидела тебя, а еще этот пост…
— Элизабет не… — начал я, но она перебила меня.
— Было приятно поболтать с тобой. Думаю, мне лучше идти.
— Кофе? Хочешь как-нибудь выпить со мной кофе?
— Ох, не уверена.
— Ладно. — Снова неловкая тишина. — Позвонишь мне, если передумаешь?
— Конечно.
— Грейс, ты же в порядке, верно? То есть, у тебя все хорошо? Мне нужно знать.
— У меня все хорошо, — прошептала она и повесила трубку.
Твою мать!
Элизабет выбрала именно этот момент, чтобы вернуться с пачкой фотографий. У нее было худшее расписание из возможных.
— Сможешь посмотреть эти и положить их на мой стол к завтрашнему утру?
— Ага, сделаю, оставь их. — Я даже не поднял взгляд. Сердце колотилось в груди, и я готов был разрыдаться. Я почувствовал руку Элизабет на своем плече. Она сдавила его, как это обычно делает футбольный тренер.
— Ты в порядке?
— Ага.
— Тебе сложно видеть меня такой, да?
Чего? Это было настолько невероятно, что я почти рассмеялся. Элизабет умела все свести к собственной персоне.
— Думаешь, мне сложно видеть тебя беременной? Нет, я рад за тебя.
— Наверное, так и есть, ведь ты никогда не хотел детей. — По ее голосу невозможно было что-то понять.
Я всегда хотел детей, просто не от тебя.
Я взял ее за руку и сделал то, что давно нужно было сделать.
— Элизабет, прости, что не был лучшим мужем. Я счастлив за тебя и Брэда. Желаю вам долгих лет ясной супружеской и семейной жизни. Ради всего святого, хватает и этого безумия на работе, так что давай никогда, вообще никогда не говорить о нашем паршивом браке снова. Прошу. — Я смотрел на нее с мольбой.