Марте же он говорил лишь «Я тоже». То есть она произносила: «Я люблю тебя!», а у него язык не поворачивался повторить эту фразу, чтобы порадовать ее. Марта не обижалась. Она считала Рому сдержанным человеком и не очень эмоциональным. И он чувствовал, что на самом деле становится таким. А еще каким-то уж очень приземленным и немного ленивым. Спокойная профессиональная жизнь, ровные отношения, устойчивое материальное положение – все этому способствовало. Акимину бы радоваться, а он маялся. Порой хотел все бросить, в том числе приятную, «удобную» Марту, и вернуться к прежней жизни с опасностью и страстями. Но Роман выливал на пожар своих страстей ушат здравого смысла и все оставлял как есть. Единственное, он все отчетливее понимал – пора жениться и заводить детей. Быть может, в них он найдет новый смысл жизни и надежду.
– Давай поженимся летом? – сказал Рома как-то за ужином. Он ел куриные котлетки, собственноручно налепленные Мартой, поражался их вкусу и думал о том, что его девушка готовит даже лучше мамы. Проглотив последний кусок первой котлеты и готовясь разрезать вторую, он и сделал Марте предложение. Вот так обыденно!
– Что ты сказал? – переспросила Марта. То ли не поверила своим ушам, то ли просто захотела услышать еще раз заветную фразу.
– Замуж тебя позвал. Пойдешь?
Марта взвизгнула и кинулась обниматься. Конечно, ей хотелось, чтобы предложение было сделано в более романтической обстановке и прозвучало иначе. Да и колечко Марта не отказалась бы получить в бархатной коробочке, но она отбросила эти мысли. Какая разница, как ее позвали замуж, главное – это свершилось!
– А где свадьбу будем устраивать? – тут же взяла быка за рога Марта.
Она в собственном воображении сыграла ее уже десяток раз, причем постоянно в разных местах, и теперь ей не терпелось обсудить с Ромой все варианты. Ей и в Москве хотелось свадьбу, и в Петербурге, откуда был родом ее отец, и на каких-нибудь тропических островах.
– Малыш, зачем нам эта свадьба? – вернул ее Рома с небес на землю. – Зарегистрируемся спокойненько, потом посидим с родителями и близкими друзьями в ресторане.
Марта сначала хотела, как всегда, с Ромой согласиться, но передумала. Не для того она два с лишним года ждала узаконивания отношений с Акиминым, чтобы взять и просто зарегистрироваться.
– Я хочу свадьбу, – сурово проговорила она.
– Да брось…
– Я серьезно.
Рома нахмурился.
– То есть ты хочешь сидеть во главе стола, за которым пьют и жрут малознакомые тебе родственники, и слушать их скачанные из Интернета поздравления? Вскакивать под их пьяное «горько» и целоваться? Участвовать в дурацких конкурсах? Разворачивать капусту, чтобы узнать пол будущего ребенка, и потом слышать от тамады язвительное: «Детей не в капусте находят!»?
– Рома, сейчас совсем не такие свадьбы.
– А какие? Слизанные с американских мелодрам? С клятвами супругов у алтаря? С киданием букета холостым подружкам? Скажешь, это лучше? А по мне, так наша пьяная свадьба с бегом в мешках поинтереснее будет, и я погулял бы на такой, но только не в качестве жениха.
И Марта дала задний ход:
– Я не настаиваю на пышных торжествах…
– Тогда о чем речь? Я сразу тебе предложил зарегистрироваться, а потом посидеть в ресторане…
– Нет, это не то, Рома! Это не запомнится на всю жизнь…
– А что запомнится?
– Например, свадьба на каком-нибудь тропическом острове. Полетели, к примеру, на Бали? Зарегистрируемся тут, а потом рванем в Индонезию. Можно на Гоа. Или Пхукет. Мне все равно… Просто представь: море, солнце, белый песок… И мы босые, в белых одеждах, я в сарафане, ты в шортах, со связками цветов на шее…
Рома представил и решил, что такой сценарий его устраивает. Он видел Марту в белом сарафанчике и ее утопающие в белом песке босые ступни и снова вспомнил фильм «Долгая дорога в дюнах». Его героиня, встречая своего Артура, бежала к морю по дюнам. Рома не мог поручиться, что Марта в тот момент была босой, но почему-то именно эта сцена всплыла в воображении.
– Отлично, – сказал он. – Свадьба на острове – это очень заманчиво! Только давай тогда не летом, а осенью.
– Почему?
– Попрохладнее будет…
– Хорошо, полетим осенью. Но зарегистрируемся летом.
Рома согласно кивнул. Раз сказал летом, значит, летом. За свои слова надо отвечать.
Это произошло позавчера. А на следующий день он познакомился с Ниной!
Рома не мог вспомнить многие подробности их первой встречи. А вот глаза Нины запомнил на всю жизнь! На первый взгляд зеленые, но при ближайшем рассмотрении многоцветные. И невероятно страстные, даже яростные, хотя вначале казались спокойными. В них как будто плясало пламя, отсвечивая желтыми искрами. А вкрапления серого в зеленый фон радужки походили на пепел, но не остывший, а готовый вот-вот воспламениться.
Рома часто влюблялся по молодости. То есть в годы студенчества и когда после института служил в армии. Он быстро вспыхивал, но так же скоро гас. С возрастом стал спокойнее. И, чего уж греха таить, ленивее. Прилагать усилия, чтобы завоевать женщину, хотелось не всегда. Рома делал одну попытку, но если она не оказывалась результативной, он тут же «складывал оружие». Не эта, значит, следующая, говорил он себе, и так оно и было. На одну отвергнувшую Акимина приходилось десяток согласных на все. Одно плохо – он их не жаждал. Хотел – да, но и то не сильно. Роман считал, что всему виной опыт и приобретенный в силу его цинизм…
Но знакомство с Ниной перевернуло все!
Едва он увидел эту женщину, как сразу пропал. Причем привлекла его не красота. Когда Нина открыла дверь, она была не в лучшей форме. Одета в мешковатый пуховик, под которым могла скрываться какая угодно фигура, волосы в беспорядке, лицо бледное, губы обветрены…
Но эти глаза!
Рома влюбился именно в них.
Потом он разглядел ее всю. Ее дивные темные волосы. Ее красиво очерченный рот. Ее высокие, почти индейские скулы… И фигуру! Нина только на миг распахнула пуховик, но этого было достаточно, чтобы Рома оценил ее тело. Боже, каким прекрасным оно было! Пышные бедра, налитая грудь, тонкая талия… Ему казалось, что в современном мире уже нет таких женщин! Либо худые, либо полные, либо неестественно фигуристые. Благодаря силикону или коррекционному белью современные женщины могли казаться совершенными. Стройные девушки вставляли себе импланты, пышные утягивали талию, а такие, как Софи Лорен или Элизабет Тейлор, остались в прошлом. Но Нина была естественно прекрасной…
– Ромчик, – услышал Акимин нежный голос Марты. – Ромчик, ты где?
– В кухне, пью чай, – откликнулся он. Романа не обрадовал тот факт, что его невеста проснулась и хочет его видеть, но он сумел скрыть досаду и ответил спокойно, без раздражения.
Марта вошла в кухню. На ней была лишь коротенькая шелковая комбинашка, и Роман мог рассмотреть все изгибы ее молодого, аппетитного тела. Оно было не столь сексуальным, как Нинино, но все же приятно радовало взор. Пышные бедра, грудь хорошей формы, небольшой, уютный животик. Вся такая сахарная, приятная, как сдобная булочка… Она и пахла так же – ванилью и изюмом, предпочитала сладкий парфюм и порой с ним перебарщивала.
А вот Нина… Нина пахла диким вереском. И Роме почему-то казалось, что духи тут совсем ни при чем…
– Ты чего не спишь? – поинтересовалась Марта, присев рядом с Ромой.
– Думаю, – туманно ответил он. – А ты?
– И я, – улыбнулась она. У Марты была удивительная улыбка. Мягкая, немного застенчивая и очень открытая. Как будто, когда она улыбалась, ее душа распахивалась.
– Будешь чай?
– Нет, не хочу. Я после него не усну. Я лучше соку выпью.
Марта поднялась с табурета и подошла к холодильнику. Ее комбинашка задралась, и Рома увидел голенькие ягодицы. Они мгновенно возбудили его. Акимин встал, подался вперед. Руки у него были длинные, ему сразу же удалось схватить Марту. Рывком он притянул ее к себе. Без каблуков она доходила ему до подбородка. Маленькая. А Роме всегда нравились высокие. Наверное, именно поэтому Марта предпочитала носить шпильки десяти-двенадцати сантиметров. Но сейчас она была босой, Рома смотрел на нее сверху. И желание как-то вдруг утихло. Марта, почувствовав это, прижалась к Роме тесно, можно сказать, вдавилась в него и начала страстно целовать его шею. Она знала, как его это возбуждает. Почему-то именно эти довольно невинные поцелуи заводили его не меньше изощренных ласк. Роман снова ощутил бешеное желание. Вот только когда закрывал глаза, видел Нину. Хотел он ее, не Марту. Просто сейчас та оказалась рядом в своей комбинашке, из-под которой выглянули ягодицы.
Рома схватил Марту под колени, поднял, впился в ее губы. Терзал их жадно, требовательно. И глаз не открывал, представляя другие губы. Не такие мягкие и податливые. У Нины они были немного суровые. Пожалуй, хуже Мартиных. Но целовать хотелось именно их.
Роман застонал. Обычно он был скуп на проявления сексуальных эмоций. Мог издать короткий возглас лишь в момент оргазма. А тут… Что-то переполняло его изнутри. И хотелось шумно вздыхать, всхлипывать, шептать романтические глупости или же рычать непристойности…
Роман застонал. Обычно он был скуп на проявления сексуальных эмоций. Мог издать короткий возглас лишь в момент оргазма. А тут… Что-то переполняло его изнутри. И хотелось шумно вздыхать, всхлипывать, шептать романтические глупости или же рычать непристойности…
Но Рома ограничился стоном. Потому что все, что его переполняло, было никак не связано с Мартой.
Акимин усадил ее на кухонный стол. Они и раньше занимались любовью на кухне. И частенько плацдармом для их любовных утех служил именно стол. Но Рома-аккуратист всегда старался усадить Марту так, чтобы ничего не уронить. Когда он смотрел, как герои голливудских фильмов скидывают на пол посуду, расчищая площадку для сексуальной игры, то всегда думал – так не бывает. Зачем портить фарфор, продукты, заливать скатерть, загаживать пол? Можно же просто отодвинуть все, потерпев лишние десять секунд…
И вот настал момент, когда он захотел последовать примеру киношных мачо. И он сделал это! Махнул рукой и снес со стола чашку с остывшим чаем, сахарницу и солонку. Марта охнула, но не издала ни одного протестующего звука. Ей всегда хотелось, чтобы Рома вот так себя повел. Но его страсть была регламентированной.
Секунду спустя без прелюдий и церемоний Акимин вошел в нее. И его естество показалось ей тверже, горячее, чем обычно. Секс получился жестким, бесцеремонным, но невероятно ярким. Марта испытала самый мощный оргазм в своей жизни. Она и не думала, что такой возможен… Когда внутри тебя точно извергается вулкан. А потом дрожит все – и сердце, и конечности, и поджилки, и даже ресницы, потому что так хорошо, что хочется плакать.
– Это было невероятно, – выдохнула Марта.
– Да, – согласился с ней Роман, еще не пришедший в себя окончательно, но уже начавший соображать. – Здорово.
– Ты превзошел сегодня самого себя. – И игриво пробежала пальцами по его груди. – С чего вдруг?
– Сам не знаю.
– Может, дело в том, что мы скоро поженимся? – тон был шутливым. – Ты решил не церемониться со своей без пяти минут женушкой… Чтоб знала свое место.
– Марта, я хотел тебе кое-что сказать по этому поводу…
– Что именно? Ты передумал устраивать тихую свадьбу и решил закатить настоящее гульбище?
– Может быть… Но давай немного с этим подождем.
– С чем? – все еще не понимала Марта. Она смотрела на Рому и растерянно улыбалась, а он готов был провалиться сквозь землю. И все же он, сгорая от стыда, выпалил:
– Со свадьбой. Я пока не готов. Прости…
Лицо Марты несколько секунд сохраняло недоуменное выражение, но вдруг изменилось! Рома ожидал этого. И готов был увидеть в глазах Марты слезы, а у ее прекрасных губ скорбные складочки. Когда она расстраивалась, становилась похожей на старушку и немного на бульдожку. Рому забавляло личико расстроенной Марты, и он улыбался, глядя на него. А девушка считала, что это издевательская ухмылка, обижалась ужасно и начинала горько плакать. Рома принимался ее успокаивать, и все заканчивалось страстным сексом, инициатором которого всегда являлась Марта.
Акимин ждал, когда же лицо его девушки превратится в бульдожью мордочку, но увидел он совсем не это…
Черты Марты исказила ярость, такая неприкрытая, первобытная, что Рома опешил. Никогда прежде его Марта не выглядела так агрессивно. И теперь она походила не на бульдога, пусть и не добродушного, а стала напоминать готовую к атаке волчицу. Сузившиеся глаза, заострившийся нос, обнажившиеся клыки. Роме на миг показалось, что сейчас Марта бросится на него и вцепится когтями в лицо. Но она только взвыла, сжав кулаки, после чего сорвалась с места и побежала.
– Марта, постой! – крикнул ей вслед Рома. – Давай поговорим!
– Да пошел ты! – гаркнула в ответ она. А затем изрыгнула проклятия.
Рома хотел последовать за ней, но Марта, скрывшись в комнате, тут же появилась с подушкой и одеялом в руках. Швырнув это на пол, она захлопнула за собой дверь. Рома вышел в прихожую, подобрал спальные принадлежности и вернулся в кухню. Там стоял довольно большой диван, и Акимину предстояло провести на нем остаток ночи.
Из спальни его изгоняли впервые. Но почему-то он нисколько не расстроился по этому поводу.
Глава 2
Энгельс с трудом разлепил веки. Полночи он мучился бессонницей, забылся только к утру, и вот когда сон был так сладок, его потревожил телефонный звонок.
Славин окинул туманным взором пространство комнаты, нашел исторгающий мелодию аппарат на тумбочке, дотянулся до него.
– Слушаю вас, – прохрипел он в трубку.
– Энгельс, доброе утро, – услышал он. Спросонья не сразу понял, кто это, но звонивший тут же представился: – Это Верещагин. Борис. Не разбудил я вас?
С психиатром они давно перестали называть друг друга по имени-отчеству, но на «ты» не переходили. Оба видели в сохранении дистанции какой-то старомодный шик.
– Нет, я уже встал, – соврал Энгельс. – Доброе утро.
– Не скажу, что доброе…
– А что случилось? – обеспокоился Славин.
– Вы что, не в курсе? Колдуна Василия убили. Вчера вечером. Я сегодня в новостях сюжет видел.
– А… Да, я знаю. – Энгельс не стал добавлять, что узнал о смерти колдуна не из новостей. Потом, при встрече, скажет. – Жаль, очень жаль его. Хороший человек был.
Но Верещагина волновало не это.
– Не успели эксперимент провести, – вздохнул он. – Обидно.
– Как мама?
– Сегодня ночью вела себя крайне странно. Звоню еще и поэтому.
– У нее случился внеочередной приступ?
– Да. Хотя еще вчера днем состояние было стабильное. Но ближе к вечеру она стала беспокойной. Приступ произошел часов в девять. Причем нетипичный.
– Как это?
– Очень просто. Не мне вам рассказывать, что творится с вашей матушкой в периоды обострений.
– Ей мерещатся слуги дьявола!
– Вот именно. Они либо вселяются в нее, либо в окружающих. За те два десятилетия, что я наблюдаю вашу мать, сценарий ее приступов не менялся… До вчерашнего дня!
– Как же она бредила вчера?
– Кричала, что ее сын убийца.
– То есть? – растерялся Энгельс.
– Просила остановить вас, ибо вы замыслили убийство. Причем ритуальное.
– Мать возвращается на двадцать лет назад. Тогда она во всех соседях видела душегубов. И кричала с балкона обвинения в адрес тех, кто попадался ей на глаза.
– Вы правильно подметили: ранее она кричала обвинения в адрес тех, кто попадался ей на глаза. Но вас она вчера не видела. Более того, она не вспоминала о том, что у нее есть сын, долгие годы. А тут вдруг… – Верещагин сделал паузу. Энгельс знал, для чего: чтобы выпить кофе. Борис Борисович жить не мог без этого напитка. – Энгельс, друг мой, приезжайте. Проведайте ее. Она после укола сама не своя. Но днем придет в себя. Вдруг она вас узнает? Поговорите хоть…
– Да, я приеду.
– Вот и отлично. Я буду в клинике. До встречи.
Энгельс попрощался с Верещагиным и положил трубку. Прислушавшись к своим ощущениям, сделал вывод, что не выспался. И состояние не очень. Но все равно решил встать.
Поднялся, накинул халат. Энгельс не мог назвать себя барахольщиком, но к некоторым вещам относился трепетно. Например, к головным уборам и шарфам, а еще к домашней одежде. Он не мог ходить по квартире, как многие, в трениках или семейных трусах. Да, он жил один, и никому не было дела до того, как он одет дома. Да хоть бы и голый фланировал по комнатам, укорять некому. Однако ж Энгельс, вставая с кровати, неизменно облачался в халат. Шелковый или атласный! С простроченным крестом воротником-шалькой, с широким поясом и накладными карманами. Когда средства не позволяли, Энгельс покупал себе халаты на рынке. Они были сшиты из искусственного материала, да так топорно, что морщились швы. Кроме того, в них было очень жарко. Славин потел, но носил их. К счастью, в последние годы его благосостояние изменилось, и он смог приобрести себе парочку отличнейших шлафроков. Один турецкий, атласный, с поясом, увенчанным кистями. Второй китайский, шелковый, с ручной вышивкой. Как раз его Энгельс и надел этим утром. Он подошел к зеркалу, посмотрел на свое отражение и остался доволен. Да, немолод, не атлетичен, и волос на голове мало осталось, но вид благородный. Сейчас, в халате, он похож на помещика. В костюме – на английского лорда. С натяжкой, конечно, и все же…
Энгельс пригладил волосы на макушке, похлопал себя по щекам. Отек немного со сна. И все равно вид относительно свежий. Что не удивительно, ведь он ведет здоровый образ жизни. Редкий раз позволяет себе сухое вино и кальян. Питается правильно. Много гуляет, ходит в бассейн. Плаваньем он стал увлекаться в молодости. Когда работал грузчиком, уронил на ногу ящик, повредил колено. Чтобы разработать его, стал регулярно плавать. Увы, до конца это его от проблемы не избавило. Славин до сих пор немного прихрамывал. Врачи рекомендовали операцию. Но Энгельс побаивался ее делать, он старался избегать больниц.
Он сбросил с плеч халат и посмотрел на свой торс. Очень даже ничего, решил он. Конечно, мышцы не бугрятся, но кожа не дряблая. Высок, худощав, узок в кости, однако не безобразен. Большинство его сверстников выглядят гораздо хуже. Особенно те, кто женат.