И как-никак дирижирующий застольем Стратег лишь на миг растерялся… как быть?
— Ну-ка… Ну-ка, Артемчик!.. Поподробнее. Гэбистские штуки и штучки мы, конечно, знаем… Но и самих себя в наших честных игрищах с властью мы изучили. Тоже знаем.
Телохран осторожничает. Затем преданно подкашливает — и обращается к главному здесь человеку:
— Босс. У вас кровь прилила к лицу… Вы как свекла.
Главный произносит одно лишь слово. Отцеженно густым, насыщенным баритоном: — Фигня.
*Артем: — Именно фигня. Мыльный пузырь, друзья!.. Не сомневайтесь!.. Да, да, гэбисты меня вызвали — они, мол, смотрят на меня как на одного из зачинщиков… Скандал уже был вовсю!.. Им нужны прямые объяснения — почему и как?.. Как я подыскивал помещение для скандально не разрешенной властями Выставки. Как я организовал. Как писал письма художникам в провинцию… И тому подобное… Они, мол, меня вызывают для технических объяснений… как только Выставка закончится. Закончилась Выставка — и я пошел туда сам… Да, я не стал ждать повторного вызова. Да, я сам туда пошел. Да, это правда, что я написал все заранее, а как иначе?.. С ними надо быть начеку. Чтобы были готовые, продуманные фразы. Чтобы они не подловили меня на слове… Очень сухо. Аккуратно. Просто сухая информация. Ин-фор-ма-ция.
Свой-1: — Вы, что ли, как их информатор?
Артем: — Ты спятил?! С ума сошел!.. Возможно, я поспешил. Но не более того.
— Никто из нас не поспешил.
— Как попался я, мог попасться любой.
— Правда. Но почему-то мы туда не поспешили. Почему-то мы не попались. А ты почему-то попался.
— И что?! — в голос кричит Артем.
— Ничего.
Ольга сидит, закрыв лицо руками.
Инна обнимает сестру за плечи: — Погоди, Ольга. Погоди… Это все их пьяная чушь! Это какие-то их перевертыши! глюки!
Малопьющий Смишный, долго и профессионально весь вечер копивший в себе газетный яд, делает первый смелый выпад:
— Если Артемчик знал… Если ему загодя сказали, что его вызовут, это значит… что?.. это значит, что и прежде его вызывали. И что он там уже бывал, и не один раз.
Артем: — Ровно один раз. Они вызвали повесткой… И если вызовут вас, любой из вас тоже пойдет. Побежит!
Коля Угрюмцев, вот кто наконец спохватился. До юнца дошло.
— П-п-подождите… Я не хотел… Ничего с-стыдного. Майор Семибратов сам сказал. Такими з-з-записями и п-папками в ГБ набиты ящики… Т-тыщи!
— И что?
— Там т-тыщи.
Смишный кивнул: — Так мы и жили, парень. Информаторов были тыщи.
Смишный уже увидел воображаемый газетный лист. Покропленную отравой целую полосу… И вразлет тихий заголовок: СНЕЖНЫЙ ОБВАЛ В ГОРАХ МОЖЕТ ВЫЗВАТЬ НЕГРОМКИЙ КРИК МАЛЬЧИШКИ.
Художник: — Не надо раздувать. Господа и друзья! Письменное объяснение Константы ровно ничего не значит. Бумажка пустяковая. Гэбисты делают из этих бумажек задел. Просто задел на будущее — вдруг когда-нибудь сгодится. Чтобы выдвинувшегося человека, желательно лидера, подловить и припугнуть… Когда его минута созреет.
Стратег разом прояснил, куда течет река. И нарочито переспрашивает:
— Когда минута… что?
— Когда созреет.
Вежливо и мягко. Чутко. Боясь своего промаха… Но тем чутче!.. В осторожном напряге раздувая тонкие ноздри, Стратег обращается наконец к Боссу:
— Минута вроде созрела.
Однако Пал Палыч молчит.
Зато юнец Коля несет свой запоздалый лепет. Задергался пацан, пытаясь исправить: — П-простите меня. Я не думал… Гэбисты держат такие б-бумажки просто так… Майор Семибратов… Эти объяснительные… Эти б-бумажки сор… мусор канцелярский — бумажки лежат и тыщами ж-ждут неизвестно чего.
Но Стратег уже вполне слышал дыхание молчаливой реки — ее большой воды:
— Известно. Известно чего, малыш! Очень даже известно… Гэбисты ждут, пока имя наберет высоту.
Смишный: — Да, да!.. Ждут… Да, да!.. Ждут, когда Константа попадет в Московское правительство. Этого ты, малыш, не чувствуешь. Зато мы чувствуем. Нюхом. В обе ноздри.
Свой-2: — Однако Константу не очень-то пошантажируешь.
Свой-3: — Еще как! Человек, если припертый, быстро становится ручным. Я бухгалтер, я знаю.
Стратег: — Ты, парень, еще припомни. У тебя отличная память. Припомни. Когда канцелярист сортировал… Куда он положил или отложил бумагу, которую принес Константа…
— М-м… М-м… Н-н…
— Ну, не мычи. Не мычи.
— В п-папку …
— На папке не было надписи?
— Н-нет.
Артем уже не сдерживает гнев. Он оглушенный. Ну да, в темноте бывает! Ну да, ступил человек в обычную лепешку дерьма.
Обидно, непонятно, заспанно чего-то вдруг испугавшийся, он почти кричит: — Не ради себя! Я хотел защитить людей, организаторов Выставки. Хотел защитить художников!.. Да, поспешил. Да, принес объяснение… Да, если хотите, прибежал к ним. Но я — это я. Я — Артем Константа!
Стратег: — Твое «я» уже сейчас в их руках.
— Я, Артем Константа, сегодня тот же, что был вчера!
— Верно. Ты и вчера уже был в их руках.
Смишный подхватывает: — В их руках, в их ногах, в их чреве, в их заднице, сам того не зная… Друзья!.. И этот человек хочет быть политиком высшего эшелона. Политиком милостью божией!
Спонсор издает малопонятный возглас: — Гоп-пля-а!
Все смолкли. После странно пролаявшего откуда-то свыше — полная тишина.
Только Ольга шепчет сестре: — Сердцу тесно. Давит. Принеси мне что-нибудь. Валерьянки.
Инна тоже негромко: — Где она у тебя?
— Не помню.
Инна мягкими шагами, не спугнув тишины, уходит. Ушла.
Тишина все еще висит.
Но вот Стратег, угадавший первый поворот реки (непостижимо как), вновь сумел понять (прочесть) предстоящее ветвистое будущее. Сумел прочитать на неподвижно-красном лице Босса:
— Мы все разочарованы… Чтобы не сказать больше. Вы, Артем Константинович, всех нас подставили…. Обгадили, если уж впрямую. Извините… Вы должны были дать знать. Нам. Каждый такой шаг… Шаг — это ведь не прыжок. Вы не акробат на батуте. Вы должны были хорошо подумать, когда сочиняли им свое объяснительное письмецо.
Артем: — Я хорошо подумал. Я в ответе за свои слова. За каждое слово. За каждую фразу… Я в ответе. Я готов подписаться публично.
— Так, Артем, говорят все и каждый.
— Я — не все!
— И ваша довольно малая слава, Артем, уже не в помощь. Слава — вода.
При слове «вода» Второму художнику вновь померещился вырвавшийся из земляной тюрьмы, родниковый, зажурчавший, свободный ручей. Играющий в догонялки с бликами солнца.
— Буль.
От неожиданности замерли. Серьезные же люди… А эта пьянь снова:
— Буль… Буль… Буль!
Стратег очнулся. Пусть! Хохот как разрядка. Пусть посмеются.
Вполне определившись, Стратег уже негромко, вполголоса. Уже по-семейному, дергает молчаливого Босса:
— Скажите же что-нибудь, Пал Палыч.
И вновь мгновенно возникшая тишина.
Босс, через стол, этак простовато-грубовато обращается к Артему Константе:
— Я что-то сейчас не врублюсь. Я ж, милок, спросил… Я ж тя тогда в упор спросил — с гэбистами у тебя чисто?
И чуть-чуть с напором:
— Помнишь?.. При встрече. При первой. Ты мне ответил — чисто.
Артем: — Так и есть. Я считаю, что чисто.
— Нет, погоди, погоди. Сядь-ка сюда, чистюля… Поближе.
Артем, полагая, что его плохо слышат, дернулся, пересел на один стул чуть ближе.
— Поближе. Поближе, я сказал.
Но при подчеркнутом нажиме Артем остается на месте.
— Вот я тебе щас, Константа, подскажу урок. Покажу, что такое чисто.
Босс вынимает из портфеля бумажную «трубочку». Несколько легких, воздушных бумаг, свернутых, скатанных в трубочку… Приготовленных к сегодняшнему победоносному дню.
— Вот контракт о нашем с тобой сотрудничестве. Мы этот пирог только-только сегодня спекли… А? Вкусен был?.. Видишь?
Рвет.
— Вот спонсорство. Девственное.
Рвет.
— А вот фонд.
Рвет.
— Вот теперь чисто.
Телохран в наклон возле главного человека. Шепчет:
— Вы весь красный… Босс.
— Фигня.
— А левые пол-лица лиловые.
Босс, с неожиданной искренностью, с теплом в голосе (и по-мужски немного смущаясь), просит Ольгу:
— Поди снеси в сортир, девочка. У тебя в студии небось проблема с туалетной бумагой.
Ощупывая вздувшуюся жилу на лбу, Босс добавляет:
— Сейчас у всех с мягкой бумагой плохо.
Телохран тоже решил высказаться: — Кроме тех, кто часто пишет в ГБ… Гы-гы-гы!
Ольга стоит в растерянности. Прижимая к груди бумажную рвань.
Босс, не подымая глаз, продолжает выговаривать Артему:
Босс, не подымая глаз, продолжает выговаривать Артему:
— И упаси тебя боже вякнуть где-нибудь в газете… на экране… в эфире… даже шепотом… что я собирался тебе помогать. Я тебя, Артем Константинович, в ноль. В пыль. Сотру… Тебя просто не будет.
Наклонившись к Артему, большой человек продолжает совсем тихо:
— У меня за воротами бегает десяток сук… Лают?.. Нет, не лают. А общаются очень даже человечьими словами — мол, за штуку… пришьем кого угодно. За тысчонку, а?.. Я их не допускаю близко, конечно. Но за воротами пока что пусть бегают… Пусть.
А заканчивает главный здесь человек знаковой отмашкой.
Сдержанный сильный баритон Босса, он же спонсор, обращен ко всем пьющим и жующим, к нашим и не нашим. Ко всему встрепенувшемуся застолью в целом:
— Конец фильма.
Все: — Правильно!
— Верно!
— Решительно и правильно!
— Константе уже не отмыться!
Смишный: — А заметили, как сразу Константа сдвинулся в тень?. Даже от тех далеких ламп? Насторожился… Как только пацан заговорил про полинявшую от воды черную шляпу.
Свой-1: — Раньше, раньше! Ушел было в тень. При первом же намеке.
Свой-2: — При слове «брандспойт»…
Инна, вернувшаяся из К-студии, кричит, срываясь на совсем высокий фальцет и визг: — Перестаньте лгать! Ложь!.. Ложь!
Затем, подойдя к сестре, разводит руками:
— Не нашла валерьянки.
Стратег успокаивает Ольгу:
— Чего там валерьянка! Выпейте немного вина, леди. Взлеты и падения — норма жизни политика. Игра в игре. Ваш великий отец прекрасно говорил об этом когда-то.
Наливает ей:
— И не жалейте его. Посмотрите, какое у него сейчас лицо.
Артем, похоже, чувствовал потребность ответить и достоять до конца у своего стула, у своего стыда. Стоял с застывшей на лице чрезмерной натужной улыбкой.
Ольга мрачно огрызнулась: — Лицо как лицо.
Стратег: — Именно. Именно так, леди. Но мы-то от его лица ожидали куда большего.
— У меня есть подружка. — Стратег поднимает свой бокал, приглашая Ольгу к миролюбию. — Тоже как вы. Молодая… Она каждый раз повторяет мне беспомощно: «Ну что? Ну что?.. Ну что может женщина, кроме валерьянки?..» — и, выждав секунды две… всего две, никак не дольше… наливает себе французского винца.
*Спохватившись, Артем все же пытается выровнять проигранную в дым позицию:
— Ладно. Разошлись. Я сам по себе… Но я, Пал Палыч, хочу просить вас.
— Садись сюда.
— Просить…
— Просят не так. Я же сказал — садись ближе.
Артем (еще выдерживающий характер) и Босс (уже принявший звездное решение) сидят друг против друга..
Но вот Артем придвигается вместе со стулом — как бы даже не к Боссу, а к незаставленному краешку стола. Чтоб вроде бы развязно выставить локоть. Видок у него все равно нехитрый, жалковатый. Но Артем идет на это. Из просительной — из бомжеватой тактики.
В полупоклоне. К чистому краешку стола:
— Зарплату.
— Что?
— Зарплату этого месяца не отбирайте. Оставьте ее мне.
Стратег, он рядом, и он опять знает наперед, что сказать: — Однако нет!.. Извините! Деньги — знак равенства. Деньги — это примирение. Нет и нет!.. Пал Палыч, оставляем политика на его вчерашних сухариках!
Смишный участвует тоже, кричит:
— Оставь его голым, Пал Палыч… Ни копейки. Пусть уже завтра начнет ходить с протянутой.
Босс: — Значит, Артемка, молчим про фонд? про контракт?.. Молчанка?
— Да.
— Значит, и в глаза друг друга не видели?
— Да.
— А почему… или, лучше сказать, зачем… зачем я оставлю тебе зарплату за месяц?
— Затем. Я этот месяц отработал на вас. Уже двадцать восьмое.
Инна недовольно, почти оскорбленно вскрикивает: — Артем!
И Художник кричит ему из далекого далека — через чужой, ставший чужим стол: — Константа, заговори наконец! Скажи. Вруби им что-нибудь!
В подхват снова Инна: — Артем!.. Где твоя отвага?
Босс: — Помню, ходил с этой отвагой по моему складу — пиджак выбирал. Артемчик ты наш!.. Долго выбирал. Я уже там почувствовал… Кто идет в политику, кто лезет в гору круто, пиджак так долго не выбирает.
— Этот самый пиджак?
— Этот.
Второй художник слегка протрезвел: — Буль… Буль… Буль… Артем… Неужели так долго выбирал?
Свой-3: — Хороший обалденный пиджак видно сразу. Я бухгалтер, я знаю.
Художник взывает через весь стол: — Артем!
Босс: — Снимай, Артем. Мне пиджак не нужен. Фигня! Мне и сто пиджаков не нужно. Мне только истина… Нехалявная… А нехалявная в том, что такой правильный пиджак ты, Артемка, не вполне отработал.
Артем молчит.
В своем конце стола уже воет оскорбившийся за человека Художник. В праведной ярости: — Константа! Где твой знаменитый голос! Где ты? Куда ты делся…
Размахивает руками:
— Артем! Мы обойдемся. Как-нибудь пробьемся без толстых задниц!.. Почему ты молчишь?
Артем растерянно, с заострившимся лицом: — Выбили из колеи. Это шок.
Смишный, с остатками исходящего яда: — А уж какой у нас шок!
Гнев в открытую — роскошь. Как праздник… Но честный толстосум может себе праздник позволить.
— Я деньги в тебя вложил. Знаешь, какие деньги!.. Не знаешь! — Босс выхватил из портфеля новую порцию «артемкиных» бумаг, чтобы вновь рвать напоказ.
Рвал публично — умело, резко, звучно.
Но если ту, первую часть бумаг он с практичной прохладцей определил в руки Ольге, то теперь, в позволенной себе минутной ярости, новую порцию рвани он надумал швырнуть прямо в лицо Артему.
Инна, вот кто бросается между ними. Не допустить столкновения!
— Ну ты, козел!
После чего Телохран, он начеку, тоже бросается в баталию: — Ты что?!. Девка? Ты кому?.. Ты что такое сказала?!
— Сказала что хотела!.. Я не ты — я свободный человек!
Замахнувшийся было на Артема, Босс все-таки одумался, сдержал порыв: — Ну-ну, девочка. Спокойней. Да, да, я козел… Здесь все козлы. Разве я с тобой спорю?
И как бы в рифму Босс устраивает бумажную рвань Инне в руки.
— Держи, держи и ты, девочка. Сейчас у всех проблемы с мягкой бумагой.
Сестры рядом. У обеих женщин в руках, не знают, куда деть, только что обесцененные умершие листки.
Артем сидит молча, умерший политик.
Ольга тихо зовет его: — Артем. Уходим отсюда.
Артем встал. Снял пиджак, вешает на спинку стула. Машинально обил ладонью, разгладил пиджачные плечи.
Босс продолжает свое — с неожиданным просветлением в голосе: — Ходил он кругами по моему складу. И долго-долго выбирал. Всего-то пиджак. И так виновато мне блеял: «Хочется поярче…» Ах, как долго выбирал… Я всё присматривался, что, мол, это за будущий политик!
Босс поднялся со стула. Конец фильма.
Артем: — Зарплату мою за месяц.
Они стоят друг против друга.
— О!.. Вот-вот. Уже появляется интонация. Та самая, что на складе.
Унижение — колодец, не выпивается до дна.
— Зарплату за месяц.
— Да, да, еще разок проси. С интонацией… Уже получается… Мне, мол, очень надо.
— Зарплату за месяц. Мне очень надо.
Ольга, чуть ли не со стоном: — Артем!
Босс итожит: — Ладно. Жируй.
Обернулся к напрягшемуся Телохрану: — Принесешь ему деньги сюда… Все в точности. Рубли и копейки. Завтра же. До обеда. Но с какой бы второй просьбой он ни сунулся — в шею.
Голос Босса густеет:
— Фигня… Чтоб ноги его больше не было! Возле нас!.. Чтоб носки его интеллектуальные нам… мне… мне больше не воняли!
Главный человек ушел. Телохран вместе с ним.
*Остальные, откушавшие гости, на минуту-две задержались, не решаясь сопровождать главного и гневного. Не решаясь даже близко к нему быть! кашлянуть, скажем! в такую минуту!
Но вот теперь он ушел. Теперь жизнь проще. И легкий ветерок стадной свободы!.. Допить-доесть!.. Доверху, в перелив, они грузят винцо в непросыхающие бокалы. Что там ни говори, какой обед оборвался! Скомкался!
— Сваливаем! Уходим!.. За стол заплачено!
— Ловить нечего.
— А ведь событие!.. Константа едва не попал в Думу.
— Однако зарплату себе отсосал! И пиджак… вот он… Пал Палыч ему оставил!
— С пиджаком обгадили классно!
— На ТВ картинка не пройдет. Зато считай, что она уже во всех газетах!
Но ведь, уходя, чего-то хочется сверх. Вроде как недогуляли! Не до самого пупка.
— Что?
— Константа труп.
— А давай его баб возьмем?
— Пожалуй!.. какая мысль!.. Девчонки! Собирайтесь! Едем гулять дальше!
Инна: — Хамье!
— Собирайся, собирайся, девочка. Ух, погуляем!.. Ты не знаешь команды Пал Палыча! Ты не знаешь нашей лихой команды!.. А Артемку гони!