Вадя, как и предполагалось, собрал двойной перегонный куб – сосуд скорби и печали, а так же установку тонкой очистки. Источник жизни получил высший бал и международное признание. В других уголках люди тоже не сиднем сидели, но наш куб и Вадина рецептура были вне конкуренции. Он гнал виртуозно, гнал, никого не допуская до прибора, только своими руками. Сява утверждал, что работая, мастер произносит заклинания, шепчет, делает таинственные пасы, чертит пентаграммы и вообще, что-то тут от нечистого.
В конце концов, народ потребовал праздника:«Ребята, вы тут уже почти месяц, где вступительный взнос, где новоселье, нехорошо»
И правда, негоже было так долго томить научную общественность, и мы разослали приглашения на ближайшую пятницу.
Стол ломился от яств. Колбаса «Любительская», плавленный сыр «Дружба», фрикадельки в томате, селедка «Иваси», соленые огурцы бочковые, бычки в собственном соку, кабачковая икра. Украшением стола был «столетний арманьяк» из куба скорби.
Научсоты прибывали и до, и после назначенного часа. Короче, после третьей все признали, что до нашего приезда на объекте не было никакой цивилизации, а уж теперь заживем…
Постепенно народ разогрелся, пришли соседи, коридор заполнился курящими, люди разбились на группки. Кто– то доказывал теорему Ферма, кто-то рисовал черные ящики, теоретики спорили с экспериментаторами. Сява нашел еще пару жарких женщин и гитару, а Вадя без запинки воспроизводил Хайдеггера и Сартра в присутствии одной дамы из лаборатории обработки металлов давлением.
Я вышел на воздух. Плевать на колючую проволоку, на режим, на совок – жизнь прекрасна и удивительна. В самых, казалось бы, неуютных обстоятельствах, когда вокруг секретность, казенщина, профессиональный патриотизм, проявлялось нечто такое, что не имело отношения к системе, холодной и горячей войнам, «личным делам» и подпискам о неразглашении. Что-то такое, что сразу и непосредственно трогало душу.
Где и как скрывалось это «нечто» – в уголках губ, смешках, понимающих взглядах, вздохах, шуточках, поворотах головы, – но «оно» точно присутствовало, – позволяло дышать, думать, смеяться и грустить. Когда вдруг, нечаянно, из-под костюма, статуса, должности или формы проглядывало человеческое, – смешливое, возвышенное или трагическое, – когда люди на секунду-другую отпускали погулять свой страх, тогда за колючей проволокой вопреки всем законам вставало солнце, слышался звук морских волн и дул свежий ветер свободы.
– Гуляем, воздухом дышим? – пока я размышлял кто-то присел на скамейку
– Ага, вдыхаю и курю по-полной.
– Квятковский, будем знакомы – и человек протянул мне руку.
– Очень приятно – ответил я и представился.
– У вас гуляют?
– У нас, милости прошу, есть кое-какие деликатесы.
– Не откажусь, но, если позволите чуть после. Вы мощность тянете?
– Тянем.
– А нелинейные преобразователи, когда ставить будете?
– Не знаю, когда проектировщики отмашку дадут.
– Лавинный эффект просчитали?
– Давно.
– Как бороться собираетесь с пробоем, куда девать избыток накачки, ведь КПД преобразования не превысит пятнадцати процентов, даже теоретически.
– Ой, давайте сегодня просто повеселимся, ладно?
– Значит, Вы меня поняли…
Я-то сразу его понял, но продолжать тему не мог никак. Черная папка, проклятая черная папка – там было решение этой проблемы. Как я мог ему сказать, что при том самом, одном – единственном выстреле, который надо произвести, избыток накачки снесет все и вся – и тебя, и меня, и его.
– Мне кажется, что в проекте предусмотрен ряд эффективных мер, позволяющих не только поглотить непреобразованную часть, но и направить эту энергию на последующую генерацию
– Действительно, – сказал Квятковский – чего это мы свободное время тратим на приращение общественно необходимого продукта. Это как-то не по-марксистки. Что у Вас за коньяк?
– Двойной перегонки на лимонных корочках и скорлупках.
– Сказка, музыка сфер! Вперед, мой драгоценный друг, может, мы еще успеем спеть до отбоя Варшавянку.
Я шел и думал: что это – проверка на вшивость или брожение умов. Конечная сборка засекречена, и само место сборки тоже. Более того, засекречено все, касаемо конфигурации схемы, количества каскадов и, самое главное, реального источника накачки. Мы пока работаем с мини-моделями, а на мини-моделях предусмотрен механизм защиты, слив избытков. Поэтому, анализ модели не может показать отсутствие механизма поглощения на реальном образце.
Значит, товарищ Квятковский это предположил. Интересно, на каком-таком основании. Просто прикинул сброс энергии на обычном лазере и умножил на отношение мощностей. Так, что получил… Стоп, величина внушительная, но не очень страшная. Он еще сказал – нелинейные преобразователи плюс лавинный эффект. Полагает, что при каскадной схеме с использованием нелинейных преобразователей возможно не арифметическое увеличение мощности, а геометрическое.
Так-так-так, прикинем, ага, – тогда нужно умножить не на 10, а на десять в степени… Оба-на, все так просто – при лавинном преобразовании потребуется энергия атомной бомбы. Ай, молодца, ай, умница. И где-ж ее взять…
– Вы что кончали, Квятковский?
– Физфак в семьдесят шестом.
– Ясно, кто читал нелинейку?
– Зельд.
– Повезло
– Как сказать.
В этот момент мы вошли в нашу обитель. Боже, как я люблю спонтанные праздники, но еще больше – званные ужины. Особенно, когда уходит весь этот официоз.
Солитоны
Праздник органично перешел в интимную фазу. Нет, не подумайте, что в интимно-физиологическую, ни Боже мой. Интим – это разговор по душам, тихое пение под гитару, стихи на балконе, сигаретка на двоих. Квятковский вписался сразу – после первого глотка задружил с Вадей, они вместе выпили, прихватили даму с давлением, и ушли по-английски… на кухню – петь расстрельные.
Сява пытался учить какого-то физика наслаждаться глотком неразведенного – Ты, главное, не боись, пожжет и перестанет. Ощути его в процессе прохождения, не дрыгай горлом, не напрягай кишку, расслабься. Дай ему влиться в себя…
Ко мне подошла стройных форм Ирина. Она работала на ИВЦ, а вот кем именно…
– Я смотрю, Вы все молчите, скучаете…
– Боже упаси, молча наслаждаюсь торжеством момента
– Какого, если не секрет
– Ну, слава богу, у нас мощность пошла на поправку, раз. Вроде бы вписались в коллектив, два…
– Третье будет?
– Только компот. Третье – это ощущение тишины, прохлады, ночи
– Уже теплее
– Мы тут обещали кружок любителей поэзии создать
– И стоя на стуле читать Симонова?
– Что-то в этом духе, скорее Маяковского – стихи о заграничном паспорте
– Сами не балуетесь?
– Балуемся, но стихов не пишем.
– Отчего-ж, у вас бы получилось
– Боюсь, что после первых строк, меня принудительно зачислят в Союз совесских писателей, вышлют в Переделкино и, под страхом санкций, предусмотренных статьей 58.10 УК РСФСР, потребуют внести изменения в гимн. А этого я себе позволить никак не могу, – святое.
– Ну-ну…
– Ирина, не воздать ли нам поэтам Пушкинской поры?
– С удовольствием!
Мы чокнулись. Откуда ни возьмись, появился Вадя.
– Пойдем, ты должен это видеть.
– Составите нам компанию? – обернулся я к Ирине
– Составлю, более того, никуда Вас от себя не отпущу.
Вадя вывел нас в коридор, затем на лестничную клетку, сказал – тссс, и поманил за собой. Мы спустились несколько ступеней вниз и замерли. Пролетом ниже незнакомый мне человек читал стихи и, что самое удивительное, читал хорошо, сдержанно, твердо, прочувствовано:
– Мишаня, кто это написал?
– Рубцов, Николай.
– Сильно, давай еще.
– Не, на сухую никак, надо бы увлажнить гортань и связки.
– Тогда, милости просим к нам – Вадя обнял декламатора и повлек.
Мы расселись вокруг стола
– Разрешите представиться, Михаил Бойко, страшно ненаучный сотрудник.
– Очень приятно! – все представились по очереди.
– Теперь, когда верительные грамоты вручены и все реверансы сделаны, мы можем перейти на «ты»? – Миша улыбался – Верите, слово «ВЫ» меня пугает и вгоняет в прострацию.
– Тогда, взвесимся на брудершафт!
– Поддерживаю.
Вадя выдернул из-под Сявы гитару, взял пару сочных аккордов, но петь, пока не торопился.
– Тогда, взвесимся на брудершафт!
– Поддерживаю.
Вадя выдернул из-под Сявы гитару, взял пару сочных аккордов, но петь, пока не торопился.
– Ребята! – Миша сиял – Приятно встретить просто человека, а уж людей, причем таких веселых и молодых, вдвойне.
– Чему уделяешь рабочее время? – спросил я его.
– А, так, глупостям разным.
– Секретным?
– Брось, какая секретность, проклятым солитонам.
В комнату вернулся Квятковский.
– Ба, Михаллованыч! И Вас прибило к острову свободы?
– Квят, привет, дорогой. Ясное дело, пришел поддержать молодежь.
– Ирина, – теперь Квятковский сосредоточился на даме – Вы, пожалуйста, будьте осторожней. Мишка, он сердцеед известный. То, се, стихи, цветы, цунами – опасность там, где хорошо.
– Кто бы уж напугал по-настоящему. Все хорохорятся, как до дела, так пшик… сразу работы невпроворот, начальство, установка, стрельбы.
– Вадя, давай, родной, нашу-расстрельную.
И Вадя, надо отдать ему должное, даванул в тему.
«… Виноградную косточку в теплую землю зарою,
И лозу поцелую и спелые гроздья сорву,
И друзей созову, на любовь свое сердце настрою.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?
Собирайтесь-ка гости мои на мое угощенье,
Говорите мне прямо в глаза чем пред вами слыву,
Царь небесный пошлет мне прощение за прегрешенья.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?»
Два нелинейщика за один вечер – это, я вам доложу…
Штирлиц знал, сколько будет дважды два
Пока Вадя вместе с Окуджавой терзали струны наших заблудших потемков, я размышлял. Что мы имеем? Вдруг к нашей скромной группе проснулся интерес – это факт.
Почему, да потому что весть о росте мощи достигла многих ушей. Допустим, и Миша, и Квят и есть те мсамые уши. Дальше. И тот, и другой поспешили знакомиться. И если Квят пошел прямо в лоб – здравствуйте, вы мощь ведете – то Мишка по кривой – на него как будто случайно наткнулся Вадик. Из этого вытекает, что Квят действует по собственной инициативе, раз его не беспокоит вопрос, как он выглядит, а Мишаня пытается разыграть его величество случай. Может быть застенчивость? – Нет, Квят намекнул о его сердцеедстве. Поставим ему пятерку за честность, а Мишке за артистизм.
Чего они хотят? – Видимо, познакомиться поближе. Зачем, – чтобы быть рядом с подъемом мощности, как-то повлиять на процесс.
Как? – Только убедив меня в чем-то или предложив какой-либо способ, доселе мне не известный. О втором пути думать нечего – факт отрицательный. Остается первый. Убедить, но в чем? – Не поднимать мощность. Глупо, каскадная схема не мое изобретение, контроль качества и селекция – тоже. Меня можно заменить, или нельзя?
Зайдем с другого конца. Убедить в чем-то ином, например, выдать отрицательный результат. Однако есть параллельные группы, дублеры. У них при проверке результаты будут другими – Не вариант. Предположим, что меня хотят толкнуть на эксперимент.
Где тут поле для пытливых? – Ага, вспомним Квята – нелинейные затворы и лавинный эффект. Плюс Мишкин солитон. Соединяем в гипотезу, и… Стоп. Если на крутом участке нелинейности возникнет пробой, допустим, искусственный, то… Добавится еще и низкочастотный импульс, который соберет энергию со всех непопавших в световую накачку частот, и… не может быть, неужели возникнет солитон. Ну, возникнет и возникнет – сгорит к чертям силовая установка. Хрень какая-то.
– Молодой человек задумался? – стройная Ирина щелкала пальцами прямо перед носом
– Извините, это Арманьяк, чуть не отключился.
– Да, странно, мне показалось, что Вы заняты вычислениями. Поверьте, я уже видела эти провалы. Мощность не отпускает?
– Ой, Ирина, от Вас утаить что-либо… я бы не решился. Лучше сразу в прорубь.
– Я Вам верю, как родному
– Трудно возражать прекрасной даме, я прошу прощения, что прервал – Квятковский говорил иронично, но, как мне показалось, вполне серьезно – мне представляется, что наш молодой друг решал несколько иные задачки.
– Да, и какие именно?
– Он думал о том, с чего-бы это вдруг два немолодых, хотя и не старых, нелинейщика оказались в одно время в одном месте, аккурат, подле его скромной персоны. И, скорее всего, наш друг совсем недолго решал эту задачу. Что нужно им от простого инженера – вот вопрос. Вы ведь простой, можно сказать, простейший инженер, не правда ли?
– Квят, знаешь, – это перебор. Изображаешь из себя Мессинга – Мишке явно не понравилось услышанное.
– Миша, дорогой, наш уважаемый начгруппы не производит впечатление имбецила. Я, собственно, хотел откомплимантить, не более того.
– Нет, нет. Это весьма интересно, пожалуйста, продолжайте – я решил принять игру.
– Спасибо. Я осмелился предположить, что молодой человек, конечно, понял, что и я, и Михаил появились сегодня неспроста. Я также полагаю очевидным и то, что эта «неслучайность» дала повод к дальнейшим гипотезам, типа «они что-то или чего-то хотят» А вот что именно? Это и пытался вычислить наш инженер. Более того, наверно он предположил, что в процессе роста мощности могут возникнуть некие эффекты, проектом не предусмотренные. И даже то, что они (эффекты) нелинейной природы. Чем и объяснил себе наш интерес. Однако это не объясняет того, что мы от него хотим. Я мыслю в правильном направлении?
– Да, совершенно верно, я так и рассуждал.
– Квят, перестань, очень прошу. Просто не было удобного случая поговорить, но… У нас впереди масса времени, успеем, – и выпить по-доброму, и покалякать о делах наших скорбных.
– Мальчики, как с вами интересно, может еще про солитоны, только поподробнее. Уж больно тема волнующая – Ирина была «сама заинтересованность»
– Простите нас, Ирина. Ведь все, что мы изображаем – скучнейшие кванты, лавины, солитоны – лишь пыль в глаза, чтоб получить в награду одобрение, улыбку, тайный знак от той, кто миром верховодит взглядом, наклоном головы и трепетом ресниц
– Полегчало, давно бы так. Вадим, Вы нам сыграете еще?
– Охотно, только что. Из грустного, из запрещенки, из Вагантов?
– Хайдеггера давай, Орфей! – Сява застыл на пороге – Ты-ж яго пигменула, ты-ж яго пидвела…
Напряжение
– Сява, ты как здесь?
– Стреляли. Чего зауныли, акадэмики? Либо вы пьете, как люди умственного труда, либо поражаетесь в правах.
– Пьем, пьем!! – завопили все хором.
Сява вытащил из-за спины двух женщин.
– Прошу любить и жаловать, Надя и Савва.
– Уже любим, уже жалуем…
– Тогда, отставить науки, время разбрасывать руки – и Сява заграбастал обоих прелестниц, – вперед, к победе корпускулятивизма в одной, отдельно взятой обители.
Лед был сломан и кураж, мягкой, веселой волной покатился по нашему скромному жилищу. Тот же Сява навестил соседку (Лида), выпил на брудершафт, изъял у нее магнитофон «Весна» и… конечно, по доброте душевной, притащил с собой. Лида, надо воздать ей, тут же выпила не морщась, закусила благодарным поцелуем от Сявы (высокий класс), за две секунды навела порядок на столе и приковала к себе Мишаню, полностью исключив его дальнейшее участие в дискуссии.
Квятковский танцевал попеременно, то с Надей, то с Саввой, иногда бросая призывные взгляды на Ирину, но та весело отмахивалась. На звуки музыки сбежался, подрастаявший было, народ, квартира загудела с новой силой, и праздник весело въехал в завтрашний день.
Я, Вадя и Ирина переместились на кухню. Вадяй на секунду удалился, и вскорости вернулся с поллитровкой.
– Это, – гордо произнес он – экспериментальный образец, прошу дегустации!
Разлили по чуть-чуть… Вдохновение, очарование, торжество вкуса, благородство, изысканность. Напиток пробуждал чувство законной гордости и торжественное волнение.
– Вадимчик, нет слов, – это музыка, застывшая в банке.
– Рецепт разработан лично мной, под моим же руководством – улыбнулся сомелье – но ингредиенты, пропорции, режимы возгонки, очистки, настойки, держатся в строжайшей тайне. Даже от первого отдела
– Скажите мне, мальчики – откуда вы, с каких вершин спустились, что ищите в краю далеком, кого кинули в краю родном?
Как она была хороша в тот момент!
– Себя, сударыня, себя я потерял. Себя искал, – нашел у Ваших ног. Верните мне меня, но после, только не сейчас. А ноне, – не взыщите, не отвергайте, не гоните – Вадяй умел творить на гнусных диалектах обольщения.
– Я читала, что исландцы с детства пишут саги, стихами говорят и чувствуют спиной – Ирина цвела, а может, цвет давал напиток или зелье, которое сложилось из напитка и общения.
– Ах, что за взгляд, движенье, поворот, – отрада глаз моих, Ирина, Вы беззаветно хороши, прекрасны Ваши речи, но… Вас выдают глаза.