Кто так решил? – интим полнейший, но к этому лицу нет права обратить вопрос, претензию, негодованье, потребовать гарантий и выплаты страховки или от дома отказать.
Рассказывать о чувстве, приводить сравненья, вплетать расцвет, закат, весну, сирень – по-моему, испортить первозднанность, привлечь внимание к тому, что тайну жизни составляет, не общую, а именно твою.
Поднимем, други, за интим – за ту, которая не я, но вместе с я слагает мы, и мы ее не вычитает, и за того, кто дарит нам чудесный вздох прикосновенья.
Первые пропажи
Приближался час передисклокации. Куда – на полигон. Лабораторная часть была признана завершенной, и завершенной успешно. Оставалось закончить ряд проверок, подытожить материал, сдать оборудование и… ждать приказа.
Мы жили как обычно, если не считать моих свиданий с Ириной. Коллеги по цеху понимающе улыбались, когда вдруг, ни с того, ни с сего, средь шумного бала, я ставил стакан, извинялся, и со ссылкой на внезапно возникшие непредвиденные обстоятельства, удалялся по срочному делу.
– С тобой стало сложно – сказал Вадя
– Почему?
– Вроде, берем литр на посидеть, у тебя случается надобность, а мы с Сявой остаемся с перебором
– Не пейте до конца, оставляйте
– Угу, так ты еще предложишь женское исподнее надеть – Сява всем видом выражал бурное несогласие
– Ладно, виноват. Но и вы поймите – не могу, не имею права под дозой выполнять внеслужебные поручения особо секретного свойства.
– Мы тебя понимаем, дело святое. Но… как-то уж больно серьезно все
– Есть грех… иначе не умею
– Кто-о-о-о, ты-ы-ы?
– Не, сознание внутри и мир вокруг
– Ну, слава богу, ожил на часок. Давай, за нас без прибамбасов!
За пару дней до переезда приключилась странность. Исчез Сявин тестер – как сквозь землю провалился. Это было ЧП, о котором необходимо сообщать и отчитываться. Однако общая практика позволяла вместо отчета о ЧП делать акт списания и предъявлять осколки – мол, простите, шел, упал, очнулся – разбит прибор. Так мы и сделали, но чувство неудовлетворенности осталось. Как-то нелепо исчез, – вне посторонних и без всякой пьяни.
Вечером, за кружкой доброго «НК», Сява высказался:
– Чесс говоря, не врубаюсь, куда тестер подевался!
– Забей, списали и лады. Найдется как-нибудь
– Ну, я же не дебил. Поставил на магнит, ушел, вернулся – амба. Что за херня…
– А помнишь, Вадя пропадал. Мы в ванную его вложили, он был без признаков дыхания, чуть вышли на балкон курнуть, вернулись – ванная пустая.
– Он Q (x) искать пошел…
– Ага, тогда его «Сибирская» добила!
– Не, плавленный сырок в томате.
Но на следующий день пропал другой тестер. И тут нас заколбасило всерьез.
– Это уже не смешно!
– Сява, не пори горячку, попробуй думать головой.
– Специально, сука, положил на то же место. Ушел, вернулся – ни хуя. Марксизм и мистика в квадрате!!
– Все успокоились. Тут дело круче, чем марксизм. Похоже, что-то лезет.
– Понятно… вернее непонятно кто, но с****ил два прибора
– Короче, спишем под шумок на Вадю.
– Я шел, упал, очнулся… как всегда?
– Вадяй, не время класть поклоны, что думаешь?
– Похоже, – то оно.
– Кто, нелинейность?
– Нет, чужое поле…
– Вадяй, ты бредишь, акстись, родной, откуда?
– Я чувствую его. Напомню техника, который страшный суд увидел.
– Апостолов он видел.
– Корона, как корона – огни святого Эльма, – свят, свят, свят.
– И в майский день июньская гроза. Нечисто, братцы, надо много думать
Ягодки начались потом, на полигоне.
Парк культуры и отдыха им. Клары Цеткин
Что за чудо эта натура! Почему лес, который вырос сам по себе, вне пятилетнего плана, так хорош в любое время года и при всякой погоде. Ведь никто не утверждал архитектурно-планировочных заданий, не согласовывал проект, не подписывал разрешений на вырост и не сдавал государственной комиссии объект, готовый к эксплуатации. Надо воздать и первому в мире государству рабочих и крестьян, которое сделало все, дабы лесу было не скучно. Можно сказать, попыталось оживить тайгу – придать ей советского лоска, отправив туда не перевоспитание миллионы любителей дикой природы.
Мы, как люди ограниченные в перемещениях, любили прогулять по парку, окунуться в неспешное существование и ощутить иной порядок бытия. Здесь одиночество человека выглядело органичным, естественным и необходимым.
И правда, трудно представить, чтобы лес приветствовал демонстрации в защиту мира или митинги в поддержку угнетенных тружеников, изнывающих под игом капиталистического рабства. Но человека, одиноко идущего по аллее, человека размышляющего, задумчивого, несуетного, лес принимал как родного.
Почему? Бог его знает, может быть, единство мира и мировосприятия для леса не содержало никакой загадки, было, как само собой. А может быть, ему был ясен замысел творца в силу самого факта существования. Зачем рефлексия, когда проект судьбы известен и смерть лишь элемент задуманного цикла.
Накануне отправки на полигон, я решил нанести визит зеленому другу. Не в ущерб зеленому змию, конечно, но в равновесие. Лес вел себя скромно, будто не желал докучать своим присутствием тому, кто сам пришел тихонько.
Господи, сколько странностей совершает человек, имеющий в запасе немного времени и массу заблуждений. Я – главный, первый на земле. Зачем тебе это, родной? Слыть первым средь всего, что вне тебя лежит, тобой не создано, и лишь возможность уничтожить – есть причина самовознесенья. Вера в то, что все создано в подлунном мире для и во благо человека, ничем не отличается от любой другой веры. Я верую, а значит, не нуждаюсь ни в оправдании, ни в доказательстве. Я верю в то, что иерархия понятий тождественна природному проекту – я царь, а значит господин, и с Господом стою в одной упряжке, на дружеской ноге, к примеру.
Так и тебя, родной, не обойдет проект. Ты думал, что проект для леса создан, что ты иной, ты не трава – ошибся в главном, пока живой – ты для проекта равен лесу. Тот кубометры должен нарастить, а ты произвести работы – спилить, на тачку погрузить, доставить в срок, и сгинуть. Выполнил родиной поставленную норму – избавь нас от хлопот – умри, исчезни с горизонта, исключись – теперь ты для проекта лишь обуза.
Я пытался думать о предстоящих испытаниях, о том, что аномалия не дремлет, об Ирине, о странной суете вокруг дивана… Не получалось – лес мешал.
Отринь все лишнее, когда наедине, когда не подчинен причинам, лежащим вне тебя, ну ощути свободу, наконец, или подумай о любви. В единстве с миром, и только так, душа не чувствует ущерба, но…
Йо-хо-хо, пятнадцать человек на сундук мертвеца… и цель оправдывает средства, и надо быть сейчас, и действовать спешить – вина, мой друг, вмененная себе за благо жить сегодня, сильнее Фауста, поверь.
Переговоры
– Слава Богу, Вы здесь. Хорошо, что успел.
Передо мной стоял Квятковский.
– Мне необходимо с Вами поговорить.
– К услугам Вашим, весь внимание…
– Скажите, что Вы знаете об аномалии?
– Ничего.
– Бросьте, не тот момент!
– Послушайте, я бы предпочел не играть в шпионов. Если есть, что сказать, говорите. Нет – прощайте.
– Извините, взял неправильный тон. Хорошо, давайте я начну иначе. Скажу прямо, – Вы мне кажитесь человеком проницательным. Поэтому я предположил, что Вы о многом догадались самостоятельно. Например, о том, что существует группа людей, крайне заинтересованная в Вашем сотрудничестве. О том, что эти люди не без основания предполагают существование аномалии поля при приближении мощности накачки к пороговому значению. При этом, Вы, как всякий разумный человек, не знали с кем и о чем можно разговаривать без ущерба для себя и других. Я правильно рассуждаю?
– Допустим, в Ваших словах есть рациональное зерно. Но… сами понимаете, мне проще молчать и слушать, так что… продолжайте
– Спасибо. Мы пытались понять, видели ли вы что-нибудь. Но Вы умело уклонялись. Потом, нам на секунду показалось, что Вы подали сигнал к общению – огни святого Эльма, связь с Ириной, два акта на списание приборов…
– Я проверял свои предположения.
– Ага, я так и думал. Кивните – видели огни?
– Не видел, слышал пьяный бред насчет апостолов
– Прибор, что с ним?
– Разбился.
– Я знаю теорему «шел, упал, очнулся».
– Не знаю, что с прибором, отсутствует прибор, исчез. Подозревал, что кто-то шутит так, а может, хочет возбудить контакт – мол, мы же говорили, что есть оно – вы нам не верили, смотрите сами.
– Доходчиво и остроумно. Не возникало ли иных гипотез?
– Была одна – чужое поле.
Квятковский, аж, присвистнул – Во как, и кто-ж такое ляпнул, если не секрет.
Квятковский, аж, присвистнул – Во как, и кто-ж такое ляпнул, если не секрет.
– Секрет, один чудак из банки с этанолом.
– Вадим, – вот умница, ай, молодца. Жму руку, выражаю восхищение. А Вы?
– Я остудил слегка – откуда бы оно?
– По нашим данным – есть такое дело. Вадимчик пальцем небо зацепил.
– Подробнее нельзя?
– Ну, отчего-ж, извольте. И он в двух словах попытался изложить суть, которая, вкратце, сводилась к следующему. При применении нелинейных преобразователей выскакивает пара дополнительных частот, которые при определенных условиях взаимодействуют меж собой. Если энергии много, то основная ее часть идет на подкачку несущей частоты, однако при приближении к пороговому значению взаимодействие по нелинейному закону той, лишней, пары образует хитрую волну. И эта волна начинает жрать у основной ее энергию, растет и пробивает поле – так возникает аномальность. Что дальше, мы не знаем.
Есть гипотеза, что аномальность имеет сложную конфигурацию и затрагивает не только электрические и магнитные параметры поля. В ее пределах может быть искривлено само пространство-время. Какие на натуре выплывут эффекты, никто пока не разумеет. Но мы хотим узнать, и, соответственно, хотим, чтоб Вы этому содействовали.
– Как Вы себе представляете мое содействие. Допустим, аномалия выскочила всерьез. Я же не смогу ее скрыть – вся регистрирующая аппаратура лопнет.
– Мы просчитали, что ее можно обойти, но попытаться сохранить кусочек. Законсервировать в слабом поле. Когда Вы сказали об огнях, мы не на шутку переполошились. Предположили, что кто-то третий с Вами работает.
– Хорошо, законсервировали, дальше что. Как я проведу эксперименты, исследования… без аппаратуры, разрешений, согласований
– По-старинке, наблюдением и созерцанием. Кусок бумажки, фольга, проволочная рамка. Все это нехитрые приспособы. Нам нужны некоторые качественные параметры пока.
– Ладно, теперь о целях. Кроме собственно познания, какие еще секреты, виды, интересы?
– У всех свои. Пока не знаем, что можно захотеть. Разбег большой – от благ до путешествия в пространстве-времени ином
– Чего боитесь, почему не вышли к руководству?
– А я не знаю, вышли или нет. Официоз испортит праздник. Военным не нужна наука – они хотят сбивать мишени. Если объявить открытие, то супер-оружие станет целью два. Объект придется открывать, военных прятать, лазер тоже. Короче, канитель большая
– Инструкции с собой?
– Извольте, очень рад, что мы договорились
– Я не давал согласия, хотел лишь посмотреть, прикинуть что и как
– Вполне понятно. Я бы так и сделал.
– И… да, Ирина может быть свободна?
– Тут не моя премьера, не копенгаген, лучше промолчу.
Он еще раз пожелал мне всех и всяческих и откланялся.
Пора было собираться в дорогу. Эх, птица-тройка, куда ты уносишь меня…
Ирина
Было и еще одно смурное дело. Ирина. Скрывать далее свою осведомленность не имело никакого смысла, тем более, она рано или поздно узнает о разговоре с Квятом. Женщины – самая тяжелая наука. Куда там нелинейностям с аномалиями, – пустяк, химера, а женщина – реал, да что реал – реал в квадрате, в превосходной степени эн.
Ирина была дома. Одного взгляда на меня ей хватило.
– Квятковский?
– Угу
– И что… он все сказал?
– Не знаю – много, ничего
– Итак, ты в курсе, что теперь?
– Теперь… я завтра еду
– Знаю, а как же я, вернее мы…
– Пришел тебя спросить. Проблема снята, меня почти завербовали, твоя задача решена?
– Дурак, какой же ты дурак. О, госпади, не знаю, что сказать… Ты мне не веришь?
– Умом, но сердце говорит другое… я сам обманываться рад
– Дурак вдвойне. Мне Ваша нелинейность, вся – до лампы, до венеры, до гнезда. Мне нужен ты в любом финале – достаточно, еще признаний? Я и тогда боялась за тебя, теперь вдвойне бояться стану.
– Ириша, милая, прости, не мог иначе, должен был сказать. Нельзя, ну, просто невозможно промолчать, когда все стонет от сомнений. Сама пойми – я не хочу тебя терять, я не хочу тебе не верить.
– Наплюй на них, – на лазер, бомбу, на ученых, на всех, кто встрял, кто лжет, кто должен. Есть я, я жду тебя любого – уставшего, возвышенного, злого. Не отвергай меня, прощай, люби, терпи и принимай… и верь – без тягостных раздумий или нелепых толкований – любовь не терпит показаний. У нас с тобой одна судьба.
– Ириша
– Да
– Иди сюда
– Я здесь, я близко, вот рука…
– Мне будет не хватать тебя… и нас, укрывшихся в твоей ладони.
– Ты чаще думай обо мне, храни и помни – надеюсь, верю, и люблю. Я жду, считаю вздохи и реву, вернее плачу – нет, нет – волнуюсь за тебя, молю послать тебе удачу.
Предисловие второе
Дорогой читатель, как ни странно, но мы исчерпали часть первую текстуальной джаз-поэмы «Из коридора в коридор или исповедь демокрита», которая, как теперь стало ясно автору, называлась «Группа Неразрушающего контроля». Это тем более удивительно, что часть первая начиналась совершенно спонтанно, почти с матерных плевков в прекрасную действительность. А дошло дело и до высоких чувств-с.
Парадокс, правда?
Что начиналось с низа – из мата, алколита – вдруг выросло до описания треволнений, любовного лепета и мук душевных. А там, я извиняюсь, и крепкое словцо вставить трудновато. Поэтому такая льгота осталась только у друзей героя из неразрушающего контроля, двух славных алконавтов – Вади и Сявы. Посмотрим, что они нам преподнесут далее, в части второй.
Сам автор надеется, что его герои благополучно преодолеют все трудности нулевого объекта. Однако, у литературного джаза есть странная особенность, пришедшая из джаза музыкального – импровизация и свинг. И тут, дорогие мои, даже автор не в силах противостоять природе. Уж, если захлестнет, накроет – только держись, может случиться всякое. Вот, собственно, и все предисловие.
Да, забыл, как пишется постскриптум… Автор имеет намерение немного погодя добавить к поэме весь тот джаз, под который писалась каждая глава. Куда, спросите, пока не знаю, наверно прямо в текст иль коммент…
С уважениемV. ADVOINGENERАмурские волны
Ехать предстояло долго, посему нам выдали сухой паек и разрешили взять с собой все необходимое. Ну, мы и взяли.
В автобус набилось человек тридцать. Сразу вспомнились выезды на картошку. Ай, хорошо – песни, анекдоты, новые знакомства. Сидишь себе на рядке, а рядом…
– Разрешите представиться, профессор Зильберман, квантовая оптика
– Очень приятно, а мы «Неразрушающий контроль» – ничего не разрушаем, но всех контролируем
– Могу я присесть?
– Сделайте одолжение
– С музыкой поедем?
– Под вальс, профессор.
– М-да, «Амурские волны» сейчас бы не помешали.
– Море волнуется, раз, море волнуется, два, и… вуаля, маленький глоток Амура, не угодно? Чтоб освежить милые сердцу воспоминания. Былое и думы, так сказать.
– Не откажусь, премного благодарен. У меня в кульке кое-какая снедь припасена – редисончик, лучок, пара помидорчиков, вареная картошечка, яйца в крутую. Прошу… без всякого стеснения, налетайте.
Ничто нас в жизни не может… вышибить из союза. И снова, в который раз, под давлением свободы отступили тягостные обстоятельства. Они нас под страхом жизни в автобус, а мы уже и стол накрыли, и познакомились, и гитару настраиваем.
– Ребята, дорогие мои, – горячился чуть потеплевший Зильберман – говорю вам, как человек, переживший и многое, и многих – теоретическая физика и сами теоретики – есть источник всех бед. Они аморальны, поскольку не ощущают запах пороха, лишь цифру об эквиваленте. Ему (теоретику) все божья роса – что спичкой чиркнуть, что атомную бомбу предложить к накачке.
– А Вы, профессор, Вы сами кто, неужели экспериментатор?
– Я…, я – это совсем другое дело, я – теоретик, но… Давайте, лучше выпьем за союз!
– Меча, орала, нерушимый?
– Нет, нет. За союз между людьми разных взглядов. Теоретики, где вы? Слышите, я вас, *****ов, прощаю и пью за вас, придурков, не чокаясь, как на похоронах!
Постепенно хмурое утро и заспанность на лицах исчезли, в салоне стало весело и шумно.
– Ребятки, пойдемте к нам.
– Давайте, Вы поближе подходите.
– Ой, у Вас гитара есть, – хорошо-то как. Петь будем?
– И петь, и пить, и целоваться…
– У нас Машка поет, заслушаешься. Мария, давай, сюда скорей, тут у ребят гитара!
Вадяй с гитарой был, как король на именинах. Что тут поделать – молодость.
– Маша, что петь будем?
– Стоп, люди, у меня предложение. Вадя, внимание, в честь профессора Зильбермана и его друзей из отдела квантовой оптики, исполняется танго " Утомленное солнце». Маша, готова? Тогда, с первой цифры в си-бемоль мажоре, вместе с евреями, поехали…