– Ты не представляешь, сколько ребят полегло на моих глазах! Сколько инвалидами стали! Бросили нас в пекло, а потом забыли! Никому мы теперь не нужны! Это гребаное государство…
Я не выдержала и предложила ему лечь спать, но он все продолжал пускать слезу. Мне стало противно: здоровенный мужик, под два метра ростом, нигде не работающий, целыми днями шляется где-то, а возвращаясь домой, сочиняет сказки о своих боевых заслугах.
– При чем здесь государство? – сказала я. – Ведь я все знаю про тебя и про Чечню, в которой ты не был, и про колонию в Форносово.
Тогда он меня избил в первый раз. Бил жестоко и долго. Я боялась кричать, чтобы не слышали соседи. Хотела утром вернуться к родителям, но куда я поеду с синяками и разбитыми губами? Зачем расстраивать близких? Потом он стал меня избивать постоянно. Бил руками, ногами и даже военным ремнем с металлической пряжкой. Просто лупил им или же наматывал на ладонь, чтобы пряжкой попасть побольнее…
– Не надо, – попросил Олег, – не могу слышать.
– К счастью, Роман исчез еще до рождения дочки. Один раз после этого позвонил своей матери, и та сообщила ему, что он стал отцом. Видать, надеялась, что хоть это известие его изменит. Но он спросил только имя, а когда узнал, обещал меня порвать. Перед тем как исчезнуть, он продиктовал мне женские имена, которые я могу дать дочери. Но я специально назвала дочку Валерией, потому что такого имени даже близко не было в его списке.
– Будем считать, что все плохое осталось в прошлом, – сказал Олег. – У тебя замечательная дочь, хотя вряд ли стоит благодарить за это твоего бывшего мужа. Теперь у тебя другая жизнь, все лучшее впереди.
– А я всегда это знала, – ответила Настя, глядя на играющих детей. – Но боялась лишний раз об этом мечтать. К мужчинам пять лет боялась подойти. Славный мальчик, – добавила она. – Только очень застенчивый.
– Застенчивый – значит, совестливый, – ответил Олег. – Застенчивость – свидетельство того, что человек никогда не совершит подлого поступка. Застенчивый человек никогда не оскорбит и не унизит, не обманет и не предаст.
Дети играли на площадке, хотя резвились только девочки, а Олежка стоял и наблюдал.
– Я сразу поняла, что ты не такой, как все, – негромко произнесла Настя. – А после твоих слов на кладбище, когда ты сказал, что во всем виноват, и попросил прощения, я и вовсе считаю тебя самым порядочным человеком из всех, кого видела в своей жизни.
– Это не так, – произнес Олег.
И направился к детской площадке.
Ночью он спал плохо. Лежал в чужой постели и прислушивался. Ему казалось, что мальчик тоже не спит. Олег даже подошел к двери детской комнаты и замер, надеясь что-то услышать. Но за дверью все было тихо. Вернулся в постель, не успел лечь в нее, как вспомнил: Вера рассказывала, что маленький Алик плачет беззвучно. Тогда Олег вернулся к двери детской и осторожно вошел внутрь. Сначала ему показалось, что ребенок и в самом деле спит, но подошел и склонился над ним. Олежек плакал. Иванов поцеловал мягкие волосики на затылке.
– Спи, мой дорогой. Я люблю тебя и маму.
На следующий день в отделении появился Грецкий. Аркаша вошел в свой кабинет стремительно, видно, летел по коридору, стараясь не замечать сотрудников: а вдруг те начнут выпрашивать сувениры из Италии. Грецкий был загорелый, и загар этот выигрышно подчеркивал новенький светло-кремовый льняной костюм.
– Ну, как ты здесь? – спросил Грецкий.
– Живой пока, – ответил Олег.
– А я только вчера вернулся. Две недели в Италии – тоже тяжелый труд. Это как две недели суточных дежурств подряд в нашей больнице. Слава богу, что еще остались две недели, которые я использую по назначению, то есть на восстановление организма.
Олег молча слушал и смотрел на Аркадия.
– Вот башмачки себе прикупил, – похвастался Грецкий, выставив вперед ногу в бежевом ботинке. – Легкие такие, ты себе и представить не можешь! Качество кожи – великолепное! А вообще в Италии не все так складно. Сервис, конечно, на уровне, но когда Агата попросила настроить телевизор в номере на российские каналы, они потребовали за это дополнительную оплату. Все утряслось, разумеется. Я потом включаю телевизор, а тут как раз про убийство Флярковского по всем каналам. Стоило ради этого подключаться к тарелке! Ну чего молчишь: разве не слышал?
– Мне-то что?
– Ну как что? Ведь фармацевтический концерн Флярковского – крупнейший производитель лекарств и медикаментов в этой стране! Даже нашу больницу он снабжает. А еще у него заводы по производству пива и безалкогольных напитков и строительные фирмы. Недавно он землю скупил в Подмосковье… Я думаю, что из-за земли его и грохнули – дорогу кому-то перешел.
Грецкий рассказывал об убийстве незнакомого ему человека с азартом и радостной заинтересованностью. Но, заметив, что единственный слушатель не проявляет интереса, вернулся к основной теме:
– Мы с Агатой в Аскону съездили на экскурсию. Оказалось, что город Аскона – центр обувной промышленности Италии. Представляешь? Мы идем с ней по улице, а первые этажи домов – сплошь обувные магазины. Заходишь в магазин, смотришь, хочется взять сразу все, а войдешь в другой – там еще лучше. Ходишь, ходишь, глаза разбегаются, и не знаешь даже, что хватать. Мы эту улицу раз прошли, потом по другой стороне прошвырнулись – там тоже магазины. Мы снова начали… Короче, я себе купил вот эти ботиночки, потом еще на зиму, на выход взял шикарные совсем, и еще…
Аркаша понял, что начинает проговариваться, и лживо вздохнул:
– Две пары всего и купил – самых дешевых. Агата тоже себе босоножки взяла и тапочки для дома… Чего ты молчишь?..
– Вчера Шумский приходил, – объяснил Олег. – Извинился за ту операцию.
– А что такое?
– Больная Игнатьева умерла. Разве ты не знаешь?
– О-о, – покачал головой Грецкий, – как печально! Кто бы мог подумать. Такой заслуженный человек…
– Лена Игнатьева была вполне обычным человеком. А профессор Шумский если и был хорошим хирургом, то давно потерял квалификацию.
– Ты думаешь? – встрепенулся Грецкий.
Похоже было, что Аркаша уже нашел для себя оправдание.
Но Олег продолжал:
– Владимир Адамович приезжал, чтобы вернуть деньги.
Произнося эти слова, Иванов достал из внутреннего кармана конверт.
– Какие? – непонимающе удивился Грецкий.
Но руку к конверту все же протянул. И тут же отдернул.
– Деньги он вернул, – спокойно начал объяснять Олег. – Те, что получил от тебя, – все четыре тысячи баксов.
– Впервые слышу, – пожал плечами Грецкий, – какие четыре тысячи долларов?
– Из тех десяти тысяч евро, что получил от больной Игнатьевой, – три тысячи ты обменял на доллары, а семь оставил себе. На отпуск в Италии, вероятно. Только не надо театр устраивать: мне известно точно.
– Понятия не имею, о каких деньгах ты говоришь, и тем более не знаю, за что тебе их дал старый маразматик.
– Если Владимир Адамович – старый маразматик, то почему ты его просишь провести сложную операцию? К тому же о плате за операцию я знаю не только от Владимира Адамовича.
– Это гнусная ложь! – возмутился Аркадий. – Ложь и провокация. Если тебе сказала эта дрянь, то я с ней разберусь.
– Если ты дрянью называешь девушку, с которой спишь, то можешь успокоиться: мне Лена сама рассказала.
– Этого не может быть, – ехидно улыбнулся Грецкий, ловя собеседника на лжи. – Она не могла тебе рассказать: она мне слово дала…
И тут же понял, что проговорился. Все-таки отпуск, проведенный в Италии, расслабляет российских граждан, порой они теряют бдительность.
– Там не десять было, – попытался отговориться Аркаша. – И потом, кто докажет?
– Она оставила вместе со своими документами письмо на имя главного врача, где подробно все изложила. Да и уважаемый профессор Шумский подтвердит получение от тебя некоторой суммы. Не свои же личные ты ему давал. Так что, гражданин Грецкий, с вас еще семь тысяч евро.
– У меня нет.
– Понимаю, что ты не носишь с собой такие деньги, – согласился Олег, – но вечером я к тебе домой заеду, так что подготовь, пожалуйста.
– Давай разделим эту десятку, – решился предложить побледневший Аркадий. – Кому ты деньги отдашь – у нее же не было никого.
– У нее есть маленький сын. А что касается твоей медсестры, то мой тебе совет – оставь ее в покое. Зачем девочке жизнь ломать? К тому же вся больница знает, каким образом ты ее уговорил на связь с тобой.
– Не думал, что ты способен на шантаж, – скривился Грецкий.
Аркадий хотел еще что-то сказать, но вместо этого снова скривился. Резко повернулся и вышел из своего кабинета с искривленным лицом, хлопнув дверью.
Самое противное было то, что пришлось врать. Но иначе вряд ли Грецкий так просто сознался бы в содеянном. Хотя то, что Аркаша рожу скривил, могло означать все, что угодно, но не признание и уж тем более не раскаяние. Врать, конечно, нехорошо, но как еще можно убедить подлеца? Только напугав его. И все равно Олег не думал, что Грецкий так легко отдаст деньги. Ему казалось, что у себя дома Аркаша и вовсе изобразит оскорбленную невинность, начнет возмущаться и даже кричать, зная, что в квартире дети и жена, а главное, будет уверен: в его доме его никто бить не станет. Иванов и не собирался драться. Он даже, когда в метро ехал, предположил, что, скорее всего, не застанет Аркадия дома. Тот наверняка со всей семьей будет сидеть в квартире, слушать настойчивые звонки и ждать, когда же Иванову надоест давить на кнопку и он уйдет.
– У меня нет.
– Понимаю, что ты не носишь с собой такие деньги, – согласился Олег, – но вечером я к тебе домой заеду, так что подготовь, пожалуйста.
– Давай разделим эту десятку, – решился предложить побледневший Аркадий. – Кому ты деньги отдашь – у нее же не было никого.
– У нее есть маленький сын. А что касается твоей медсестры, то мой тебе совет – оставь ее в покое. Зачем девочке жизнь ломать? К тому же вся больница знает, каким образом ты ее уговорил на связь с тобой.
– Не думал, что ты способен на шантаж, – скривился Грецкий.
Аркадий хотел еще что-то сказать, но вместо этого снова скривился. Резко повернулся и вышел из своего кабинета с искривленным лицом, хлопнув дверью.
Самое противное было то, что пришлось врать. Но иначе вряд ли Грецкий так просто сознался бы в содеянном. Хотя то, что Аркаша рожу скривил, могло означать все, что угодно, но не признание и уж тем более не раскаяние. Врать, конечно, нехорошо, но как еще можно убедить подлеца? Только напугав его. И все равно Олег не думал, что Грецкий так легко отдаст деньги. Ему казалось, что у себя дома Аркаша и вовсе изобразит оскорбленную невинность, начнет возмущаться и даже кричать, зная, что в квартире дети и жена, а главное, будет уверен: в его доме его никто бить не станет. Иванов и не собирался драться. Он даже, когда в метро ехал, предположил, что, скорее всего, не застанет Аркадия дома. Тот наверняка со всей семьей будет сидеть в квартире, слушать настойчивые звонки и ждать, когда же Иванову надоест давить на кнопку и он уйдет.
Дверь открыла Агата. Увидев на пороге бывшего сокурсника, она удивилась:
– Ты как здесь оказался?
– Случайно, – соврал Олег. – Мимо проходил и решил завернуть. Мужа позови!
Войти в квартиру все-таки пришлось. Агата отправилась звать Аркадия, который не спешил появиться. Агата тоже где-то застряла. Похоже было, что они вдвоем обсуждают сложившуюся ситуацию. Вероятно, Агата в курсе всех дел своего мужа, кроме романов с медсестрами, вероятно. Хотя кто знает? Среди знакомых Олега встречались и вполне раскованные семейные парочки.
Слышно было, как в одной из комнат играли дети. Скорее всего, они были увлечены компьютерной приставкой.
– Я тоже хочу поиграть, – ныл детский голосок, – дай мне. Ну-у дай!
– «Дай» уехал в Китай, остался один «Покупай», – ответил ломающийся мальчишечий голос.
– Тогда я родителям скажу, что, когда их не было, ты диски, что они в спальне прячут, смотрел. И ночной канал для взрослых тоже.
– Только попробуй, я тебя замочу тогда.
Квартира, в которой обитала семья Грецких, была большой. В просторной прихожей – только старая вешалка для одежды, под которой на полочке для обуви стояли лишь ботинки членов семьи, а тапочек для гостей не было. Видимо, всех приходящих сюда без приглашения заставляли стоять в дверях. Даже стула не имелось, на который незваный гость мог бы присесть.
Наконец в прихожую вышла Агата. Она была несколько напряжена.
– Сейчас Аркадий выйдет, – сухо произнесла она.
И попыталась исчезнуть в пространстве своего жилища.
– Агата! – окликнул Иванов свою бывшую сокурсницу.
Жена Грецкого обернулась с недовольным лицом и ответила зло:
– Чего тебе?
Разговаривать с женщиной, которая смотрит на старого знакомого с такой неприязнью, не очень-то и хотелось. И потому Олег ответил просто:
– Ничего. Просто хотел на тебя посмотреть.
– Посмотрел? Ну и…
Иванов не сомневался, что Агата хотела сказать что-нибудь вроде «И катись отсюда!», но сдержалась.
Она тут же ушла.
«Неужели между нами что-то было?» – подумал Иванов. Он даже помнил некоторые подробности. Например, что Агата любила громко кричать и материться в ответственные моменты, даже зная, что в соседней комнате за столом веселится вся их учебная группа. Тогда Агата была худенькой, носила рваные джинсы, а черная драповая куртка, в которой она отходила первые два курса, не застегивалась на пуговицы, а закалывалась огромными булавками. Ей очень хотелось, чтобы ее считали панком, она даже концы темных волос окрашивала в розовый цвет. Кто бы тогда мог представить, что к тридцати пяти годам Агата располнеет, будет переваливаться при ходьбе, носить халат в цветочек, а старых знакомых держать в прихожей…
Воспоминания Иванова прервал появившийся Грецкий в халате, надетом на спортивный костюм.
– Пришел все-таки, – недовольно выдавил он, – потерпеть не мог! Ты представить себе не можешь, как мне пришлось покрутиться, чтобы эти деньги достать. Из дома все вытянул, с карточки последнее снял, даже у соседей в долг выпросил…
– Прости, но я у тебя ничего твоего не прошу. Мне надо только, чтобы ты вернул чужие деньги.
Аркадий достал из кармана халата пухлый конверт и протянул Олегу.
– Вот!
Конверт был заклеен и обмотан скотчем. Вероятно, для того, чтобы Иванов не смог пересчитать. Олег сунул конверт в карман и повернулся к двери.
– Напрасно ты ссоришься со мной, – прозвучало у него за спиной.
Тихая фраза прозвучала как угроза.
Деньги Олег пересчитал дома. В конверте лежали и рубли, и евро, и доллары – для затруднения счета, вероятно. Олег пересчитал несколько раз: до семи тысяч евро немного, но не хватало. Иванов поначалу подумал, что Аркаша просто ошибся, но потом отогнал и эту мысль: жадные люди считают лучше всех остальных. Особенно чужие деньги.
19
Офис детективного агентства «Перехват» располагался в обычном жилом доме, занимая весь первый этаж. Васечкин поднялся на крыльцо, осмотрел бронированную дверь, потрогал глазок камеры видеонаблюдения и нажал кнопку переговорного устройства.
– Вы к кому? – прозвучал в динамике мужской голос.
– К Сошникову.
– Представьтесь!..
За бронированной дверью оказался просторный тамбур и еще одна металлическая дверь. Дверь открылась, и Сергей оказался в прихожей, где за высокой стойкой сидел охранник, за спиной которого висели ключи от кабинетов. Судя по ключам, кабинетов в офисе было больше, чем людей. А возможно, все сотрудники бегали по заданиям.
– По какому вопросу к Сошникову?
– По личному, – ответил Васечкин и протянул охраннику водительское удостоверение, чтобы он записал его фамилию в журнал учета посетителей.
– В двух словах скажите, что вам надо, и я направлю вас к специалисту, который вам поможет. Зачем лишний раз беспокоить начальство.
– У вас глазок камеры низко расположен, – заметил Сергей, – при желании его можно заткнуть жевательной резинкой. А то просто возьмет хулиган гвоздь и молоток…
Охранник вернул Васечкину удостоверение и подсказал:
– Налево в конце коридора приемная генерального директора.
Сергей подошел к двери, ведущей внутрь офиса, и дернул за ручку. Дверь не шелохнулась. Он посмотрел на охранника, а тот доложил кому-то в переговорное устройство:
– К Сошникову – Васечкин.
После чего дверь открыли изнутри.
Сергей шел вдоль ряда новеньких дверей с табличками, на которых стояли фамилии работающих в кабинетах сотрудников. Получалось так, что каждый кабинет был закреплен за одним человеком. И это поразило. Хотя у частной фирмы, вероятно, совсем иные, в отличие от ГУВД, представления об условиях, в которых должны трудиться сыщики.
Приемная генерального была небольшая. За секретарским столом сидела молодая женщина. Лицо ее показалось Васечкину знакомым.
Секретарь нажала кнопку селектора и сказала:
– Константин Сергеевич, к вам Васечкин пришел.
– Катя, ты, что ли? – не поверил Сергей. – А что к мужу на «вы» обращаешься?
– Уважаю очень, – улыбнулась жена Сошникова.
– Кто б меня так уважал, – вслух позавидовал Васечкин.
И толкнул дверь.
Сошников сидел за столом и просматривал видеозапись на экране небольшого телевизора. Когда в кабинет вошел Сергей, Сошников остановил запись и поднялся навстречу. Они обменялись рукопожатиями, и Константин спросил:
– С чем пожаловал?
– Да вот, подыскиваю новое место работы. Возьмешь?
Сошников, казалось, не удивился.
– Чего ж не взять. Мне рекомендательных писем не надо, резюме – тоже. Тебя всякий в моей фирме знает и уважает. Так что иди оформляйся.
– Так просто? – удивился Васечкин. – А какая должность? Оклад?
– Должность моего заместителя. Оклад небольшой, для начала пятьдесят. Кабинет есть свободный – рядом с моим. Так что будем бок о бок, если, конечно, тебя условия устраивают.
– Зарплата хорошая очень. Но кабинет не по мне. Я на земле привык работать, а штаны просиживать в любом другом месте можно.
– А кто тебя заставляет на месте сидеть? Бегай, где хочешь, только чтобы результат был. А потом, тридцать тысяч рублей – это только для начала. Плюс у нас премии приличные по конечным результатам. Кроме того, тебе еще и служебная машина положена. У меня как раз свободная «бэмка»-«пятерка» есть новенькая: возьми у Кати ключи и доверенность.