— Когда ты в последний раз рассказывал эту историю, — крикнул другой человек, — ты сказал, что взмолился Зевсу, и тот послал пятьдесят орлов, которые спустили вас вниз.
— То была другая история, — прогремел Одиссей, — и в тот раз я не хотел терять парус. А теперь, если еще какой-нибудь коровий сын меня перебьет, я замочу его в масле и проглочу целиком!
Ахилл улыбнулся. Не было никого, равного Одиссею. Воин любящим взглядом посмотрел на старого царя. Тот был одет в полинялую красную тунику, его богато украшенный золотой пояс с трудом перетягивал большой живот. Теперь в бороде его было больше седых волос, чем рыжих, и волосы поредели. И все-таки он излучал мощь, неподвластную возрасту.
Они впервые встретились много лет назад, когда Ахилл еще ребенком жил во дворце своего отца в Фессалии. Он тайком покинул спальню и спрятался со своей сестрой Каллиопой на широкой галерее над мегароном Пелея, чтобы послушать рассказы отцовского гостя. Тогда его захватили истории о героях; оба ребенка сидели с широко распахнутыми глазами.
Мысли о сестре принесли чувство печали и потери, и Ахилл вспомнил свою первую настоящую беседу с Одиссеем, после падения фракийского города Каллироса. Уродливый Царь привел вверх по реке флот с припасами, а потом развлекал войско. Ахилл пригласил его отобедать с ним вместе в захваченном дворце.
Одиссей устал, и встреча была натянутой. Потом в разговоре было упомянуто имя Каллиопы, и глаза Одиссея стали жесткими.
— Прекрасная, храбрая девочка, — сказал он. — Я очень ее любил.
— Она предала дом Пелея, — ответил Ахилл.
Мгновение Одиссей молчал, крутя кубок с вином, потом осушил его.
— Давай поговорим о другом, Ахилл, потому что я не из тех, кто оскорбляет человека за его собственным столом.
Этот ответ удивил молодого воина.
— Я не думал, что мои слова могут толкнуть на оскорбление. Я просто сказал о том, что случилось.
— Нет, парень, ты просто повторил огромную ложь. Я не верю, что Каллиопа способна предать; она была на это способна не больше, чем ты. Она оставила остров Теру потому, что провидица сказала, что ее подруге будет грозить ужасная опасность. Она прошла через великие испытания, чтобы спасти подругу. И погибла, спасая ее.
— Я не это имел в виду, — сказал Ахилл. — Она предала моего отца.
— А теперь мы и впрямь должны перестать о ней говорить, — Одиссей встал из-за стола, — или мы кончим дракой. А я слишком стар и толст, чтобы обмениваться ударами с молодым воином вроде тебя. Спасибо тебе за трапезу.
Ахилл встал, чтобы пожать руку гостю.
— Давай не будем расставаться, питая друг к другу враждебные чувства, — сказал он. — Еще ребенком я любил твои истории. Они вдохновили меня. Благодаря им я решил стать героем. Всю свою жизнь я боролся за то, чтобы исполнить эту мечту.
Выражение лица Одиссея смягчилось.
— В жизни есть более важное, чем героизм, Ахилл. Есть любовь, и дружба, и смех. Мне кажется, в твоей жизни всего этого слишком мало.
Это смутило Ахилла.
— Достаточно, — защищаясь, сказал он. — Когда мы были маленькими, мы с Каллиопой были очень близки. И у человека не может быть друга лучше, чем мой щитоносец Патрокл. Я знаю его с детства.
— Давай выпьем вина, — Одиссей снова сел, — и поговорим о несчастьях мира и о том, как, благодаря нашим блестящим умам, мы можем справиться с этими несчастьями.
И они говорили той ночью очень долго. Когда опустела пятая бутыль вина и на востоке замаячил жемчужный свет восхода, Ахилл признался, что еще ни одна беседа не доставляла ему такого наслаждения.
Одиссей засмеялся.
— Видишь ли, парень, мы не соперники, — объяснил он. — Я слишком стар, чтобы состязаться с тобой. И, ты знаешь, именно поэтому у тебя немного друзей. Ты — Ахилл, и твоя жизнь — непрерывное состязание. Большинство молодых людей или испытывают перед тобой благоговейный трепет, или боятся тебя. Только Патрокл не чувствует благоговейного страха в твоем присутствии, потому что он вырос вместе с тобой и знает все твои слабости и все твои сильные стороны.
Одиссей на мгновение задумался, потом продолжил:
— Я слышал, как твой отец рассказывал о твоем детстве. Тогда было то же самое. Он говорил, что ты побеждал в беге, в состязаниях борцов, в метании копья и в схватке на мечах. Ты побеждал всех других мальчишек, никогда не проигрывал. Люди могут восхищаться человеком, который непрерывно их побеждает. Но такой человек редко нравится им.
— Гектору я нравился, — возразил Ахилл.
— А, тут ты задал мне задачку. Когда я появился сегодня ночью, два воина проводили меня к тебе. Кто они были?
— Я не заметил.
— Гектор бы заметил. А еще, если бы я спросил, он назвал бы имена их жен и детей.
— Умно с его стороны.
— Верно, но он поступает так не потому, что это умно. Он поступает так, потому что ему не все равно. И вот почему люди его любят.
— По твоему голосу я вижу, что ты тоже его любишь.
— Да, люблю. Это трагедия — быть его врагом. Но не я выбрал такой путь.
— Мне кажется, ты хорошо разбираешься в мужчинах, Одиссей.
— И в женщинах, что — если мы не будем осторожны — вернет нас к разговору о твоей сестре. Ну, а теперь, поскольку уже светает, я пойду отыщу свою постель.
— Ты ответишь на один вопрос, прежде чем уйти?
— Зависит от вопроса.
— Почему тебе не нравится мой отец?
— Я уклонюсь от ответа, Ахилл. Ни один человек не захочет встать между отцом и сыном. Ты прекрасный юноша, и у тебя хорошая душа. Поэтому я дам тебе один совет. Доверяй своим инстинктам и выноси суждения, прислушиваясь к голосу своего сердца. Сердце не предаст тебя, Ахилл.
За месяцы войны Ахилл много раз думал об этом совете, особенно когда имел дело с отцом. Ребенком он видел в Пелее великого царя, могучего и храброго. Он не хотел расставаться с этим образом. Однако снова и снова он ловил себя на том, что ищет оправдания для этого человека, для его мелочности, для его жестокости и, что еще того хуже, для его склонности обвинять других в собственных ошибках.
А потом пришла зависть. Если раньше Пелей гордился подвигами сына, то теперь он начал бранить его за то, что тот «ворует его славу». Каждый успех Ахилла в битве преуменьшался.
В конце концов, когда Фракия была завоевана и Гектор с уцелевшими людьми бежали к восточным берегам, Пелей сместил Ахилла с поста командующего войском и послал вместе с Одиссеем на Наксос, чтобы торговаться с царем Гаделосом о поставках зерна и мяса.
— Ты хочешь, чтобы я был торговцем? — недоверчиво переспросил Ахилл отца.
— Ты сделаешь то, что я велю. Воинам Агамемнона нужна еда. Гаделосу польстит, если к нему явится великий герой.
— А кто будет возглавлять битву с Гектором? Он не обычный полководец. Одно его присутствие стоит сотни человек.
Пелей побагровел.
— Я возглавлю. Пелей, царь Фессалии, уничтожит этого троянца.
Теперь разгневался Ахилл и сказал, не подумав:
— До сих пор ты на удивление мало стремился участвовать в битвах, отец.
Пелей ударил его, не сдерживаясь.
— Неужели такова моя судьба, чтобы оба моих отпрыска меня предали? — закричал он.
Ошеломленный ударом, Ахилл в конце концов высказал то, что было у него на душе:
— Я любил Каллиопу и не верю, что она когда-нибудь кого-нибудь предала!
— Ты, пес! — Пелей замахнулся снова, но на этот раз Ахилл схватил его за запястье.
— Никогда больше не пытайся меня ударить, — холодно проговорил он.
Он увидел в глазах отца страх, и остатки детского обожания исчезли, как туман при солнечном свете. Пелей нервно облизнул губы и улыбнулся вымученной улыбкой.
— Прости, сын. Груз войны… Ты знаешь, что я ценю тебя больше, чем всех остальных. Я безмерно горжусь тобой. Но позволь мне иметь немного собственной гордости, — умоляюще сказал он. — Я затравлю Гектора и принесу нам победу. Но мне нужно, чтобы ты отправился на Наксос. Иначе люди будут говорить, что это ты сокрушил Гектора. Сделай это ради меня!
Чувствуя печаль и отвращение к льстивому тону, Ахилл шагнул назад.
— Я сделаю, как ты просишь, отец. Будет хорошо убраться отсюда на некоторое время, и я обожаю истории Одиссея.
— Этот человек — жирный хвастун, пустой и бесполезный. Не прислушивайся к его вракам, мальчик.
Ахилл не обратил внимания на эти слова.
— Помни, отец, Гектор — несравненный воин. Когда ты загонишь его в угол, он будет драться насмерть. Он не отступит, не будет сдерживать ударов. Этот человек — лев. Как только ты схватишь его за хвост, лишь один из вас останется в живых.
На следующий день Ахилл отбыл на «Кровавом ястребе», стройной военной галере, ведомой моряками с Итаки — ветеранами, служившими Одиссею много лет. Ахилл пытался подружиться с этими людьми, но, как всегда, те смотрели на него с благоговением, обращались с уважением, но держались на расстоянии.
Дни в море и вынужденное безделье сперва держали Ахилла в напряжении и нагоняли скуку, но постепенно он расслабился и начал понимать, почему Великое Зеленое так очаровывает моряков. Громадное вечное море освобождало ум от мелочных мыслей и пустого тщеславия.
А теперь, сидя на берегу Наксоса, слушая Одиссея, Ахилл понял, что не очень хочет возвращаться во Фракию, даже не очень хочет воевать против Трои. Часть его желала быть просто моряком, гребцом, путешествующим по морю.
Одиссей закончил свою историю, и слушатели закричали, прося еще одну.
— Я слишком стар и слишком устал, чтобы продолжать, — сказал Одиссей и зашагал прочь, к костру, на котором готовилась еда.
Ахилл увидел, как к царю приблизились несколько воинов и начали с ним беседовать. Одиссей вдруг застыл, как статуя, и Ахилл подивился, что такое ему могли сказать. Вокруг собралась остальная команда.
Ахилл заметил, как Одиссей взглянул на него. Очевидно, царю сообщили какие-то важные новости. Ахилл подумал, не присоединиться ли к этим людям, но тут Одиссей сам двинулся к нему.
Ахилл встал, чтобы его поприветствовать.
У Одиссея был ошеломленный вид, лицо его посерело и было покрыто потом. Посмотрев в глаза Ахиллу, он вздохнул.
— Пришли вести о битве твоего отца с Гектором, — сказал он.
По выражению его лица Ахилл понял, что вести дурные.
— Отец мертв?
— Да. Мне жаль, парень. Гектор убил его и истребил его армию у места под названием Карпея.
Одиссей замолчал.
Ахилл посмотрел в сторону, на ночное море.
— Я этого боялся, — тихо проговорил он. — Я пытался его предупредить. Но он жаждал славы. Он хорошо умер?
Одиссей пожал плечами.
— Я не слышал подробностей. Но ты должен вернуться. Царь Гаделос все еще держит нейтралитет. Завтра мы увидим, сможет ли он выделить галеру, чтобы отвезти тебя на север.
— Ты не вернешься со мной?
Одиссей покачал головой.
— Пришли и другие вести, Ахилл. Я должен немедленно вернуться на Итаку.
Ахилл посмотрел на пепельно-бледное лицо старого царя и понял, что не смерть Пелея так потрясла его. Одиссей, казалось, постарел на десять лет.
— Что случилось, друг мой?
— Пиратский флот в несколько сотен воинов вторгся на Итаку. Они схватили мою Пенелопу.
Ахилл некоторое время молчал; его ум воина сосредоточенно решал задачу.
— У тебя только сорок человек, — сказал Ахилл. — Мы должны потребовать в помощь критские галеры или найти воинов-добровольцев на материке.
Одиссей покачал головой.
— Критяне получили приказ охранять море вокруг Наксоса. Только прямое повеление царя Идоменея может заставить их поступить по-другому. А Идоменей далеко, сражается у малых Фив.
— Итак, ты пойдешь против пиратов на единственном корабле?
Глаза Одиссея вспыхнули.
— Пенелопа — любовь моего сердца и свет моей жизни. Я отплыву на рассвете.
— Тогда я отправлюсь с тобой, мой друг.
Старый царь был тронут. Протянув руку, он сжал плечо Ахилла.
— Спасибо тебе за это, парень. Спасибо от всей души. Но ты теперь царь, и твое место дома, а не в чужой битве.
— Нет, Одиссей, ты неправ. Я стал мужчиной еще до того, как стал царем, и ни один настоящий мужчина не уйдет, если он нужен другу. Так что не спорь больше. Я отправляюсь с тобой.
Одиссей вздохнул.
— Не могу сказать, что не чувствую облегчения. Что ж, тогда отлично. Мы отплывем завтра. Есть человек, которого я должен найти: он может нам помочь.
— Он воин с огромной армией?
— Нет, — ответил Одиссей. — Он старый пират по имени Секундос.
Глава 10 Благословенный остров
Как и каждый вечер в течение сорока лет, Верховная жрица Теры вышла на вершину утеса, в гигантскую тень храма Коня, и оттуда наблюдала, как солнце опускается в море.
В разгар лета она будет видеть закат прямо из-под огромной головы, но сейчас, зимой, Дуга Аполлона стала ниже, и жрица могла наблюдать закат с укрытой в тени скамьи, обращенной к юго-востоку.
Жрица улыбнулась, подумав о Дуге Аполлона. Не то чтобы она не верила в солнечного бога. Вовсе нет. Ифигения верила во всех богов, а больше всего — в полубога в недрах земли под островом; храм был основан, чтобы успокаивать его и усмирять его ярость. Ее улыбку вызвал миф о том, что золотой Аполлон каждый день взбирается на огненную колесницу и гонит ее по небу, преследуя свою сбившуюся с пути сестру, девственницу Артемиду, чья белая колесница — луна. Какая чепуха! Как будто два бога будут тратить свое бессмертие на такое бессмысленное времяпрепровождение.
Боль пронзила грудь Ифигении, жрица вскрикнула и покачнулась. Ее левая рука сжалась в мучительной судороге. Шатаясь, Ифигения подошла к скамье и рухнула на нее.
Потянувшись к сумочке на поясе, она вынула из нее щепоть порошка и положила на язык. Вкус порошка был резким и горьким, но она проглотила его и сидела тихо, глубоко дыша.
Спустя некоторое время боль утихла, хотя рука еще немного ныла.
Вдалеке жрица увидела крошечную точку: через ожерелье островов, окружавших Теру, шел корабль. Зимой корабли редко осмеливались углубляться в Зеленое море, боясь внезапных шквалов во время бега Посейдона. И корабли обычно не отправлялись на Теру без приглашения. Однако теперь здесь находился египетский корабль, а теперь вот к острову двигался новый.
Египтяне появились вчера, но никак не объяснили причины своего визита. Их предводитель, худощавый молодой человек с суровым лицом по имени Иешуа, послал в качестве дара две бочки сушеных фруктов и испросил разрешения остаться на берегу на несколько дней. Ифигения удовлетворила его желание, полагая, что им надо починить свой корабль. То было странное судно, с высоко загнутым носом и парусом в виде полумесяца. По сравнению с крепко сработанными галерами Микен и Крита оно казалось хрупким.
После перенесенной боли Ифигения чувствовала холод и тошноту. Плотнее завернувшись в плащ, она откинулась на спинку скамьи, выгнула шею и посмотрела на Коня. Даже теперь ей ясно помнились чувства, которые она испытала, впервые увидев остров и его исполинский храм.
Ей тогда едва исполнилось четырнадцать, она была высокой и худенькой, без тех округлостей, что привлекают взоры мужчин. Ее неспособность привлечь поклонников сделала ее застенчивой и стыдливой, но, когда Ифигения посмотрела на гигантского Коня, она ощутила свое предназначение.
— Госпожа!
Ее размышления перебила молодая жрица с растрепанными желтыми волосами, которая, задыхаясь, подбежала к ней.
— Это «Ксантос»! «Ксантос»!
Девушка была в ужасе, и неудивительно.
Ифигения сурово посмотрела на нее.
— Ты уверена, Мелисса?
— Да, госпожа. Колея сказала мне, а она видела этот корабль много раз. Колея родом с Лесбоса. Ее отец — союзник Трои.
— Я знаю, кто ее отец, глупая девчонка!
— Прости, госпожа. Колея сказала, что это корабль Геликаона. В Зеленом море нет другого такого же большого корабля. Мы должны спрятаться?
— Спрятаться? — Ифигения поднялась на ноги. — От кровожадного разбойника? Я — Ифигения, дочь Атрея, царя битв, сестра Агамемнона. Ты думаешь, я буду прятаться?
Мелисса бросилась на колени, коснувшись лбом земли.
— Прости меня, госпожа!
Боль снова шевельнулась в груди Ифигении. Закусив губу, чтобы не закричать, она снова села и взяла еще одну щепотку порошка. Она знала: это слишком много; цвета закатного неба начали танцевать и кружиться перед ее глазами. Но боль утихла.
— Пошли Колею вниз, чтобы встретить «Ксантос», — велела она Мелиссе. — Прикажи ей немедленно доставить мне любые привезенные им послания.
Жрица снова посмотрела на море. «Ксантос» прокладывал путь через огромную гавань, проходя мимо черного островка в центре.
Юная жрица подоткнула подол до колен и побежала к путанице стойл и жилых помещений за храмом.
— Мелисса! — рявкнула старшая женщина.
Девушка остановилась, как вкопанная, и резко повернулась, пыль взвихрилась у ее босых ног.
— Веди себя с достоинством. Жрица Теры не бегает, как испуганная крестьянка. Она не впадает в панику.
Девушка покраснела.
— Да, госпожа.
Снова повернулась и быстро пошла к конюшням.
Ифигения мрачно улыбнулась. Она знала, какой ее видят все: величественной и неприступной; ее серо-стальные волосы были сильно зачесаны назад, подчеркивая ястребиный нос и свирепые брови. Никто не видел под морщинистой, обвислой кожей ту молодую жрицу, которая тоже бегала, как жеребенок, опьяненная здешней свободой, жизнью, полной неожиданных удовольствий. Все видели только женщину, состарившуюся на службе Благословенному острову.
Жрица посмотрела на Коня.
— Ну, Великий жеребец, что это означает? Геликаон Сжигатель здесь, на острове Тера. Враг моей крови и моего дома.