Троя. Падение царей - Уилбур Смит 15 стр.


Жрица посмотрела на Коня.

— Ну, Великий жеребец, что это означает? Геликаон Сжигатель здесь, на острове Тера. Враг моей крови и моего дома.

Мысль о том, что «Ксантос» отправился в набег, быстро промелькнула в ее в голове и так же быстро была отринута. Царь Приам был покровителем острова, и, какое бы отвращение Ифигения ни питала к его излишествам, она должна была признать, что царь умело исполняет долг покровителя, поставляя золото и войска для защиты Благословенного острова. Если неприкосновенность Теры будет нарушена, и троянцы, и микенцы пожалеют об этом. Все воюющие стороны это знали.

Нет, Геликаон, должно быть, выступает в роли посланника. Жрица не ожидала столь скорого ответа на свое посольство. Сердце ее забилось быстрее. Может, она добилась успеха, и Андромаху удастся весной заманить на Теру.

Она прижала руку к груди и расслабилась, откинувшись на спинку скамьи. Как бы ей ни хотелось поскорей выяснить, почему появился «Ксантос», у нее не было сил сойти вниз, в гавань.

Нехорошо, так как мужчины, высаживавшиеся на Благословенный остров, допускались не дальше деревянного приемного зала на покрытом черным песком берегу. Поэтому либо ей придется разрешить Сжигателю подняться к храму, либо выяснить его намерения с помощью посредников.

Допустить мужчину в храм — тем более такого подлого, как Сжигатель, — будет святотатством, но если жрица понадеется на других, не таких хитрых, как она сама, это будет чревато неправильным пониманием истинной цели его визита.

Признаться, раньше мужчины уже разгуливали по острову. Приам входил в храм сорок лет тому назад. Ифигении тогда было четырнадцать, она была тут новенькой и с любопытством смотрела на мужественного царя и его молодую царицу — женщину темной красоты и еще более темного честолюбия.

Жрица положила руку на массивное копыто Коня.

— Ты был тогда более впечатляющим, друг мой, — сказала она, вновь поражаясь искусству строителей.

Мастера из Трои и Хаттусы построили главный массив храма из песчаника — огромное прямоугольное здание с башней на одном конце. Потом умелые плотники с Крита и из Афин покрыли его дубовой обшивкой, так что на расстоянии возникала иллюзия ног, шеи и огромной головы. Египетские художники прибыли на Благословенный остров, чтобы покрыть деревянного коня побеленной штукатуркой, а потом, раскрасив, вдохнули в него жизнь. Теперь во многих местах краска облупилась, и сквозь штукатурку проглядывала деревянная обшивка, потрескавшаяся и рябая.

Однако с моря белый деревянный конь все еще выглядел величественным — массивный часовой, возвышающийся над островом.

Снова встав и подойдя к краю утеса, Ифигения увидела внизу огромную галеру с нарисованным на парусе черным конем — корабль пристал к берегу, и там повсюду сновали люди. Вскоре она обо всем узнает.

Ифигения рассердилась, когда царица Гекуба приказала отослать Андромаху в Трою. В этой девушке были сила и энергия, которые никак не следовало тратить на то, чтобы потакать мужским амбициям. Андромаха сама была в ярости. Она ворвалась в главные покои и стала спорить с Ифигенией.

Жрица с любовью улыбнулась, вспомнив это. Зеленоглазая Андромаха боялась ее, как и все остальные здешние женщины. Но сила ее духа была такова, что она могла побороть свой страх и отстаивать то, во что верила, и часто так поступала. Ифигения восхищалась тем, как твердо держалась Андромаха в тот день. Закрыв глаза, она мысленно представила себе сердитую молодую жрицу. Ее любовница Каллиопа в тревоге стояла рядом, опустив глаза.

Андромаха отказалась покинуть Теру, и Ифигения попыталась объяснить, насколько необычные сейчас обстоятельства.

— Необычные? — взорвалась Андромаха. — Ты продаешь меня за золото Приама! Что в этом необычного? Женщин продавали с тех пор, как боги были молоды. Хотя всегда продавали мужчины. Это то, чего мы научились ожидать от них. Но от тебя?

И это было больно, как кинжал, воткнутый в живот. Ифигения десятилетиями боролась за то, чтобы Тера осталась независимой от могущества царей, чтобы здесь было безопасно. Иногда это требовало непоколебимой храбрости, но часто приходилось идти на компромисс.

Вместо того, чтобы сломить Андромаху, заставить ее подчиниться, Ифигения заговорила мягко, и слова ее были полны сожаления.

— Дело не только в золоте Приама, Андромаха, но в тех возможностях, которые это золото дает. Без него не будет храма на острове Тера, не будет царских дочерей, умиротворяющих чудовище под землей. Да, было бы замечательно, если бы мы могли не обращать внимания на желания могущественных людей вроде Приама и безмятежно выполнять здесь свой долг. Однако такая свобода — лишь мечта. Ты больше не жрица Теры. Ты покинешь остров завтра.

Андромаха больше не спорила, и это показало, что два года, проведенные на Благословенном острове, сделали ее мудрей и она, наконец, начала понимать необходимость таких компромиссов.

Ифигения знала: Андромаха, вероятно, не будет выказывать подобного понимания, когда вернется на Теру весной. Она будет взбешена, обнаружив предательство. Но ее ярость ничего не значила в сравнении с потребностями Теры. Безопасность храма была жизненно важна, важнее любой жизни.

Наконец жрица услышала фырканье осликов и позвякивание уздечек, встала и подошла к краю утеса. Внизу она увидела трех наездниц верхом на осликах: они медленно поднимались по извилистой тропе от гавани. Первой ехала жрица Колея. Она повернулась и болтала с двумя другими — черноволосой девушкой, которую Ифигения не знала, и… Андромахой.

Старая жрица поднесла руку к сердцу. Андромаха уже здесь? Пересекла зимнее море, прибыв из Трои?

— Нет! — прошептала она. — Слишком рано! Еще слишком рано!

Андромаха сидела на спине маленького ослика, который медленно тащился вверх по крутой узкой тропе. Далеко внизу «Ксантос» был наполовину вытащен на берег. Люди, казавшиеся с такой высоты не крупнее насекомых, суетились вокруг корабля.

Жрица снова посмотрела на Кассандру. Когда посетившие остров люди поднимались по этой предательской тропе, они почти всегда нервно сжимали губы, сознавая, что малейшее неудачное движение пошлет их вниз, навстречу смерти. Но не Кассандра. Она, казалось, дремала, у нее был отсутствующий взгляд.


Раньше, на берегу, когда Андромаха приказала Ониакусу принести ей украшенный ларец, Кассандра ушла вместе с моряком и вернулась, неся на плече старый холщовый мешок.

— Что у тебя там? — спросила Андромаха.

— Подарок для друга, — ответила Кассандра с застенчивой улыбкой.

— А ты могла бы нести его в чем-нибудь… другом, более подходящем? Верховная жрица — грозная и сердитая женщина. Она станет высматривать любой поступок, который можно будет расценить как оскорбление или нарушение ее приказа.

— Ты ее не любишь, — сказала Кассандра.

Андромаха засмеялась, но смех ее был невеселым.

— Никто не любит Ифигению, младшая сестра. Как и ее брат Агамемнон, она холодная, суровая и бессердечная.

— Ты просто сердишься, потому что она позволила твоему отцу отослать тебя в Трою.

— Она продала меня за золото.

Неся свой мешок, Кассандра подошла к двум жрицам, посланным, чтобы их приветствовать. Андромаха знала одну из них, Колею, самую младшую дочь царя Лесбоса. Она появилась на острове в том же году, что и Андромаха. Колея, чьи темные волосы были завязаны в хвост, стала выше и стройнее, чем запомнилась Андромахе. Вторая девушка, светловолосая и веснушчатая, была примерно того же возраста, что и Кассандра, и казалась испуганной.

Геликаон подошел по песку и встал рядом с Андромахой. Она очень хорошо чувствовала тепло его тела, хоть он не прикоснулся к ней. Каждый раз, когда они разговаривали после той ночи на Миное, Андромаха слегка дрожала при звуке его голоса. Боясь, что краснеет, она опустила голову.

— Гектор и Приам считают, что от этого приглашения разит предательством, — негромко проговорил Геликаон низким от беспокойства голосом. — Они боятся, что тебя заманили на Теру по приказу Агамемнона. Но здесь и поблизости нет других кораблей, только маленький египетский торговый парусник. Я не знаю Верховную жрицу, поэтому не могу судить о ее поступках. Но ты ее знаешь.

Андромаха посмотрела в его сапфировые глаза и увидела, что они затуманились тревогой.

— Она меня не любит, — ответила она, заставив себя говорить твердо и четко, — и у нее есть свои причины желать, чтобы я была здесь. Но мы это уже обсуждали. Это может быть западней. Но она прежде всего Первая жрица Теры, а уж потом микенка. Я не верю, что она выполнила бы требование брата, если бы это нанесло ущерб Благословенному острову. Скорее всего, она хочет наказать меня, а не предать.

— За Каллиопу, ты имеешь в виду? — спросил он, показав на изукрашенный ларец в ее руках.

— За Каллиопу, ты имеешь в виду? — спросил он, показав на изукрашенный ларец в ее руках.

Андромаха кивнула.

— Когда ты вернешься, моя любовь? — спросил Геликаон тихо.

— Утром.

— Я буду ждать тебя, как только рассветет.

— Я приду.

— Если ты не придешь, я отправлюсь за тобой со своими людьми. Позаботься, чтобы старая ведьма это поняла.

— Она дочь Атрея и микенская царевна. Она поймет это и без слов. Не совершай опрометчивых поступков!

Геликаон наклонился ниже, коснувшись ее волос, и слегка похлопал по ларцу в ее руках.

— Опрометчивые поступки могут быть необходимы, если ведьма обнаружит, что ты ей лжешь.

У Андромахи пересохло во рту.

— Что ты такое говоришь?

— Я знаю тебя, Андромаха, — прошептал он. — Ты бы никогда не отдала душу своей подруги на служение монстру. В тебе этого нет. Где ты нашла эти кости?

— Ксандер их мне принес. Это череп и бедренная кость убийцы.

Геликаон усмехнулся.

— Что ж, они с Минотавром должны друг другу подойти.


Ифигения сидела одна в прохладе огромного приемного зала храма. Резное кресло с высокой спинкой было неудобным, но у Верховной жрицы больше не было сил долго стоять.

В конце концов появились две посетительницы; они вошли в храм с яркого солнца и остановились, моргая, пока их глаза привыкали к полумраку. Андромаха, чьи распущенные волосы сияли красным в падавшем из дверного проема свете, была одета в зеленый хитон и держала ларец из эбонита. Темные волосы Кассандры тоже были распущены. Лицо ее было бледным и осунувшимся, глаза возбужденными; она щурилась, оглядываясь по сторонам почти в темноте. На пол у своих ног она уронила холщовый мешок.

Колея шагнула вперед.

— Моя госпожа, вот…

— Я знаю, кто они, — сказала Ифигения сурово. — Теперь ты можешь идти.

Девушка кивнула и выбежала обратно на солнце.

С трудом встав, Ифигения шагнула к Андромахе.

— Я рада, что чувство долга не покинуло тебя.

Она помолчала, потому что Андромаха пристально и печально смотрела на нее. На мгновение это смутило старую жрицу, потом она поняла.

— Я выгляжу так ужасно? — холодно спросила она.

— Мне жаль, что я застала тебя нездоровой, — ответила Андромаха.

Искренность ее слов тронула Ифигению.

— Я была больна, но давай не будем задерживаться на этом. Твое появление меня удивило. Мы ожидали тебя только весной.

— Ритуал умиротворения Минотавра не должен откладываться надолго, — ответила Андромаха, и Ифигения увидела, что выражение ее лица изменилось.

Участие и беспокойство о здоровье жрицы ушло; его сменил вызывающий взгляд, который Ифигения помнила очень хорошо.

— Ты привезла останки Каллиопы?

— Привезла.

Андромаха поставила изукрашенный ларец на пол и собиралась его открыть, как вдруг Кассандра шагнула вперед и положила у ног Ифигении свой мешок.

— Кости Каллиопы здесь.

Кассандра нагнулась к мешку и растянула тусклую серую ткань. Развязав ее, она показала сияющие белизной кость и череп.

Ифигения перевела взгляд с одной женщины на другую.

Андромаха побледнела.

— Как ты могла так поступить, Кассандра? — прошептала она.

— Потому что меня попросила Каллиопа. Она хотела вернуться домой, на Благословенный остров, где была счастлива. Она хотела лежать в земле тамарисковой рощи, рядом с храмом Артемиды.

— Ты не понимаешь, что ты наделала.

Андромаха шагнула вперед, сжав кулаки.

На мгновение Ифигении показалось, что она ударит девушку. Вместо этого Андромаха взяла кости из рук Кассандры и прижала к себе. Она с вызовом уставилась на Ифигению.

— Ты не получишь ее. Ни кости ее, ни дух.

Ифигения не обратила внимания на ее слова; она окликнула Кассандру:

— Подойди сюда, дитя, и дай мне на тебя посмотреть.

Кассандра шагнула к ней, и Ифигения, взяв ее за руки, тихо проговорила:

— В тамарисковой роще, сказала ты?

— Да.

— А ты знала, что я собираюсь сковать ее дух?

— Знала. Дело было не в костях, а в том, чтобы заманить Андромаху на Теру.

— Да, так и есть. И мне удалось сделать и то, и другое — и потерпеть неудачу и в том, и в другом, — сказала Ифигения, протянув руку и откинув со лба Кассандры темный локон. — О тебе так много говорили, дитя, и теперь я вижу, что большая часть сказанного была чушью. Может, тебя и коснулась луна, но Артемида даровала тебе умение видеть. Итак, скажи Андромахе, зачем она нужна мне здесь.

Кассандра повернулась к сестре:

— Она хотела спасти тебя от Агамемнона, а не передать ему. Но она думала, что ты появишься здесь весной, когда откроется новый мореходный сезон, как раз перед тем как начнется осада. Тогда ты никак не смогла бы вернуться, и тебе пришлось бы остаться здесь.

— Зачем? Ты так заботишься обо мне, госпожа? — насмешливо спросила Андромаха.

Ифигения выпустила руки Кассандры.

— Благословенный Остров остается свободным только потому, что возглавлявшие его женщины всегда были сильными, бесстрашными и не боящимися мира мужчин. Я умираю, Андромаха. Ты это видишь. Острову Тера скоро понадобится новая предводительница. Я надеялась, что ею станешь ты.

Андромаха некоторое время молча глядела в лицо Ифигении и, в конце концов, тихо проговорила:

— Но я теперь замужем, и у меня есть сын.

— Ни твой муж, ни твой сын не переживут нападение на Трою, — сурово ответила Ифигения. — Ты тоже умрешь или станешь рабыней, если останешься там.

Гнев снова засветился в глазах Андромахи.

— Такова, может, точка зрения микенки, — ответила она, — но не моя. Во-первых, там есть Гектор и Троянская конница. Потом есть наши храбрые союзники, такие как Геликаон и мой отец Ээтион. Но даже если не брать в расчет этих мужей войны, среди врагов должны быть такие, кто отступится от глупой гордости и зависти, имя которой — Агамемнон.

Плечи Ифигении поникли, она с облегчением вернулась в кресло.

— Гордость? — тихо переспросила она. — Ты думаешь, что Агамемноном движет гордость? Это не так, и вот почему эта война не может разрешиться мирно.

Кассандра села у ног Ифигении, положив темноволосую голову на бедро старой женщины.

— Тогда зачем? — спросила Андромаха. — И не говори мне о бедной Елене и великой любви Менелая, которой тот к ней воспылал.

Ифигения улыбнулась холодной улыбкой.

— Нет, Елена вообще не входит в игру; хотя, если Приам вернет ее, войска Агамемнона не будут настолько могучими. Но теперь это уже не так важно.

Она посмотрела в зеленые глаза Андромахи.

— Ты знаешь, что мой отец нарисовал на своем щите?

Андромаха нахмурилась.

— Мне говорили — змею.

— Змею, пожирающую собственный хвост, — сказала Ифигения. — Атрей обладал чувством юмора. Его полководцы непрерывно подталкивали его к завоеванию чужих земель. Мой отец выдержал много битв, но только против тех, кто нам угрожал. Армия как огромная змея. Ее следует кормить и направлять. Чем больше земель подчиняют себе цари, тем большее войско им нужно. Чем больше войско, тем больше золота требуется, чтобы его содержать. Понимаешь? Когда завоеватель входит в каждый новый захваченный город, его сокровища растут, но растет и его армия, иначе не удержать завоеванные земли. Атрей это понимал, отсюда и змея на его щите. Ведь когда воинов не кормят, когда им не платят и когда не дают им задач, войско обращается против себя самого. Таким образом, завоеватель вынужден вести войны все дальше и дальше от родных земель.

Ифигения подняла руку и позвала. Немедленно из-за колонны появилась жрица и побежала к ней.

— Воды, — приказала Ифигения.

Жрица пробежала по всему залу и быстро вернулась с черпаком воды и серебряным кубком. Ифигения взяла у нее кубок и жадно выпила, потом снова внимательно посмотрела на Андромаху.

— У Агамемнона больше нет выбора. Он должен создать империю — или погибнуть от руки какого-нибудь узурпатора из числа собственных воинов.

— Но в Микенской земле есть золотые рудники, — возразила Андромаха. — Все знают, что Агамемнон богат даже без завоеваний.

— Да, три рудника, — сказала Ифигения. — Только один из них дает достаточно золота, чтобы содержать хотя бы тех, кто работает на этом руднике. Самый большой и некогда самый богатый рудник обрушился два года тому назад.

Андромаха была ошеломлена.

— Ты говоришь, что у Агамемнона нет золота?

— Он добывает золото на войне, но недостаточно. Он одалживает золото, но этого тоже недостаточно. Он обещает золото, и обещает его слишком много. Его единственная надежда — что Троя будет побеждена и что богатства этого города попадут к нему в руки. И так случится, Андромаха. Воинов, которых он приведет, будет столько же, сколько звезд на небе. С ними будет Ахилл — подобный Гектору, непобедимый в битве. И мудрый Одиссей, хитрый, как лиса, и на войне смертельно опасный. Старый Острозубый тоже будет там. Может, он и жаден, но Идоменей — царь битв, которого стоит бояться. Троя не сможет выстоять против них.

Назад Дальше