— Ты спрашивал меня, за что мы сражаемся. Тот маленький мальчик, Астианакс, теперь царь Трои. Мы сражаемся за него. Но не потому что он царь. Мы сражаемся сегодня за всех женщин и стариков во дворце, которые полагаются на нас. За людей, которые не могут сражаться сами. Мы пустим в дело мечи, чтобы защитить слабых, а не чтобы убивать их и отобрать то, чем они владеют. Последнее мы оставим меньшим людям.
Банокл пожал плечами.
— Как скажешь, — ответил он.
Потом прищурился, вглядываясь в разгорающийся свет.
— Вот и они! — сказал он.
Каллиадес проворно встал и взглянул поверх зубчатой стены. У него упало сердце. Им все еще противостояла орда. Казалось, сотни врагов, убитые у Скейских ворот, ничего не изменили. Хорошо хоть, большинство защитников отдохнули ночью, пока нападающие пировали и убивали.
Каллиадес услышал стук лестниц, ударяющих о край стены.
Банокл внезапно выпрямился и проревел врагу:
— Я Банокл! Придите ко мне и умрите, вы, мразь!
Туча стрел взмыла над стеной. Одна задела искалеченное ухо Банокла, и тот быстро пригнулся, ухмыляясь.
Переглянувшись, Банокл и Каллиадес выждали несколько мгновений, а потом как один вспрыгнули на стену, чтобы встретиться с врагом.
Огромный микенский воин добрался до верхушки лестницы, и меч Аргуриоса врубился в его лицо. Обратным движением Каллиадес разрубил бородатое лицо еще одного нападающего, потом взглянул вдоль наружной части стены. К этой стене было приставлено всего лестниц двадцать.
«От нас требуется всего лишь убить двадцать воинов, — подумал Каллиадес, — а потом продолжать в том же духе, пока атака не захлебнется».
Справа от него Банокл рассек мечом горло нападавшего, потом вышиб мозги другому. Воин с заплетенной в косы бородой перелез через заграждения стены с топором в руке. Банокл позволил ему это сделать, а как только тот спрыгнул на стену, воткнул меч ему в живот. Тот упал, и Банокл пырнул его в спину, схватил топор убитого и взмахнул им, целя в следующего противника; топор раздробил нагрудник и плечо врага.
Стрелы снова взмыли над стеной. Большинство прошли слишком высоко и улетели во двор, никого не ранив, но два защитника упали, а одна стрела воткнулась в верхнюю часть нагрудника Банокла.
Слева Каллиадес увидел трех микенских воинов, забравшихся-таки на стену; они помогали остальным последовать за ними. Каллиадес ринулся на них, мгновенно зарубил одного, толкнул плечом второго, и тот рухнул вниз, ударившись головой о крепостную стену. Третий кинулся вперед, целя мечом в живот Каллиадеса. Царский Орел отвел удар и рассек своим мечом шею нападавшего. Второй микенец попытался встать, и Каллиадес вонзил меч ему под ключицу, так что клинок проник в грудь.
Потом Каллиадес посмотрел на Орла, который помог ему, и узнал Полидороса.
— За царя! — закричал юный помощник, выпотрошив еще одного атакующего и рубанув по шее другого.
И продолжалась яростная битва.
Глава 32 Женщины Трои
Андромаха положила связку стрел на ограждение балкона, стянула свои непослушные волосы кожаным шнурком и вытерла о тунику влажные ладони. Потом посмотрела на других женщин на балконе дворца. Некоторые наблюдали за ней, нервно подражая ее движениям; другие зачарованно смотрели на свирепую битву, кипевшую во дворе дворца. Все знали: битва не продлится долго. Их доблестные воины, защищающие укрепления, отбивали врагов, накатывающих волна за волной. Теперь, в знойный полдень, Андромаха по пронизывающему до костей ознобу понимала, что дело идет к концу.
Она наблюдала, как уносившие раненых, по большей части старики, с трудом возвращаются с носилками ко дворцу.
«Зачем? — гадала она. — Наши раненые воины спасены только для того, чтобы погибнуть чуть позже, когда враг ворвется во дворец. Мы не можем удержать стену. Она недостаточно высока, и у нас не хватает людей. Мы не сможем удержать дворец».
Андромаха закрыла глаза. Отчаяние угрожало поглотить ее.
— Госпожа, ты мне не поможешь?
Ее юная прислужница Анио старалась надеть выданный ей нагрудник. Хотя нагрудник был сделан на маленького мужчину, он был слишком широк, и застежки падали с тонких плеч девушки.
Андромаха терпеливо отстегнула ремни и потуже связала их вместе.
— Вот, — сказала она. — Так лучше. Ты выглядишь, как черепаха, которой выдали слишком большой панцирь.
Анио улыбнулась, а другая девушка засмеялась, и Андромаха почувствовала, как напряжение отпускает ее. Осталось десять Женщин Коня, не убежавших из города женщин и девушек, младшей из которых было пятнадцать лет. Некоторые остались, потому что у них не было семьи и им некуда было идти, другие — потому что остались их семьи, убежденные, что великие стены никогда не падут. По приказу Каллиадеса Андромаха привела всех женщин на выходящий во двор высокий балкон. Только Пенфиселея ушла на укрепления, чтобы сражаться рядом с фракийскими лучниками.
Андромаха нахмурилась, сердясь на себя за свое отчаяние, пусть мимолетное. «Ты дочь царя, — сказала она себе. — Ты не скулишь и не жалуешься на судьбу. Маленькая Анио может заставить себя улыбнуться, несмотря на отчаянное положение. Ты должна чувствовать себя польщенной тем, что стоишь рядом с ней».
Андромаха наблюдала за мужчинами на стене, и ее сердце переполняла гордость. «Они троянские воины, — подумала она. — Мы все — троянские воины. Мы будем сражаться здесь и, может быть, умрем, но о нас будут рассказывать истории, и имя Трои не будет забыто».
Знакомый голос прошептал ей на ухо:
— Да, Андромаха, да! Будь сильной! Посмотри на север, и помощь придет. Перед концом мы встретимся снова, сестра.
Кассандра! Голос девушки звучал так ясно, словно та была здесь, и Андромаха огляделась по сторонам. Она мысленно окликнула сестру, но не получила ответа.
«Посмотри на север», — сказала Кассандра. Одиссей сказал ей то же самое.
В этот миг, с ужасающей внезапностью, враг прорвался через стену.
Восемь микенских воинов пробились через строй защитников, сбежали вниз по ступеням укреплений и бросились через мощеный двор ко дворцу.
— Приготовьтесь! — прокричала Андромаха своим лучницам, вскинув руки и наложив стрелу на тетиву.
Остальные женщины сделали то же самое.
— Ждите!
Она холодно наблюдала за приближающимися воинами.
Потом крикнула:
— Стреляйте! — и туча стрел ударила в бегущих мужчин.
Каждой женщине хватило времени, чтобы выпустить две или три стрелы, и пять нападающих были ранены. Двое упали, трое, спотыкаясь, продолжали идти. Когда мужчины добрались до закрытых дверей мегарона, откуда было некуда деться, они попытались взобраться по отвесным каменным стенам. Только один ухитрился добраться до балкона. Когда его рука ухватилась за верх ограждения, Андромаха вытащила свой бронзовый кинжал. Она подождала, пока лицо врага появится над верхом ограждения, и вонзила кинжал ему в глаз. Тот упал, не вскрикнув.
Андромаха снова посмотрела на битву на укреплениях. Линия защитников была в нескольких местах прорвана, и через нее пробились еще несколько микенцев. Троянцы начали оттягиваться назад, шаг за шагом, пытаясь удержать строй, пока их безжалостно теснили ко дворцу.
— Ждите! — приказала Андромаха женщинам, видя, что некоторые из них снова подняли луки. — Опустите луки, немедленно! Помните, что нам приказано!
Под ними раздался стон и рокот открывающихся дверей мегарона. С громким стуком копыт по камням последние конники в городе выехали из дворца. Шеренга защитников быстро разделились, подавшись вправо и влево. Всадники галопом промчались через брешь в центре и с пиками и копьями врезались во врага; в их отряде были все оставшиеся в городе кони.
Андромаха увидела черного жеребца Героя, который нес Гектора в его последний поход. Жеребец пятился и бил копытами вражеских воинов. Потом все, что могла рассмотреть Андромаха, — это мельтешение воинов и коней, и все, что могла расслышать, — это крики людей и ржание лошадей, да лязг металла, да звук разрываемой плоти.
То был доблестный последний удар, но этого было слишком мало. Ворота дворцовой стены распахнулись, и сотни вражеских воинов присоединились к задним рядам орды. Троянцы отступали, они храбро бились, но все время отходили назад.
— Приготовьтесь, — приказал Андромаха Женщинам Коня. — Не стреляйте наобум. Дайте себе время прицелиться. Мы не можем рисковать подстрелить наших людей. Пусть не пропадет зря ни одна стрела. Всегда цельтесь высоко. Если вы промахнетесь в лицо выбранного вами человека, вы можете попасть в того, кто стоит за ним.
Эти указания она в последние дни вбивала в головы своих лучниц снова и снова, пока не стала ловить себя на том, что бормочет их во сне.
Теперь вражеские воины сражались уже на расстоянии выстрела из лука, но Андромаха все еще ждала. Потом увидела, как бородатый, заляпанный кровью воин в микенском шлеме посмотрел вверх, на нее, и ухмыльнулся.
— Стреляйте! — крикнула Андромаха.
Прицелившись высоко, в лицо этому человеку, она выпустила стрелу, и та вонзилась в его щеку. Через миг на тетиве Андромахи уже лежала новая стрела. Она выстрелила в воина с поднятым мечом. Стрела глубоко вонзилась в его руку выше локтя, и Андромаха увидела, как он выронил меч.
Она помедлила мгновение, чтобы посмотреть на остальных женщин, стреляющих по приближающейся орде. Лица лучниц были решительными, движения уверенными. Стрела за стрелой находили цель.
Сердце Андромахи исполнилось радости.
— Мы — троянские женщины! — крикнула она врагу. — Идите против нас, и мы вас убьем!
Она больше не видела внизу троянских защитников, их скрывал выступающий балкон. Она и ее лучницы продолжали стрелять в скопище вражеских лиц. Андромаха не слышала, как закрылись двери мегарона.
Казалось, она стреляла совсем недолго, но вдруг Андромаха поняла, что уже темнеет. У нее болело плечо.
— Андромаха, назад! Андромаха!
Она почувствовала, как кто-то схватил ее за руку и обнаружила, что ее тащат прочь с балкона. Сопротивляясь, Андромаха подняла глаза.
— Каллиадес! Мы должны сражаться! — крикнула она.
— Мы сражаемся, Андромаха. Но тебе надо отдохнуть. Ты ранена.
— Двери закрыты?
— Мы отступили в мегарон и закрыли двери. Враг несет лестницы к балкону. Сражение здесь будет рукопашным. Это единственное место, где у них есть надежда ворваться во дворец, пока они не сумеют открыть двери мегарона. Твои женщины были великолепны, и им еще предстоит сыграть свою роль. Нам понадобятся ваши луки на галерее. Но сперва ты должна отдохнуть, — настойчиво повторил он. — Уже пора. А потом ты будешь готова снова сражаться.
Андромаха кивнула и посмотрела на рану на своем плече. Обильно текла кровь, и она поняла, что наконечник стрелы сильно рассек ей плечо, хотя и не помнила, как это случилось.
— Я позабочусь о своей ране, как только займутся остальными женщинами.
— Ими уже занимаются. Ты осталась на балконе последней.
— Кто-нибудь из них ранен?
— Да, но раны несерьезные.
— Тогда я должна повидать сына.
Каллиадес кивнул.
— Очень хорошо. Иди, повидайся с сыном. А я найду того, кто займется твоей раной.
Андромаха прошла по дворцу и пробралась через мегарон, забитый людьми и лошадьми, едва замечая, что творится вокруг; мысли ее беспорядочно кружились. Она все еще чувствовала в ладони гладкое дерево лука, прямизну каждой стрелы в пальцах, напряжение в руках, когда она оттягивала тетиву, прежде чем мягко отпустить. И так — снова и снова.
Покои царицы были темными и пыльными. Их окутывала неподвижность, тяжелая, как пыль. Ранеными занимались в одной из комнат царицы, поэтому Андромаха быстро прошла мимо и добралась до задней комнаты, где спали мальчики.
Астианакс и Декс спали крепко, уложенные в одной постели.
Андромаха понаблюдала, как они дышат, погладила обе маленькие головки, одну рыжую, другую светловолосую.
Кружение мыслей в ее голове медленно успокаивалось.
Сзади вдруг кто-то нерешительно окликнул:
— Андромаха?
Она вздрогнула и обернулась.
— Ксандер! — удивленно сказала Андромаха, обнимая веснушчатого лекаря.
Каллиадес, который привел юношу, приподнял бровь.
— Этот парень говорит, что он лекарь. Ты явно его знаешь.
— Он мой добрый друг, — сказала Андромаха, — и друг Одиссея. Мы путешествовали вместе. Я боялась, что ты погиб, Ксандер. Ты так давно пропал.
Пока юноша осматривал ее плечо и накладывал на рану мазь и повязку, Андромаха рассказала Ксандеру о своем путешествии и о том, как Гершом внезапно покинул «Ксантос», а Ксандер объяснил, как очутился во вражеском лагере, и рассказал о времени, проведенном с Одиссеем и Ахиллом.
— Ты должен был послушаться совета Уродливого, — сказала Андромаха, — и бежать из города.
— Ты же не сбежала, — тихо возразил он.
Андромаха вспомнила свой последний разговор с Политом и с улыбкой покачала головой.
— Ты прав, Ксандер. Не мне тебя судить.
Ксандер осмотрел глубокую рану на бедре Каллиадеса.
— Она сильно воспалена, — сказал он, нахмурясь, — и, думаю, начинается нагноение.
Он вынул из сумки несколько коричневых сухих растений.
— Это мох с деревьев, — объяснил он Каллиадесу и Андромахе. — Старый, но все еще способный очищать.
Ксандер привязал мох к ране.
— Ее давно уже следовало бы зашить, — сказал он воину. — Боюсь, что теперь она всегда будет причинять тебе боль.
Каллиадес ответил:
— Если я переживу сегодняшний день, я буду радоваться боли.
После того, как лекарь и воин ушли, Андромаха осталась сидеть со спящими мальчиками. Она рассматривала лицо Астианакса, ища черты его отца в разлете бровей, в изгибе уха, и в который раз гадала, где сейчас Геликаон и «Ксантос». Потом знакомый демон вины снова шевельнулся в ее сердце, и она подумала о Гекторе. Андромаха поняла, как сильно по нему скучает, и поймала себя на том, что хочет, чтобы он был рядом. Она всегда чувствовала себя в безопасности рядом с Гектором. А рядом с Геликаоном всегда было опасно.
Андромаха подошла к выходящему на север окну, за которым угасал свет на равнине Симоиса. Ей вспомнилось ее путешествие в город в тележке, запряженной осликом, с грузом олова. Той ночью она смотрела вверх, на эти высокие окна, и гадала, есть ли кто-нибудь наверху, кто смотрит вниз. Сейчас же она глядела вниз, в темноту, и гадала, кто там, внизу. Теперь, когда ворота города были открыты, Агамемнон не будет попусту тратить людей на охрану отвесных северных стен.
Северные стены.
«Посмотри на север». Внезапно Андромаха поняла значение этих слов. Она высунулась в окно и посмотрела далеко вниз, на подножие утеса. Если она сможет раздобыть веревку, сумеет ли она спустить двух детей со стены и с этого обрыва? Андромаха шевельнула раненым плечом. Когда она двигала им взад-вперед, было не слишком больно, но когда она подняла руку над головой, боль стала мучительной. Она ни за что не сможет спуститься.
Однако Одиссей и Кассандра всегда давали хорошие советы, каждый по-своему. И они были правы: теперь это был единственный путь, если она хочет спасти сына.
Андромаха снова высунулась в окно. Тьма сгущалась, но, посмотрев вниз, она разглядела человека, карабкающегося по утесу вверх, к ней.
Сердце ее, казалось, внезапно стало биться медленней, стук его громом отдался в ушах. Андромаха не видела лица поднимающегося человека, не могла разглядеть, молодой он или старый и какого сложения, но без всякого сомнения знала: это Геликаон.
Чуть раньше в тот же день, когда солнце еще висело высоко в небе, Геликаон нетерпеливо стоял на носу «Ксантоса», пока огромная галера поднималась вверх по Симоису.
Геликаон пребывал в смятении с тех пор, как два дня тому назад, на Лесбосе, они повстречали судно киприотов, полное беженцев из Трои, и услышали о смерти Гектора и о падении города. Гектор мертв! В это невозможно было поверить. Раньше тоже, случалось, ходили слухи, что Гектор погиб. Но когда Геликаон услышал рассказы беженцев о поединке с Ахиллом, об отравленном клинке, о предательстве и об огромном погребальном костре, он с болью в сердце понял, что это правда.
Об Андромахе не было вестей, но Геликаон не сомневался, что она все еще жива; он знал, что каждая косточка в его теле заноет, когда Андромахи не станет в этом мире.
А теперь галера скользила по сужающейся реке, и Геликаон смотрел на юг, в сторону Трои. Гребцы продолжали оглядываться на город; лица их были угрюмы. Они наблюдали, как со стен рвется пламя, придавая бледному небу бронзовый отблеск.
Внезапно Геликаон понял, что не может больше ждать. Он приказал гребцам правого борта убрать весла, а гребцам левого направить галеру вбок. В тот миг, когда судно мягко ударилось о поросший тростником берег, Геликаон повернулся и обратился к своей команде:
— Вы все — дарданцы, — сказал он глубоким серьезным голосом. — Моя битва — не ваша битва. Я собираюсь в город и пойду туда один. Если кто-нибудь из вас желает вернуться в Дарданию, отправляйтесь немедленно, и да пребудут с вами боги. Те, кто останутся на «Ксантосе», отплывайте на рассвете. Если я не вернусь, Ониакус станет вашим капитаном. Он сперва отведет корабль на Теру, а потом последует за троянским флотом к Семи Холмам.
Геликаон посмотрел на своего помощника, и тот кивнул. Они все это детально обсудили, и Геликаон знал, что Ониакус точно выполнит его приказы.
Но люди разразились криками:
— Мы пойдем с тобой, Золотой!