Взгляд Геликаона обратился к Андромахе, как обращался всегда при малейшей возможности. Она сидела на носовой палубе под желтым навесом. Мальчики свернулись рядом с ней. Они все утро бегали по кораблю, восхищенные тем, что гребцы готовы по малейшему их знаку играть с ними и рассказывать им истории о море. А теперь, устав, оба заснули под тентом, защищавшим их от полуденного солнца.
Андромаха смотрела назад, в сторону Теры, хотя остров уже скрылся из виду. Геликаон теперь знал ее сердце, и понимал, что она не сожалеет, что оставила Кассандру, раз сестра просила ее об этом. Однако Андромаху печалило то, что ей пришлось оставить сестру умирать в одиночестве, под присмотром одной только старой жрицы.
Некоторое время после их отплытия Геликаон ругал себя за то, что не взобрался на утес, чтобы доставить девушку на «Ксантос», потом безжалостно отбросил эти чувства. Решение было принято. Он всегда будет с любовью вспоминать Кассандру, но теперь она стала частью прошлого.
Он оставил рулевое весло Ониакусу и пошел по кораблю; Геликаона неудержимо влекло к любимой. Он заставил себя помедлить, словно осматривая сетки с оружием (мечами, щитами, луками, стрелами), сложенные у бортов. Как обычно, благодаря заботливому надзору Ониакуса, все это находилось в безукоризненном состоянии: вычищенное и готовое к действию.
— Сегодня вечером мы вытащим корабль на берег, Золотой? — спросил седобородый Навбулий, ветеран, плававший на «Ксантосе» с тех пор, как судно спустили на воду на Кипре, а перед этим ходивший в море на Итаке.
— У Пещеры Свиной Головы или на Каллисто, если нам поможет восточный ветер.
Люди отозвались одобрительными криками и хмыканьем. Даже перед войной шлюхи на Каллисто были гостеприимнее, чем в любом другом месте Зеленого моря. Теперь в этих водах ходило мало кораблей, и галеру такого размера, как «Ксантос», встретят с восторгом.
Геликаон двинулся дальше. Он проверил огромные сундуки с глиняными шарами, лежащими в защитных соломенных коконах. Осталось только десять шаров. Он нахмурился, потом отмахнулся от этой проблемы. Все равно тут ничего нельзя было поделать. Существовала большая вероятность, что они достигнут конечной цели своего пути, не увидев ни одного корабля, не говоря уж о вражеском.
Ноги Геликаона ощутили крошечное изменение курса судна, и он оглянулся назад. Ониакус направлял галеру, чтобы поймать ветер, поэтому слегка повернул на север. Геликаон посмотрел туда, откуда они пришли. «Кровавого ястреба» больше не было видно. «Ксантос» двигался куда быстрее и оставлял меньший корабль все дальше и дальше позади.
— Как ты, Аргус? — спросил Геликаон жилистого старого моряка, сидящего на палубе, прислонясь спиной к скамье гребца.
Этот человек пострадал от ужасной раны в руку, полученной летом в битве у Киоса, когда микенский военный корабль прошел вдоль борта «Ксантоса», вырывая его весла из уключин.
Аргуса ударило веслом, отскочившим обратно, прежде чем он успел убраться с дороги. Его рука была сломана в стольких местах, что ее нельзя было сложить, поэтому ее отрезали почти по плечо. Старик пережил ампутацию, и, когда поправился, Геликаон разрешил ему вернуться на скамьи гребцов, потому что Аргус клялся, что может грести одной рукой так же хорошо, как большинство мужчин гребут двумя.
В ответ на вопрос Аргус кивнул.
— Гораздо лучше, раз я знаю, что нынче вечером мы будем на Каллисто.
Он подмигнул и ухмыльнулся.
Геликаон засмеялся.
— Только если не изменится ветер, — предупредил он.
И пошел к носовой палубе, зная, что Андромаха наблюдает за каждым его шагом. Геликаон подумал, что сегодня она выглядит изумительно, в шафрановом хитоне, неровно обрезанном у колен. Она носила кулон прекрасной работы, который он ей подарил, и теплые искры камня сочетались с огнем ее волос.
Но лицо ее было мрачным.
— Ты думаешь о Кассандре, — рискнул предположить Геликаон.
— Это правда, Кассандра никогда надолго не покидает моих мыслей, — призналась она. — Но сейчас я думала о тебе.
— О чем же ты думала, богиня? — спросил он, взяв ее за руку и покрывая ее ладонь поцелуями.
Андромаха приподняла брови.
— Я гадала, как долго мы сможем притворяться, будто мы не любовники, — ответила она, улыбаясь. — Кажется, я получила ответ на этот вопрос.
Хотя он стоял, отвернувшись от команды, Геликаон почувствовал на своей спине сотни взглядов и услышал, что люди замолчали. Потом, почти немедленно, вернулась обычная болтовня, как будто ничего не случилось.
— Кажется, они не удивлены, — сказал Геликаон Андромахе.
Она покачала головой, лицо ее светилось счастьем.
— Золотой!
Геликаон повернулся и увидел, что к ним по палубе бежит Праксос. На бегу мальчик пытался показывать назад.
— Думаю, это шторм!
Геликаон быстро посмотрел туда, куда показывал Праксос, в сторону Теры. На чистой линии горизонта появилось маленькое черное пятно. Похоже на шторм. Но это был не шторм. Геликаон наблюдал, как пятно растет и принимает форму темной башни. В животе его похолодело от ужаса.
Донесся далекий гул грома, и вся команда повернулась, чтобы посмотреть на темную башню, зловеще растущую на фоне бледного неба.
Прошло несколько мгновений, а башня все росла и росла, потом внезапно ее поглотил огромный выброс огня, осветившего небо на востоке. Звук взрыва ударил их, как стократно усиленный гром, как глубокий рев военного рога Ареса или как сам трубный глас.
— Это Тера! — крикнул кто-то. — Бог разорвал свои цепи!
Геликаон посмотрел на Андромаху.
Ее лицо побелело, как чистое льняное полотно, в глазах был страх. Она показала на горизонт, и Геликаон снова посмотрел в ту сторону. Облако взрыва, быстро распространяясь вверх и в стороны, затемнило небо на востоке. Но оно загадочным образом исчезло, когда море вздыбилось. Геликаон озадаченно смотрел на горизонт. Горизонт поднимался на его глазах.
С ужасающей ясностью он понял, что происходит.
— Убрать парус! — крикнул он. — Немедленно беритесь за весла!
Он приказал Ониакусу повернуть корабль, и его помощник прокричал команду гребцам.
Геликаон схватил с палубы канат, бронзовым кинжалом рассек его на три куска и бросил куски Андромахе.
— Забери мальчиков на нижнюю палубу и крепко привяжи к чему-нибудь прочному. Потом привяжись сама.
Андромаха уставилась на него.
— Почему? — спросила она. — Что происходит?
— Делай, что тебе сказано, женщина! — взревел он.
Показав на вздыбившийся горизонт, Геликаон обратился к команде:
— Это стена воды, она идет на нас, высокая, как гора! Через несколько мгновений она будет здесь. Все, кто накрепко не привяжется в чему-нибудь, погибнет! Мы будем грести прямо на волну, и «Ксантос» взлетит на нее. Это наш единственный шанс!
Теперь все могли видеть, что это такое: темная линия на горизонте, поднявшаяся высоко в небо, рвалась к кораблю со скоростью падающего на добычу орла. Перед волной летела огромная стая чаек, неистово уходящих от огромного вала.
Когда птицы промчались над «Ксантосом», небо потемнело, вопли чаек били людей по ушам, а хлопанье крыльев подняло ветер, закачавший судно. Гребцы на скамьях трудились изо всех сил, чтобы развернуть огромную галеру. Остальные члены команды срывали канаты и резали их на куски для себя и для гребцов. Все продолжали испуганно взглядывать на гигантскую волну, стремившуюся к ним.
Геликаон схватил какую-то веревку и побежал на кормовую палубу, где Ониакус прилагал все силы, чтобы удержать рулевое весло, подав его вбок. «Ксантос» поворачивался по узкому кругу. Геликаон тоже налег на весло и бросил еще один быстрый взгляд на волну. Она была громадной и с каждым мгновением становилась все больше. Сможет ли он сделать так, чтобы корабль поднялся на нее, спросил себя Геликаон? Он был уверен только, что волна не должна ударить их в борт, иначе галера будет мгновенно уничтожена. Их единственной надеждой было править прямо на волну. Весла и деревянные плавники, которые Халкей прикрепил к корпусу, удержат корабль на плаву.
— Мы привяжем рулевое весло так, чтобы оно держалось по центру, — сказал Геликаон Ониакусу, — но в придачу понадобятся силы нас обоих, чтобы удержать его в таком положении.
— Если мы вообще сможем это сделать, — с нескрываемым ужасом мрачно ответил его друг.
Корабль теперь двигался прямо на волну. Геликаон рассек веревку пополам, обмотал половину вокруг своей талии и привязал ее к поручню. Он сделал то же самое для Ониакуса, который смертельной хваткой сжимал весло.
— Золотой! — внезапно воскликнул Ониакус. — Что будет с глиняными шарами? Если мы выживем, они будут разбиты!
Геликаон посмотрел вверх, на волну, которая почти нависла над ними.
— Их смоет! — крикнул он. — О них я беспокоюсь в последнюю очередь!
Нос судна начал подниматься, когда достиг подножия волны. Геликаон видел повсюду глаза перепуганных людей, налегающих на весла, гребущих, как одержимые, пока за их спиной вставал ужас.
— Гребите, коровьи сыны! — взревел им Геликаон. — Гребите, если хотите жить!
Волна ударила в них, и Геликаон почувствовал, как корабль содрогнулся, будто разламывался надвое.
Потом раздался чудовищный стон, и судно начало подниматься на волну. «Это невозможно, — сказал себе Геликаон. — Волна слишком высока». Он боролся с ужасом в груди. «Если какой-нибудь корабль способен такое сделать, то только „Ксантос“, — подумал он.
А потом они очутились под водой. Геликаон не видел ничего, кроме крутящегося моря вокруг, он почувствовал, как воздух вырывается из его груди, когда галера резко накренилась на бок, бросив его на рулевое весло. Его швыряло, как тряпичную куклу, и он сосредоточился только на том, чтобы удержаться за весло, крепко вцепившись к него, чувствуя, что руки Ониакуса тоже держатся за весло. Судном было невозможно править. Все, что они могли сделать, — это крепко держаться и пытаться не утонуть.
На мгновение Геликаон вынырнул из воды и мельком увидел ужасающую сцену: корабль стоял над ним вертикально, гребцы гребли, как безумные, хотя большинство весел не касались воды. Потом море снова сомкнулось над его головой, и все, что он мог видеть, — это голубовато-зеленая толща.
Корабль качался и вертелся, падал и вздымался. Это длилось так долго, что Геликаон подумал: этому не будет конца. Он больше не знал, где верх, где низ, поднимается ли он к поверхности моря или погружается в его глубины. Он не знал, откуда исходят ужасающие звуки в его ушах — то ли это стонет корабль, то ли кричат люди, то ли вопят его измученные легкие.
Внезапно снова стало можно вдохнуть, и Геликаон сделал быстрый вдох, готовясь к новому резкому погружению. Но потом осознал, что они больше не под водой. Корабль поднялся на гребень огромной волны.
На мгновение Геликаон испугался, что они падают, что судно швырнет в глубокую впадину за волной. Но, посмотрев вперед, он понял, что это не ужасное падение, а плавный спуск. Как будто доблестный «Ксантос» поднялся на гигантскую морскую ступеньку. Геликаон согнулся, и его вырвало морской водой, скопившейся в животе.
Он оглядел палубу. Почти половина скамей была пуста, гребцов забрал себе Посейдон. Многие висели, утонувшие или потерявшие сознание, на веревках, привязывавших их к скамьям. Мачту вырвало из гнезда и унесло, так же как большинство поручней и много весел.
Ониакус лежал на палубе рядом с Геликаоном, полузахлебнувшийся, одна рука его была жестоко вывихнута. Геликаон с ужасом начал отвязывать свои веревки. Он должен был найти Андромаху и мальчиков. Если он почти утонул на верхней палубе, как мог кто-то выжить на нижней палубе корабля?
Он почувствовал, как на его руку легла ладонь. Ониакус с серым лицом приподнялся и положил здоровую руку на руку Геликаона, чтобы помешать тому отвязаться. Ониакус указал вперед; в глазах его был ужас.
— Идет еще одна волна! — крикнул он.
Глава 37 Рассвет нового дня
Человек, которого звали когда-то Гершомом, стоял в темноте, повисшей над Египтом, и смотрел на север.
Терпение было искусством, которым он овладел совсем недавно. Когда он был молод, ему требовалось ровно столько терпения, сколько нужно царевичу, привыкшему, что каждой его прихоти немедленно повинуются. Только так и никак иначе.
А потом пришел день, когда он в приступе пьяного гнева убил двух царских воинов. Перед ним встал выбор: быть ослепленным и сожженным заживо или бежать из Египта. Он бежал. Будучи беглецом, он работал на медных рудниках Кипра, и тогда ему тоже было мало пользы от терпения. Он работал до изнеможения, потом спал, потом снова работал.
Потом он встретился с народом моря — странствующими торговцами, пиратами и разбойниками с далекого северного края Зеленого моря. Он редко вспоминал теперь о тех днях, о времени, проведенном с Геликаоном на огромной галере «Ксантос», о своем добром друге Ониакусе, о Ксандере и о людях Трои, которых знал несколько недолгих лет. До него дошла весть о том, что армии осадили Трою, а совсем недавно он услышал о гибели Гектора и горевал о человеке, которого едва знал. Он гадал, что сталось с Андромахой и ее сыном, и надеялся, что она рядом с Геликаоном и счастлива.
За два дня перед тем, как он явился сюда с севера, Египет постигло бедствие: огромные волны опустошили землю, темное облако пепла пролетело по небу, принеся нескончаемую ночь. Волны пронеслись по Нилу, затопив его низкие берега, уничтожив посевы, снеся дома, утопив тысячи людей. Потом из-за реки, загрязненной падающим с неба пеплом и принявшей цвет крови из-за неистового бурления красного нильского ила, явились миллионы лягушек и тучи кусачих насекомых. Лягушки наводнили землю, прыгали и ползали по скудным припасам еды. Насекомые наполнили воздух, так что было трудно дышать, не вдыхая их. Они кусали обнаженные участки тела, распространяя на своем пути болезни.
Стоя в темноте на крыше, Пророк услышал позади какой-то звук. Повернулся и увидел Иешуа с ястребиным лицом.
— Сегодня солнце снова не встанет, — сказал друг Пророка со страхом в голосе. — Люди взывают к тебе, чтобы ты их спас. Они верят, что это ты вызвал катастрофу.
— Почему они так думают?
— Ты просил фараона освободить пустынный народ из рабства. Фараон отказался. Тогда солнце скрылось и пришли волны. Египтяне верят, что наш Бог, Единый Бог, сильнее их божеств и что он наказывает их.
— Но верит ли в это фараон?
— Он твой брат. Как ты думаешь?
Рискуя подвергнуться жестокому наказанию, от которого Ахмос бежал много лет назад, он пришел, чтобы повидаться со своим сводным братом, фараоном Рамзесом, и попросить правителя позволить рабам пустыни оставить земли Египта. Рамзес отказался. Он сидел на высоком, инкрустированном золотом троне, рядом с ним был его любимый сын; и Рамзес смеялся над наивностью своего брата.
— Ради нашей детской дружбы, — сказал он, — я не прикажу тебя казнить на сей раз. Но больше не злоупотребляй этой дружбой. Ты и вправду ожидал, что я махну рукой и отпущу рабов, просто потому что ты, известный преступник, просишь меня так поступить?
Когда разочарованный Ахмос ушел, сын фараона побежал за ним. Ахмос остановился и улыбнулся, глядя на него сверху вниз. Мальчику было лет десять, у него была шапка черных волос, умные глаза и яркая улыбка.
— Говорят, ты мой дядя, — сказал он. — Это правда?
— Возможно, — ответил Ахмос.
— Мне жаль, что мы не можем быть друзьями, — сказал мальчик. — Но я поговорю с отцом насчет рабов. Моя мать говорит, что он ни в чем не может мне отказать.
Мальчик улыбнулся, потом повернулся и побежал обратно к трону отца.
Стоя в темноте, Ахмос сказал Иешуа:
— Я думаю, что Рамзес — упрямый человек и что противоречить — в его натуре. Я сказал, чего от него хочу, следовательно, это последнее, что он мне даст.
— Тогда, возможно, ты должен был попросить его заставить наш народ остаться в Египте.
Пророк испуганно оглянулся и понял, что Иешуа с его холодными глазами пошутил. Ахмос засмеялся, этот звук странно разнесся над землей отчаяния.
— Я пойду и попрошу его снова. Может, теперь он уступит.
Когда Ахмос двинулся ко дворцу, он вспомнил давнюю ночь на острове Миное, когда он лежал у горящего куста, страдая от снов и видений, вызванных опием волшебницы-жрицы Кассандры. Он видел тогда могучие волны, реки, текущие кровью, тьму в полдень, опустошение и отчаяние. Он видел своего сводного брата с покрасневшими от горя глазами. Ахмос гадал, какая трагедия могла заставить так страдать имевшего холодное сердце фараона.
Иешуа поспешил за Ахмосом и схватил его за руку.
— Ты не можешь пойти! На этот раз он наверняка тебя убьет.
— Имей веру, мой друг, — ответил Ахмос. — Бог велик.
Наступило утро третьего дня с тех пор, как погибла Тера и по морю прошли волны.
Геликаон и его сын шагали в сумерках вдоль серого берега безымянного острова, шлепая босыми ногами по мелководью. Астианакс то и дело останавливался, чтобы вглядеться в мелкую воду. Один из моряков смастерил ему сеть для ловли креветок, и мальчику не терпелось поймать хоть одну. Пока ему попалась только пригоршня прозрачных моллюсков, которые трепыхались на дне сетки.
Когда мальчик останавливался, чтобы добавить в сеть еще одного-двух моллюсков, Геликаон терпеливо ждал. В конце концов, торопиться было некуда.
Астианакс снова поднял сеть, чтобы отец мог ее рассмотреть.
— Молодец, — сказал ему Геликаон. — А теперь давай вернемся в лагерь и съедим их.