— Ну, значит… — произнес Кузен Марв.
— Значит, мы вернем им деньги, — сказал Боб. — Именно этого они и ждут.
— А это? — Марв указал на руку.
— Мы не можем просто оставить это здесь, — сказал Боб. — Иначе копы выйдут на нас.
— Но мы же ничего не сделали.
— На этот раз ничего, — произнес Боб. — Но что, по-твоему, сделают с нами Човка и Папа Умаров, если копы займутся этим делом вплотную?
— Да, — сказал Марв. — Конечно, конечно.
— Ты должен взять себя в руки, Марв.
Марв при этих словах захлопал глазами:
— Это ты мне говоришь?
— Да, тебе, — сказал Боб и понес мешок в бар.
В крошечной кухне, рядом с грилем с четырьмя горелками и фритюрницей, у них был стол, на котором они готовили бутерброды. Боб расстелил на столешнице кусок вощеной бумаги. Вытянул из рулона над столом пищевую пленку. Вынул руку из раковины, куда сгрузил, чтобы обмыть, и замотал в пищевую пленку. Получившийся тугой сверток он упаковал в вощеную бумагу.
Марв наблюдал за ним из дверного проема, на его ошеломленном лице было написано отвращение.
— Похоже, ты проделывал такое тысячу раз, — заметил он.
Боб окинул его взглядом. Кузен Марв потупился и уставился в пол.
— А ты не спрашиваешь себя, что было бы, если бы ты не сказал о часах? — спросил он Боба.
— Нет, — сказал Боб, несколько резче, чем собирался. — Не спрашиваю.
— А я спрашиваю.
Боб заклеил края вощеной бумаги, и теперь рука была запакована, как какой-нибудь дорогой кий для пула или сэндвич в фут длиной. Боб положил сверток в спортивную сумку.
Они с Марвом вышли из кухни в бар и обнаружили там Эрика Дидса, который сидел за стойкой, положив перед собой руки, — просто парень в ожидании выпивки.
— Мы закрыты, — сказал Кузен Марв на ходу.
— У вас есть «Зима»?[11] — спросил Эрик.
— Кто бы у нас такое заказывал? — спросил Марв. — Мойша?
Боб с Кузеном Марвом обогнули барную стойку и уставились на Дидса.
Эрик поднялся:
— Дверь была не заперта, и я подумал…
Боб с Марвом переглянулись.
— Ничего личного, — сказал Кузен Марв Эрику Дидсу, — но иди-ка ты, на хрен, отсюда.
— А точно у вас нет «Зимы»? — Эрик направился к двери. — Боб, рад был тебя повидать. — Он помахал рукой. — Передавай привет Наде, брателло.
Эрик вышел. Марв кинулся к двери и запер ее.
— Мы тут перебрасываемся потерянной конечностью Однорукого, как каким-нибудь паршивым мячиком для сокса, а у нас дверь открыта!
— Ну ничего же не случилось, — сказал Боб.
— Но ведь могло же. — Марв перевел дух. — Ты знаешь этого парня?
— Это тот самый, о котором я тебе рассказывал.
— Который утверждает, что это его собака?
— Ну да.
— Он классно играет в сквош.
— А ты с ним знаком?
— Он с Мэйхью-стрит. Приход Святой Цецилии. Ты у нас старой закалки — если кто не из твоего прихода, то с тем же успехом может быть фламандцем. А парнишка этот редкостное дерьмо. Пару раз сидел, если я правильно помню, и в дурдоме по-бывал. Всю их чертову семейку еще поколение назад надо было подвергнуть принудительному лечению. Поговаривают, что это он грохнул Риччи-Времечко.
— Я тоже об этом слышал, — сказал Боб.
— Стер человека с лица земли. Так о нем говорят.
— Н-да… — произнес Боб и, поскольку говорить было больше не о чем, подхватил спортивную сумку и вышел через заднюю дверь.
После его ухода Марв высыпал в раковину испачканные кровью деньги. Он выбрал на сифоне кнопку для тоника и окатил купюры.
Остановился. Посмотрел, как все они сочатся кровью.
— Твари! — прошептал он и закрыл глаза, чтобы не видеть кровь. — Гребаные дикари!
В Пен-парке Боб бросил палку, и Рокко по-мчался за ней по дорожке. Принес обратно, положил перед Бобом, Боб снова бросил, вложив в бросок всю силу. Пока Рокко бежал по дорожке, Боб открыл спортивную сумку и вытащил запакованную руку. Он развернулся к каналу и зашвырнул сверток, словно томагавк. Проследил, как сверток, переворачиваясь в воздухе, описал высокую дугу и, достигнув зенита, устремился вниз. Он плюхнулся посередине канала с сильным плеском, какого Боб не предполагал. И с шумом. С таким шумом, что Боб испугался, как бы машины, шедшие по шоссе на другом берегу канала, не остановились. Однако никто не остановился.
Рокко вернулся с палкой.
— Хороший мальчик, — сказал Боб.
Боб снова бросил палку, она отскочила от асфальта и улетела с дорожки. Рокко побежал за ней.
Боб услышал за спиной шорох покрышек. Он обернулся, ожидая увидеть кого-нибудь из парковых охранников, совершающего обычный объезд на пикапе, но оказалось, что к нему едет детектив Торрес. Боб понятия не имел, что тот успел увидеть. Он остановился, Торрес вышел из машины и подошел к нему.
— Здравствуйте, мистер Сагиновски, — сказал Торрес. Он поглядел на пустую сумку под ногами у Боба. — Мы их еще не поймали.
Боб уставился на него.
— Тех, кто ограбил ваш бар.
— Ясно.
Торрес засмеялся:
— Вы же не забыли об этом?
— Нет, конечно.
— Или вас грабят так часто, что вы уже запутались?
К ним подбежал Рокко, выронил палку, тяжело дыша. Боб бросил палку, и Рокко снова побежал за ней.
— Нет, — сказал Боб. — Я помню.
— Прекрасно. Так вот, мы их не нашли.
— Я так и подумал.
— Подумали, что мы не выполняем свою работу?
— Нет. Я слышал, что таких грабителей редко ловят.
— Так вы хотите сказать, что дело, которым я зарабатываю на жизнь, бессмысленно?
Оказаться победителем в подобном споре было невозможно, поэтому Боб просто умолк.
Спустя некоторое время Торрес спросил:
— А что это за сумка?
— Я в ней ношу поводки, мячики, пакеты для экскрементов и все такое, — сказал Боб.
— Но она пустая.
— Последний пакет я использовал, а мячик потерял, — сказал Боб.
Рокко подбежал, выронил палку. Боб бросил ее, и щенок снова умчался.
— Риччи Велан, — сказал Торрес.
— А что с ним? — спросил Боб.
— Вы его помните?
— На прошлой неделе в бар приходили его друзья, отмечали годовщину.
— Какую годовщину? — спросил Торрес.
— Последний раз, когда его видели.
— И видели как раз в вашем баре.
— Да, он вышел от нас, уехал. Его машину нашли в каком-то другом месте.
— В Согусе. Сожженную, — сказал Торрес. — А Эрика Дидса вы знаете? Такого блондина?
— Не знаю. В смысле, может, и видел, но не помню.
— Говорят, в тот день он перемолвился с Веланом парой слов.
Боб беспомощно улыбнулся Торресу и так же беспомощно пожал плечами. Торрес кивнул и пнул камешек носком ботинка.
— Кто без греха, пусть приблизится.
— Прошу прощения? — сказал Боб.
— Позиция Церкви, — сказал Торрес, — по отношению к тем, кто может принимать причастие. Если грехи вам отпущены, причащайтесь. Если нет, исповедуйтесь, а потом причащайтесь. Но вы не подходите к причастию. Вы не хотите покаяться в чем-то, мистер Сагиновски?
Боб ничего не сказал. Он снова бросил Рокко палку.
— Вот смотрите, — сказал Торрес. — Каждый день я занимаюсь черт-те чем. Это нелегкая стезя. Но в конце дня я иду и исповедуюсь. Это лучше, чем идти к психотерапевту или в общество анонимных алкоголиков. Очиститься перед Богом, чтобы на следующее утро принять Его в виде Святого причастия. А что делаете вы? Ничего.
Рокко принес палку, и на этот раз ее поднял Торрес. Он так долго держал ее в руке, что Рокко начал поскуливать. Звук был на редкость пронзительный, ничего подобного Боб до сих пор от него не слышал. С другой стороны, у него не было привычки дразнить свою собаку. Когда он уже хотел забрать палку у Торреса, коп вскинул руку и запустил палку в воздух. Рокко кинулся за ней.
— Важно покаяться, мистер Сагиновски, — сказал Торрес. — Вы бы подумали об этом. Красивая собака.
И он пошел прочь.
Глава одиннадцатая Все мы смертны
После того как Торрес уехал, Боб побродил по парку еще немного, хотя не смог бы сказать, сколько времени прошло, прежде чем они с Рокко оказались у своей машины. Голова кружилась так, что он засомневался, сможет ли сесть за руль, поэтому они с Рокко немного постояли, глядя в суровое зимнее небо, — солнце было надежно спрятано за серой стеной, плотной, как махровое полотенце. Если через несколько месяцев рука всплывет где-нибудь между этими берегами, сумеет ли Торрес сопоставить факты? Выйдет ли он тогда на Боба?
Да он и так все время ходит за тобой.
Боб сделал глубокий вдох, задержал дыхание, затем выдохнул. На этот раз голова не закружилась и перед глазами не поплыло.
Он сказал себе, что все получится. Обязательно получится.
Сел в машину, поглядел на себя в зеркало на солнцезащитном щитке и произнес вслух:
— Все будет хорошо.
Не то чтобы он в это поверил, но что еще оставалось?
Боб поехал в приход Святого Доминика и завернул домой, чтобы оставить Рокко. Как только они вылезли из машины, из их дома вышла Надя.
— А я зашла, чтобы погулять с ним. Глупо вышло. У тебя сотовый включен?
Боб поглядел на телефон:
— На вибрации. Я не почувствовал звонка.
— Я звонила несколько раз.
На экране было написано: «Пропущенные звонки (6) Надя».
— Теперь вижу.
Она слегка наклонила голову:
— Я думала, ты сегодня на работе.
— Так и есть. Просто я… Да. Долго рассказывать. Нужно было тебе позвонить. Извини.
— Не бери в голову. Ерунда.
Боб поднялся на крыльцо, а Рокко перевернулся на спину, завалившись Наде под ноги. Она почесала ему грудь.
— А ты знаешь Эрика Дидса? — спросил Боб.
Надя стояла, опустив голову, и чесала Рокко.
— Я не так чтобы знаю его, но да, я с ним знакома. Ты же понимаешь, живем рядом.
— Но он так сказал, что я подумал…
— Что подумал?
— Ничего. Нет. Не знаю, что я…
Теперь Надя смотрела на Боба. В глазах ее отражалось что-то такое, чего раньше он ни разу не видел. Что-то, от чего хотелось развернуться и бежать со всех ног.
— Что ты пристал ко мне как банный лист?
— Я просто спросил.
— Ты на что-то намекаешь.
— Ни на что я не намекаю.
— А теперь ты споришь со мной только для того, чтобы просто поспорить.
— Нет же.
Надя поднялась с колен:
— Понимаешь, мне этого дерьма не нужно. Ясно?
— Погоди, — сказал Боб. — Что случилось-то?
— Ты думаешь, меня можно вот так запросто шпынять, думаешь, нашел себе грушу, по которой можно лупить здоровенным кулаком?
— Что? — Боб опешил. — Господи, нет!
Надя хотела пройти мимо него. Боб протянул к ней руку, подумал, что лучше этого не делать, но было уже поздно.
— И не смей ко мне, на хрен, прикасаться!
Боб отступил на шаг. Надя нацелила палец ему в лицо, а потом спустилась по лестнице, перешагивая через две ступеньки разом.
Оказавшись на дорожке, она подняла голову и посмотрела на него.
— Козел! — сказала она, сверкая глазами и ушла.
Боб остался стоять, совершенно не понимая, как он мог так облажаться.
Вернувшись в бар, Боб целый час провел в задней комнате, обрабатывая феном мокрые банкноты. Когда он вышел, в баре было почти пусто, лишь несколько завсегдатаев, устроившись поближе к двери, пили дешевый ржаной виски. Кузен Марв с Бобом стояли в другой части бара.
— Я только задал вопрос, — сказал Боб, — и все пошло наперекосяк.
— Некоторым хоть алмаз Хоупа подари, они спросят, сколько он весит. — Марв перевернул страницу газеты. — Ты уверен, что он ничего не видел?
— Торрес? Совершенно уверен, — сказал Боб, хотя это было далеко не так.
Открылась передняя дверь, и вошел Човка, за ним Анвар. Они прошли мимо трех завсегдатаев, прошли через весь бар и пододвинули высокие стулья поближе к Марву с Бобом. Уселись. Уперлись локтями в барную стойку. Подождали.
Трое завсегдатаев — Покаски, Лаймон и Имбрулья, — не сговариваясь, одновременно поднялись со своих мест и направились к бильярдному столу.
Кузен Марв протер барную стойку перед Човкой, хотя вытирал ее минуту назад, когда они появились в дверях.
— Привет.
Човка не снизошел до ответа. Он поглядел на Анвара. Оба они уставились на Боба и Кузена Марва. Човка порылся в кармане. Анвар порылся в своем. Они одновременно вынули руки из карманов пальто. Положили на барную стойку пачки сигарет и зажигалки.
Боб пошарил под стойкой, нашел пепельницу, которую держал там для Милли. Поставил между чеченцами. Те закурили.
— Човка, налить тебе что-нибудь? — спросил Боб.
Човка курил. Анвар курил.
— Марв, — сказал Боб.
— Чего? — спросил Кузен Марв.
— Анвар пьет «Стеллу», — сказал Боб.
Кузен Марв пошел к пивному холодильнику. Боб снял с верхней полки виски «Мидлтон Айриш». Налил добрую порцию и поставил перед Човкой. Кузен Марв вернулся со «Стеллой Артуа», поставил пиво перед Анваром. Боб быстро взял картонную подставку под пиво, поднял бутылку и подложил под нее картонку. Затем вытянул из-под кассы коричневый бумажный конверт и положил на стойку бара.
— Банкноты до сих пор немного влажные, — сказал Боб. — Я положил их в пакет с защелкой. Но все они здесь.
— С защелкой, — повторил Човка.
Боб кивнул.
— Я бы, конечно, положил деньги в сушилку, но здесь у нас нет сушилки, я как мог просушил их феном. Может, разложить их на столе? К утру будут сухие.
— Вопрос, почему они стали мокрыми?
— Нам пришлось отчищать их, — сказал Боб.
— Они были чем-то испачканы? — Взгляд Човки был совершенно неподвижен.
— Да, — сказал Боб.
Човка рассматривал бокал, который поставил перед ним Боб.
— Это не то, что ты наливал мне в прошлый раз.
Боб сказал:
— Тогда был восемнадцатилетний «Боумор». Ты сказал, он на коньяк похож. Мне кажется, этот понравится тебе больше.
Човка посмотрел бокал на свет. Понюхал напиток. Поглядел на Боба. Поднес бокал к губам и сделал маленький глоток. Поставил бокал на стойку.
— Все мы умрем.
— Простите? — не понял Боб.
— Все без исключения, — сказал Човка. — Мы умрем. Есть много способов, как это сделать. Анвар, ты знал своего деда?
Анвар одним махом осушил полбутылки «Стеллы».
— Нет. Он давно умер.
— Боб, — спросил Човка, — а твой дед еще жив? Хотя бы один?
— Нет, сэр.
— Но они прожили долгую жизнь?
— Один умер, когда ему было под сорок, — сказал Боб. — Второй дожил до шестидесяти.
— И все-таки они жили на этой земле. Трахались, боролись, делали детей. Они считали, что их день — самый главный день, последнее слово за ними. А потом они умерли. Потому что мы смертны. — Он снова пригубил свой напиток и повторил нежным шепотом: — Мы умрем. Но пока-то живем? — Он развернулся на стуле и протянул стакан Анвару. — Слушай, ты должен попробовать этот сумасшедший виски.
Он хлопнул Анвара по спине. Засмеялся.
Анвар сделал глоток. Отдал стакан обратно.
— Ничего.
— Ничего, — передразнил Човка. — Ни черта ты, Анвар, не смыслишь в тонких вещах. В этом твоя проблема. Пей уж свое пиво. — Човка сам допил свой бокал, сверля взглядом Кузена Марва. Потом перевел взгляд на Боба. — А ты, Боб, знаешь толк в тонких вещах.
— Спасибо, сэр.
— Мне кажется, ты смыслишь гораздо больше, чем показываешь.
Боб ничего не ответил.
— Общак сольют вам, — сказал Човка.
— Сегодня? — спросил Кузен Марв.
Човка покачал головой.
Они ждали продолжения.
— Супербоул, — сказал Човка.
И они с Анваром отодвинулись от стойки. Забрали свои сигареты и зажигалки. Прошли через бар и вышли за дверь.
Боб с Кузеном Марвом остались стоять, у Боба снова так закружилась голова, что он не удивился бы, очнувшись минут через десять на полу и не зная, как там оказался. Комната не то чтобы вертелась, но как-то пульсировала: свет тускнел и разгорался, тускнел и разгорался.
— Ты заметил, — сказал Марв, — что он ни разу не обратился ко мне прямо, ни с вопросом, ни с замечанием? А единственный раз, когда посмотрел, то посмотрел так, будто я клочок туалетной бумаги, прилипший к его заднице, который придется теперь отдирать.
— Я ничего такого не заметил.
— Ты ничего такого не заметил, потому что всю дорогу лебезил перед ним. «Вот ваш мятный джулеп, масса, простите, что он не похож на тот коньяк восемнадцатилетней, на хрен, выдержки, которым я потчевал вас, когда вы в последний раз навещали своих рабов на плантациях». Ты что, блин, издеваешься надо мной? Да он пришить меня хочет!
— Нет, ничего подобного. Не пори ерунду.
— Я говорю как есть. Он считает, что я и покойник Рарди…
— Рарди не покойник.
— Неужели? А ты его видел? — Марв указал на дверь, перейдя на шепот с присвистом. — Эти вонючие чеченцы считают, что мы с Рарди сговорились с тем Одноруким Покойником. А ты, как ему кажется, либо слишком глупый, либо слишком, не знаю, хороший, чтобы его грабить. Но мне он подписал смертный приговор.
— Если он думает, что это ты забрал его пять тысяч, откуда тогда взялись эти пять кусков в мешке?
— Чего?
— Те парни, которые к нам вломились, украли пять кусков. Пять кусков было в мешке… — он обернулся на бильярдный стол, убеждаясь, что завсегдатаи все еще там, — с рукой. Значит, он нашел свои деньги у того парня и прислал их обратно к нам.
— Ну?
— И значит, с чего бы ему думать, что деньги украл ты, если он отправил их нам, а мы только что вернули их ему?
— Может, он думает, что я в сговоре с теми парнями и они держали бабки у себя, а я дожидался, пока все не поутихнет. Но даже если он так не думает, теперь у него в голове засело, что я кусок дерьма. Что мне нельзя доверять. А парни вроде него не задаются вопросом, насколько обоснованны их подозрения. В один прекрасный день они просто решают, что ты блоха и что нынче как раз День истребления блох.