Я подошла к самому ветхому домику и постучала в окно. Высунулась баба.
— Дачу хочешь? Ну, опомнилась! В августе!
Все занято. Толкнись к Макаровым, у них дачники заболели и съехали, — затарахтела она, — но имей в виду, они бессовестные, бешеные деньги за сараюшку ломят…
— Простите, где живет Ирина Кононова? — едва вклинилась в ее речь я.
— Ирка?
— Да.
— Ирка??
— Верно.
— Ирка???
— Кононова, — уточнила я, не понимая, отчего тетка проявляет столь явное удивление.
— И зачем она тебе?
— Дачу хочу снять!
— У Ирки?
— Да.
— У Ирки??
— А что тут необычного? — не выдержала я. — Похоже, прюковцы издавна пускают к себе жильцов.
— Ну-ну… — протянула баба. — Раз Ирка тебе нужна, тогда, значитца, так. Вон тропинка вьется, ступай вниз, к реке, заверни влево, а тама найдешь. Счастья тебе.
— Спасибо, — вежливо ответила я.
Баба заржала и скрылась, а я пошла по еле заметной дорожке.
Очень скоро перед глазами возник домик, вернее, вросший по самые окошки в землю сарайчик под шиферной крышей. Забора вокруг участка не стояло, тропка упиралась в крыльцо.
Кое-как преодолев подгнившие ступеньки, я открыла разбухшую от сырости дверь и очутилась на кухне. В нос ударила смесь запахов, по большей части неприятных. Небольшое помещение было заставлено пустыми банками и бутылками, на плите кипело какое-то варево, от которого исходил смрад. У окна на табуреточке дремала тощая старушонка с головой, повязанной платком.
— Бабушка, — окликнула я, — здравствуйте.
Пенсионерка зашевелилась.
— Кто там? — хриплым голосом спросила она.
— Позовите Ирину.
— И чего надо? — насторожилась карга.
Лица бабы-яги не было видно, серый от грязи платок сполз почти до ее подбородка.
— Дачу хочу снять, — решила я не откровенничать с бабкой.
— Здесь?
— Да.
— У меня?
— Вообще говоря, шла к Ире.
— Которой? — продолжала допрос старуха.
— Кононовой, — терпеливо отвечала я, — посоветовали к ней обратиться.
— На осень поселиться хочешь?
— Верно.
— А может, и зиму прихватишь? — заликовала бабка.
Мне стало неудобно. Даже самый малообеспеченный человек не захочет проводить отпуск в подобном шалмане. Зря я заронила в душу старухи надежду на заработок, но делать нечего.
— Лучше позовите Иру, — велела я.
— Так уж тут сижу, — хмыкнула баба, — одна Ира здесь, других нету.
— Вы Кононова? — удивилась я.
— Ага.
— Жена Алексея?
— Точно.
— Сестра Кости Ведерникова?
— Может, и так, — согласилась бабка и поправила платок.
Появилось лицо. Сине-серое, опухшее, с красными глазами и болезненно бесцветными губами.
— А может, и нет, — спокойно продолжила хозяйка. — Олег-то, пока не умер, все орал маме:
«Придуши нагулыша». Так на сколько домик снимаете? Пойдемте покажу. Комнат две, сортир во дворе, душа нет, газ в баллонах, зато телевизор отлично показывает, лучше, чем в Москве. И осень с зимой дешевле, чем лето.
От полнейшей растерянности я встала и дала себя провести внутрь вонючей хибарки. В небольших комнатках неожиданно оказалось чисто, стены украшали новые обои. Из мебели здесь были самые простые кровати, круглый стол и трехстворчатый шкаф.
— Хорошая изба, — принялась уговаривать меня Ирина, — всю вам отдам, вместе с участком.
Гуляйте где хотите, у меня соток немерено, и хоть каждый день танцуйте — никто слова не скажет, соседей рядом нет, на отшибе живу, люди в окошки не пялятся.
— А сами куда уедете? — решила я поддержать разговор.
— Так в сарай переселюсь, — деловито ответила Ира, — там топчан есть и плитка. Вас не побеспокою, близко к крыльцу не подойду.
— Наверное, неудобно без собственного дома оставаться, — сочувственно вздохнула я. — Тем более в холодное время года.
— Привычные мы, — спокойно ответила Ирина, — всегда богатых пускаем, с того и живем. Все Прюково дачников держит, люди специально летние хатки сделали, чтобы на зимнем доме заработать. Знаете, сколько денег осенью потратить надо?
Уголь купить, дров заготовить, газовыми баллонами запастись, фонарь аккумуляторный, свечки…
— А они зачем? — совершенно искренно удивилась я.
— Так электричество с сентября отключать начнут. Дожди пойдут, ветер задует, вот гнилые столбы и повалятся, провода пообрывает. Ну что?
Приедете? Если да, то с вас задаток, — хищно заявила Ирина.
— Ну… — промямлила я.
— Все Прюково сдано, — предупредила хозяйка, — и осень люди тут проводят, и зиму, детей на каникулы вывозят или с младенцами живут. А то чем им в Москве дышать? Я одна пустая стою, и то потому, что жиличку прошлогоднюю ждала, а она возьми да откажись. С мужем развелась, теперь денег на дачу нет.
Я прикусила нижнюю губу, думая, как лучше перейти к разговору об Алексее. Может, Ирине купить бутылку? Похоже, она любительница заложить за воротник.
— Я бы Катьку и без денег пустила, — вдруг продолжила Ира, — да сама нуждаюсь. Если дачников нет, то туго придется. Муж у меня пропал, пенсия маленькая, на нее ничего не купить. Но я жалостливая. Вон в прошлом году народ по тысяче долларов за лето платил, а я с Катьки всего пятьсот взяла. Правда, она с огородом мне помогла, руки у бабы золотые, чего ни воткнет в землю, начинает колоситься. Столько всего выросло, потом я на базаре хорошо продала. Ни у кого в Прюкове помидоры не удаются, и теплиц понаставили, а все равно пшик, Катька же «бычье сердце» развела. Талант. Но только в этом году у нее даже двадцати баксов нет.
— Тысяча долларов за.., за… — стала вдруг заикаться я.
— Что, дорого?
— Да уж не дешево! Условий-то особых нет!
— Условия у тебя в городе, — хмыкнула Ирина, — вода из крана всякая и сортир под рукой. Зато тут воздух, за ним и едут. Что ж касаемо цены, то Прюково рядом с Москвой, автобус ходит и станция в двух шагах, удобно на работу ездить. Если приплатишь чуток, пригляжу за дитем. Своих мне, правда, господь не послал, но хитрость не велика, суп ребятам налью. Кстати, в Малькове или Пронькине уже по две тысячи просят, даже за осень.
Ну? Так как?
— А у вас пьющих в семье нет? Простите, конечно, если оскорбила… — деловито осведомилась я.
— Никакой тут обиды нет, — мирно ответила Ирина. — Кому охота за свои кровные нервничать?
Нет, сама я в рот не беру, а больше в избе никого.
Я с сомнением покосилась на Кононову, та неожиданно улыбнулась:
— Небось бабы тебе про меня невесть что натрепали: ходит, качается, иногда в овраг падает.
Верно, случается такое, только это от болезни, у меня сердце барахлит, иногда колотиться перестает или, наоборот, частит, вот и шлепаюсь оземь, голова сильно кружится. Я у врача на учете, мне инвалидность дали. Думаю, все мои болячки от того приключились, что отец меня в детстве все время бил чем ни попадя. Оттого я и согласилась за Алексея замуж выйти, мама присоветовала, думала, дочке лучше будет. А чего получилось? Совсем плохо.
— Похоже, у вас тяжелая жизнь, — вздохнула я.
Ирина сложила руки на коленях.
— Да нет, как у всех. Уж извини, надо бы чаю гостье предложить, но заварка кончилась.
— Здесь есть магазин? — оживилась я.
— На станции, — кивнула Ирина.
— Вы не уйдете?
Ирина засмеялась.
— Так некуда.
— Сейчас вернусь, — пообещала я и ринулась к машине.
Через полчаса я принесла сумку, набитую продуктами. Ирина всплеснула руками.
— Ну, прямо Новый год!
— Надо же нам познакомиться, — приветливо закивала я, ставя на стол бутылку водки. — Ведь целую осень бок о бок жить станем.
Ирина слегка нахмурилась.
— Ты чего, никак закладываешь? Тогда не пущу! Хватит, пожила с алкоголиками…
— Нет, нет, это для знакомства.
— Сказано, не пью.
— Я тоже.
— Зачем тогда пузырь?
— Ну.., так положено.
Кононова решительно сунула водку назад в пакет.
— На, забирай, а за колбасу с сыром спасибо.
— Крепко, видно, вас муженек достал, — сказала я, — даже смотреть на выпивку не можете.
Ирина налила в чашки кипяток и, тыча ложкой в чайный пакетик, тихо призналась:
— Да нет, муж мой как раз не пил. Это моя семья такая была, сплошь бухальщики. Алешка просто ничего делать не хотел, целыми днями спал.
— Зачем же в жены к нему пошли? — удивилась я.
Ира отложила ложку.
— Выбора не было, Олег до смерти забить мог.
Знаешь, как я с родителями жила?
— Нет, конечно, — вздохнула я. — Тяжело было с ними, да?
Хозяйка отхлебнула чай.
— Да ничего особенного, в Прюкове половина таких. Могу рассказать, если не спешишь.
Я закивала. Хозяйка, очевидно, соскучившись по общению, завела историю.
…Ира с раннего детства боялась отца. Едва в глотку Олега попадала капля спиртного, как мужчина становился неуправляемым. Доставалось всем: и маме, и бабушке, и младшему брату Косте. Отец имел на редкость тяжелую руку, одного шлепка хватало, чтобы Ира теряла сознание. С младенчества девочка при виде Олеги забивалась в самый Дальний угол немаленькой родительской квартиры, но тот хотел дубасить именно дочь и не успокаивался, пока не находил ребенка. Костя получал от отца колотушек намного меньше.
…Ира с раннего детства боялась отца. Едва в глотку Олега попадала капля спиртного, как мужчина становился неуправляемым. Доставалось всем: и маме, и бабушке, и младшему брату Косте. Отец имел на редкость тяжелую руку, одного шлепка хватало, чтобы Ира теряла сознание. С младенчества девочка при виде Олеги забивалась в самый Дальний угол немаленькой родительской квартиры, но тот хотел дубасить именно дочь и не успокаивался, пока не находил ребенка. Костя получал от отца колотушек намного меньше.
Из-за постоянного стресса Ира росла вроде как дурочкой, в школе ее считали откровенной идиоткой, лишь учительница по домоводству, маленькая, пухлая Тамара Федоровна, изредка зазывала Ведерникову в свой кабинет, угощала печеньем и, гладя по голове, утешала:
— Ничего, Ирочка, про меня тоже говорили: под забором умрет. А вот видишь, хорошо все устроилось. Главное — удачно выйти замуж. За богатством не гонись, ищи работящего, лучше всего деревенского парня, на земле от голода не умрешь, все свое.
Еще Иру иногда жалела мама. Люба покупала дочке карамельки и тайком совала их девочке, нервно предупреждая:
— Съешь быстро и никому ни слова: ни отцу, ни брату.
— А почему Костьке про сладкое говорить нельзя? — один раз поинтересовалась наивная второклассница.
Люба вздрогнула и шепотом ответила — Он хуже Олега. Хоть маленький, а зверь.
Слова мамы крепко запали в сердце Иры, и девочка с той поры стала бояться еще и младшего брата.
Иногда Ирине снился кошмар. Она идет по цветущему саду, впереди, у яблони, стоит симпатичный русоволосый парень в ярко-красной рубашке. Девочка понимает, что он замечательный, и кидается к юноше, но тут на дорожке возникает Олег и с дикими воплями начинает лупить дочь.
Ира вырывается из рук отца, несется к блондину, но тут откуда ни возьмись появляется Костя с горящими от ярости глазами. Он протягивает к сестре руки, Ира ловко уворачивается, но конечности Константина удлиняются, удлиняются, удлиняются, на пальцах появляются когти, кожа стремительно обрастает шерстью…
На этом месте Ира, как правило, просыпалась, а потом долго сидела на кровати, прижимая руки к груди, где бешено колотилось сердце.
Глава 17
Справедливости ради стоит отметить, что Костя никогда не конфликтовал с сестрой. Когда брату исполнилось четырнадцать, он даже начал делать Ире подарки: то шоколадку принесет, то губную помаду. Но Ирина все равно боялась Константина. Один раз девушка стала свидетелем драки между отцом и братом. Олег привычно, походя, отпустил Косте затрещину, а подросток вдруг ловко сбил отца с ног, сел на него сверху и, пару раз стукнув папеньку лбом о паркет, заявил:
— Еще раз ко мне прикоснешься, шею сверну или ночью придушу!
К огромному удивлению Иры, Олег молча стер-1 пел заявление сына. С тех пор он Костю не бил, зато Ире стало доставаться еще больше. Брат, притаскивавший изредка презенты, защищать сестру не собирался.
Хорошо Ире было лишь в деревне, в Прюкове, куда увозила детей на лето бабушка. Олег оставался в Москве, и девочка наслаждалась покоем.
Накануне восемнадцатилетия Ирины, в июне месяце. Люба тяжело заболела. Ей спешно сделали операцию, но неудачно, стало понятно, что до осени женщине не дожить. Из клиники ее мгновенно выписали, медики не хотели портить статистику. Чтобы легче дышалось, Люба впервые в жизни тоже уехала на лето в Прюково.
А вскоре она сказала дочери:
— Выходи замуж за Алексея.
— За кого? — удивилась Ира.
— — За сына хозяев, — прошептала мама. — Он тебе подходит, свекрови нет, а свекор, похоже, не жилец. Останетесь сами по себе, на земле, с домом.
Что тебе в Москве делать? Умру, Олег совсем распояшется, ты же ему не родная кровь, нагуляла я тебя. Давай, пока я жива, свадьбу затеем…
— Надо же и у него согласия спросить, — растерялась Ира, — вдруг у парня невеста есть?
— Нету никакой невесты, я знаю, — вздохнула Люба. — Ему хозяйка в дом нужна, ты подойдешь.
Подумай денек и соглашайся, это твой шанс.
Обескураженная Ира вышла в сад, начинавшийся прямо возле избы, и вздрогнула — у буйно цветущего куста калины стоял Алексей, белокурый, одетый в красную рубаху. Он словно явился из сна девушки, того самого, который всегда заканчивался кошмаром. Но сейчас ей улыбалось ясное утро, ни Олега, ни брата, превращавшегося в том сне в оборотня, и в помине не было. Ира вспомнила тут же преподавательницу по домоводству, Тамару Федоровну, ее речи о крестьянском счастье и поверила: вот он, суженый, теперь жизнь потечет иначе.
Особо долго молодые не женихались, через неделю отнесли заявление в ЗАГС, а потом сыграли тихую свадьбу. Успели отгулять до смерти родителей — Люба умерла на двенадцатый день после бракосочетания дочери, а отец Алексея скончался в ноябре.
Началась деревенская жизнь. Иру не пугали бытовые трудности, она безропотно таскала ведра из колодца, сажала огород и колола дрова. Правда, у нее, горожанки, плохо рос даже укроп, что уж там говорить о каких-нибудь огурцах. Но девушка храбро сражалась со всеми трудностями, из колеи ее выбивало лишь одно обстоятельство: редкостная лень мужа.
Алексей не желал ничего делать, и все работы по дому выполняла Ира. Она научилась ловко управляться с молотком, дрелью и не путала гвоздь с шурупом. Жена пыталась отремонтировать избу, а муж лежал на раскладушке в саду или на огороде и наблюдал за облаками. Вечером он приходил в дом, выпивал кружку молока, съедал кашу и мечтательно говорил:
— Эх, кабы мне денег… Вот бы зажил! Говорят, в нашем лесу клад зарыт. Отыскать бы его… Там несметные тысячи спрятаны!
Ира отворачивалась к плите. Первое время она еще пыталась воспитать супруга, но потом поняла: зряшное это дело.
Через пару лет лежания в огороде Алексей неожиданно нашел себе работу — стал пасти местное стадо. Ходил за коровами с длинным кнутом на плече и по-прежнему мечтал отрыть тщательно спрятанные чужие деньги.
Ира чувствовала себя хуже и хуже — у нее тупо ныла грудь, хозяйство начало приходить в упадок.
Корову продали, козу и кроликов тоже, даже кур кормить хозяйке стало трудно. А Алексей по вечерам твердил об одном и том же:
— Эх, говорят, у реки сундук схован…
В принципе Кононова можно было считать идеальным спутником жизни: он не пил, не курил, не ругал жену, довольствовался малым, не требовал мяса в супе… Вот только ничего не хотел делать, существовал, как кот. Впрочем, сравнение не совсем верное, женщины Алексея тоже не интересовали. Пастух лишь мечтал, изредка удивляя супругу заявлениями:
— Представляешь, Ира, вот найду я ожерелье с брильянтами… Что делать станем?
— И откуда оно тут возьмется? — пыталась спустить мечтателя с небес на землю супруга.
— А потеряет кто…
— Некому здесь драгоценности расшвыривать.
— Ну.., дачники.
— Сюда лишь нищета едет! — обрывала мужа Ира.
Алексей обиженно замолкал, потом бубнил:
— Вот ты какая.., скучная…
— Да уж такая, — качала головой Ирина. — Некогда мне веселиться, надо картошку окучивать, иначе зимой животы от голода сведет.
Кононов вздыхал и замолкал, но спустя некоторое время вновь заводил свое:
— А представь себе, Ира, вот иду я по лесу, глядь, бумажник, а в нем миллион долларов. И что делать станем?
Ира старалась не слышать протяжный, неторопливо-напевный голос мужа, она убегала во двор, твердя про себя:
— Ну, не идиот ли? Разве миллион в кошельке поместится? И кто его обронит? Такие деньжищи крепко держать станут.
Но в целом жизнь текла ровно. Голодная, бедная, почти нищая, в тяжелой работе, но без особых зигзагов. Ира знала, что по весне надо постараться, несмотря на плохое самочувствие, посеять огород и заманить к себе дачников, а зимой можно вообще не выходить на двор. Но чтобы не было скучно, следует изредка кататься в Москву, где на помойках пачками валяются прочитанные людьми газеты и журналы. Набрав рюкзак прессы, Ира возвращалась в Прюково и укладывалась на печь.
И в эти минуты ее охватывало настоящее счастье. В избе относительно тепло, в подполе банки, на плите картошка, в руках журнал с красивыми картинками… Жаль, кота ласкового, мурлыкающего, рядом нет. Нельзя было кота заводить, его зимой надо кормить, а это лишний расход. Но, впрочем, в качестве домашнего животного — бесполезного, типа хомяка — выступал Алексей, который с раскладушки в летнем огороде зимой перебирался на кровать. Муж читать не любил, он самозабвенно мечтал.
Привычный распорядок рухнул внезапно.
Однажды в избе — Ирина была дома одна — появился незнакомый, очень хорошо одетый и пахнущий дорогим одеколоном мужчина.
— Ну, привет, — сказал он, входя в кухню. — Грязно-то у тебя как… И убого…
— Здрассти, — пролепетала Ира, не понимая, что за птицу такую занесло к ним в Прюково.
На потенциального дачника гость совсем не походил, такие люди не снимают для семьи сараи.