Я невольно смеюсь: она в точности повторила слова, сказанные на подъездной аллее. Она открывает глаза и смотрит на меня, вероятно смущенная моим смехом в этой ситуации. В ответ она лишь улыбается. Я рад ее улыбке, потому что устал от всех этих слез. Я чертовски устал от всех слез!
Блин! Если в этот миг она не чувствует себя виноватой, то мне уж точно не в чем себя винить. Мы пожалеем об этом потом.
Я приникаю губами к ее рту, и она, ловя воздух, громко стонет, полностью и искренне позабыв о своем парне. Все ее внимание на сто процентов сконцентрировано на движении моей руки, а мое внимание – на том, чтобы натянуть презерватив, пока она не начала думать о своем парне.
Осторожно опускаюсь на нее сверху, прижимаюсь губами к ее губам, вхожу в нее, полностью воспользовавшись ситуацией и понимая, что потом буду об этом сожалеть. Понимая, что уже сожалею об этом.
Но тем не менее продолжаю начатое.
* * *Эми оделась и сидит на краю моей кровати, обувая туфли. Я уже влез в джинсы и иду к двери спальни, не зная, что сказать. Понятия не имею, как или почему это случилось, и, судя по выражению ее лица, она тоже этого не понимает. Она встает и идет к двери, по пути взяв с комода снимки, которые нашла в комнате Лесс. Я придерживаю дверь, не зная, должен ли пойти за ней, поцеловать на прощание или сказать, что позвоню.
Что, черт возьми, я только что натворил?
В коридоре она останавливается и поворачивается ко мне лицом. Правда, она смотрит не мне в глаза, а на фотоснимки у себя в руках.
– Я приехала только за снимками, так ведь? – осторожно спрашивает она.
Эми в тревоге хмурится, и я догадываюсь: она боится, как бы я не подумал, будто между нами произошло что-то серьезное.
Мне хочется уверить ее, что я не собираюсь ничего говорить. Приподнимаю ее подбородок, заставляя посмотреть мне в глаза, и улыбаюсь:
– Ты приехала за снимками. Так и есть. А Томас дома, помогает отцу во дворе.
Она смеется, если это можно назвать смехом, и с благодарностью смотрит на меня. На миг воцаряется неловкая пауза, а потом она снова смеется.
– Черт, что это было? – спрашивает она, махнув рукой в сторону моей спальни. – Холдер, это были не мы. Мы не того сорта люди.
Согласен. Прислонившись головой к дверному косяку, я чувствую, что начинаю раскаиваться. Не знаю, что на меня нашло и почему меня сразу же не остановило то, что она встречается с другим. Единственное оправдание – наше общее горе. А наше горе – прямой результат эгоистичного поступка Лесс.
– Давай переложим вину на Лесс, – полушутливо говорю я. – Будь она здесь, этого не случилось бы.
– Угу. – Эми улыбается, игриво скосив на меня глаза. – Ну что за стерва – заставила нас совершить такую низость. Да как она посмела!
– Так и есть, – смеюсь я.
Эми поднимает руку со снимками.
– Спасибо за… – Она смотрит на фотографии и на миг умолкает, потом обращает взгляд на меня. – Спасибо тебе, Холдер. За то, что выслушал меня.
Я отвечаю на ее благодарность кивком и смотрю, как она спускается по лестнице. Потом закрываю входную дверь и иду в свою спальню. Беру ноутбук и открываю письмо, которое писал час назад до появления Эми в моей комнате.
Глава 3 3/4
Лесс,
в том, что случилось сейчас с Эми, виновата только ты. Это очевидно.
Х.Глава 4
Лесс,
мои поздравления с двухнедельной датой со дня смерти. Грубо? Может быть, но извиняться не буду. В понедельник мне надо возвращаться в школу, но я совсем этого не хочу. Дэниел передает мне все сплетни, хотя я все время повторяю, что мне это до лампочки. Разумеется, все считают, будто ты убила себя из-за Грейсона, но я знаю: это не так. Задолго до встречи с ним ты только притворялась живой.
Есть еще одно происшествие, о котором я тебе не рассказывал. То самое, которое побудило меня заставить Грейсона порвать с тобой. История сложная, но после того вечера все теперь твердят, что я напрямую отвечаю за твое самоубийство. Дэниел говорит, что народ даже сочувствует Грейсону, а тот подонок и рад.
Самое пикантное в этой сплетне то, что якобы моя огромная вина в твоем самоубийстве пробуждает во мне самом суицидальные наклонности. И если массы говорят такое, то это, вероятно, правда?
Честно говоря, мне страшно себя убивать. Никому об этом не говори. Но сейчас ты этого сделать не сможешь, даже если бы захотела. Однако это правда. Ведь я понятия не имею, чего можно ожидать после этой жизни. А что, если жизнь после смерти еще хуже той, от которой убегаешь? Требуется большая смелость, чтобы добровольно и безрассудно нырнуть в неизвестность. Не могу не восхищаться тобой, Лесс, ты на порядок смелее меня.
Ладно, заканчиваю письмо. Не привык много писать. Гораздо удобнее набирать текст, но тебе ведь нравится преодолевать трудности, верно?
Если в понедельник увижу Грейсона в школе, оторву ему яйца и пришлю тебе по почте. Какой твой новый адрес?
Х. * * *Когда я въезжаю на парковку, Дэниел ждет меня у своей машины.
– Каков план игры? – спрашивает он меня, едва я открываю дверь.
Я напрягаю мозги, силясь что-то вспомнить. Не припоминаю ничего такого, что потребовало бы «плана игры».
– Какой план игры?
– На сегодня, тупица. – Он направляет на свою машину пульт сигнализации и блокирует двери, потом направляется к школе вместе со мной. – Знаю, как ты не хочешь сюда идти, так что, думаю, нам понадобится план для отвлечения внимания. Хочешь, я буду угрюмым и апатичным, чтобы народ не стал доставать нас? Сомневаюсь, – ответил он сам себе. – Это может подстегнуть людей подойти к тебе с ободряющими словами, так похожими на соболезнования, а насколько я знаю, тебя и так тошнит от этой чепухи. Если хочешь, я могу подсуетиться и отвлечь от тебя внимание. Можешь мне не верить, но две последние недели все только о тебе и говорят. Меня это так достало, блин!
Мне не нравится, что людям больше не о чем разговаривать, но нравится, что Дэниела это раздражает так же, как меня.
– Или мы можем вести себя нормально в надежде, что народу есть о чем поговорить помимо того, что случилось с Лесс. О-о! О-о! – игриво произносит он, поворачиваясь ко мне. – Я могу идти впереди тебя с рассерженной физиономией, как охранник, пусть даже ты крупнее меня. И если кто-нибудь попытается подойти к тебе, я ему врежу. Хорошо? Сыграешь роль рассерженного скорбящего брата? Ради меня? Ну пожалуйста!
Я смеюсь:
– Думаю, мы вполне обойдемся без плана.
Он хмурится, видя мое нежелание сыграть свою роль:
– Ты недооцениваешь удовольствие, которое получают люди от сплетен и догадок. Просто молчи, а разговаривать, если понадобится, за нас буду я. Уже две недели я борюсь с желанием наорать на этих уродов.
Я ценю его заботу, но на самом деле не жду от сегодняшнего дня ничего особенного. Во всяком случае, пожалуй, люди постесняются при мне говорить о неприятном. От смущения они вообще не станут ничего говорить, и именно это меня устраивает.
Звонок на первый урок еще не прозвенел, поэтому все стоят снаружи. Сейчас я впервые вхожу в школу без Лесс. Одна только мысль о ней возвращает меня к тому моменту, когда я вошел в спальню и обнаружил ее. Не хочу вновь переживать те минуты. Не сейчас. Вытаскиваю из кармана сотовый и делаю вид, будто занят им, пытаясь отвлечься от мысли, что Дэниел, возможно, прав. Все вокруг нас притихли, и я хочу только, чтобы все поскорее пошло как обычно.
У нас с Дэниелом только третий урок общий, поэтому, когда мы входим в школу, он машет мне и идет в другую сторону. Я открываю дверь в нашу классную комнату, и почти сразу же воцаряется тишина. Все глаза устремлены на меня. Ребята молча смотрят, как я подхожу к парте.
Держу в руках телефон и продолжаю делать вид, что занят им, но остро чувствую присутствие каждого человека. Правда, это помогает не встречаться ни с кем глазами. Если не смотреть людям в глаза, они, скорее всего, не подойдут ко мне. Интересно, а может, мне только кажется, что народ сегодня ведет себя не как до самоубийства Лесс? Может, дело во мне. Но мне не хочется так думать. Если дело в этом, тогда сколько еще это продлится? Сколько еще мне придется каждый миг думать о ее смерти и как это повлияет на всю мою жизнь?
Я сравниваю утрату Лесс с потерей Хоуп много лет назад. Долгие месяцы после похищения Хоуп мне казалось, что все происходящее наталкивает на мысли о ней. Проснусь, бывало, утром и думаю, где просыпается она. Чищу зубы и задаюсь вопросом, купил ли ей человек, забравший ее, новую зубную щетку, поскольку у нее с собой ничего не было. Завтракаю и думаю: знает ли похититель, что Хоуп не любит апельсиновый сок, но зато очень любит молоко. Ложусь вечером в постель, гляжу из окна спальни на ее окно напротив и спрашиваю себя, есть ли вообще у нее теперь своя спальня.
Стараюсь вспомнить, когда эти мысли наконец прекратились, хотя не думаю, что они ушли полностью. Я по-прежнему думаю о Хоуп больше, чем следует. Прошло уже много лет, но каждый раз, поднимая глаза к небу, я думаю о ней. Каждый раз, как кто-то называет меня Дином вместо Холдера, я вспоминаю о ней и о том, как смеялся, когда она в детстве коверкала мое имя. Каждый раз при виде браслета на руке девушки я вспоминаю о браслете, который Лесс ей подарила всего за несколько минут до того, как ее увезли.
О ней напоминает так много вещей, и больно сознавать, что теперь, когда Лесс с нами нет, будет еще хуже. Теперь всякий раз, как мне что-то напомнит о Лесс, возникнут мысли о Хоуп. Всякий раз при мысли о Хоуп мне вспомнится, как я подвел их. Обманул ожидания той и другой. Когда-то я придумал для них общее прозвище: Хоуплесс, созданное из имен их обеих – Хоуп плюс Лесс. Теперь я сам настоящий Хоуплесс – Потерявший надежду. Потому что сейчас я чувствую себя совершенно отчаявшимся.
* * *Мне как-то удалось просидеть на двух уроках, и никто со мной не заговорил. Дело не в том, что они не обсуждают этой темы. Они ведут себя так, будто я их не вижу: шепчутся, косятся в мою сторону, стараясь прочитать мои мысли.
На уроке мистера Маллигана я сижу рядом с Дэниелом. Тот взглядом спрашивает, как дела. За последние несколько лет мы привыкли общаться без слов. Я пожимаю плечами: нормально. Конечно, это все отстой, и лучше бы меня здесь не было, но что поделаешь? Приходится терпеть. Вот так-то.
– Я слышала, Холдер ни с кем не разговаривает, – шепчет сидящая передо мной девушка другой. – Типа, совсем. С тех пор как нашел ее.
Она шепчет слишком громко: явно понятия не имеет, что я сижу прямо за ней. Дэниел поднимает голову и с отвращением смотрит на них, зная, что их разговор мне слышен.
– Может быть, он дал обет молчания, – предполагает другая девица.
– Угу, может быть. Лесли не помешало бы время от времени давать обет молчания. Ее дурацкий смех иногда здорово раздражал.
Я моментально прихожу в ярость. Стискивая кулаки, я впервые в жизни жалею, что парню нельзя бить девчонку. Я злюсь не потому, что они разговаривают о ней за спиной: чего-то в этом роде я ожидал. Не злюсь я даже и на то, что они говорят о ней, когда она уже в могиле. А злюсь я потому, что в Лесс мне больше всего нравился именно ее смех. Уж если они собираются о ней трепаться, пусть лучше ничего не говорят об этом.
Схватившись за край парты, Дэниел поднимает ногу и с силой бьет по парте девчонки, так что она едет вперед на добрые двенадцать дюймов. Девушка визжит и моментально оборачивается:
– Что с тобой, Дэниел, черт тебя побери?
– Что со мной? – повысив голос, переспрашивает он. Подавшись вперед, он сердито смотрит на нее. – Я скажу тебе, что со мной. До чего досадно, что ты девчонка! Будь у тебя пенис, я бы прямо сейчас врезал тебе по твоей жирной физиономии.
У нее отвисает челюсть, и она явно озадачена, почему он выбрал ее. Правда, ее замешательство проходит в тот самый миг, как она замечает, что я сижу прямо за ней. Глаза у нее округляются, и я улыбаюсь ей, насмешливо помахав рукой.
Я ничего не говорю. Нет необходимости добавлять что-либо к сказанному Дэниелом. Я, судя по всему, даю обет молчания, поэтому не открываю рта. Кроме того, Дэниел сказал, что уже две недели сдерживается, чтобы не наорать на этих людей. Сегодня ему представился, быть может, единственный шанс, так что пусть воспользуется. Девчонка сразу же отворачивается и смотрит вперед, даже не пытаясь извиниться.
Открывается дверь класса, входит мистер Маллиган. Напряжение спадает, ему на смену приходит иная проблема. Мы с Лесс изо всех сил старались не попасть в этом году на его уроки, но нам не повезло. По крайней мере, мне. Лесс больше не придется просиживать на его нудных часовых лекциях.
– Дин Холдер, – произносит он, как только доходит до своего стола. – Я по-прежнему жду от тебя работу, которую ты должен был сдать на прошлой неделе. Надеюсь, она у тебя с собой, поскольку сегодня у нас презентация.
Черт. В последние две недели я даже не думал об уроках.
– Нет, у меня ее нет.
Он отрывает взгляд от своего стола и смотрит на меня:
– В таком случае останься после занятия.
Я киваю и, возможно, даже слегка закатываю глаза. На его уроках без этого не обходится. Этот придурок балдеет оттого, что якобы владеет ситуацией в классе. В детстве его, очевидно, запугивали, и любой человек без газового баллончика в кармане становится объектом его плохо управляемой мстительности.
На уроке я почти не слушаю и пытаюсь составить список заданий, который должен был выполнить. Из нас двоих Лесс была наиболее организованной. Она всегда напоминала мне, что задано на дом.
Кажется, прошло несколько часов, но наконец звенит звонок. Я остаюсь на месте, прочие выходят, и теперь мистер Маллиган может попрактиковаться на мне в воспитании. Поскольку в классе сейчас только мы двое, он подходит к своему столу и прислоняется к нему, сложив руки на груди:
– Я знаю, твоя семья прошла через суровое испытание, и сочувствую твоей потере. – (Началось!) – Лишь надеюсь, ты понимаешь: в твоей жизни еще могут произойти подобные несчастья, но это не дает тебе права пренебрегать своими обязанностями.
Господи Исусе! Это все чертов доклад. От меня ведь не ждут переписывания Конституции. Я понимаю, что должен просто кивнуть и согласиться с ним, но он выбрал для своих нравоучений неподходящий день.
– Мистер Маллиган, Лесс была моей единственной сестрой, так что я не предвижу, как это может случиться снова. И хотя может показаться, будто такие вещи повторяются, она могла убить себя только один раз.
Его явно не радуют мои слова: брови сходятся, губы сжимаются в твердую линию. Ну и прекрасно, я не собирался его веселить.
– В отношении некоторых ситуаций сарказм неуместен, – без выражения произносит он. – Тебе бы стоило относиться к сестре с большим уважением.
Как бы я ни сожалел сегодня, что не могу ударить девчонку, еще больше я сожалею, что не могу вмазать учителю. Резко поднявшись и сжимая кулаки, быстро подхожу к нему и останавливаюсь почти вплотную. При моем приближении он напрягается, и, зная, что напугал его, я невольно испытываю удовлетворение. Глядя ему прямо в глаза, стискиваю зубы, а потом произношу приглушенным голосом:
– Мне наплевать, учитель вы, ученик или чертов священник. Никогда больше не упоминайте мою сестру. – Весь кипя, я смотрю на него еще несколько мгновений, ожидая его реакции. Но он молчит. Поворачиваюсь и хватаю свой рюкзак. – Завтра получите свой доклад, – бросаю я, выходя из класса.
* * *Я был уверен, что меня исключат. Однако мистер Маллиган не стал сообщать об этом маленьком инциденте, потому что уже время обеда, а никакой реакции не последовало.
Идем дальше.
– Холдер! – зовет меня кто-то сзади.
Оборачиваюсь и вижу, что меня догоняет Эми.
– Привет, Эми.
Хотел бы я, чтобы ее присутствие хоть немного успокоило меня, но напрасно. Глядя на нее, я сразу вспоминаю, что произошло две недели назад, потом фотоснимки, за которыми она ко мне приехала; это, в свою очередь, приводит на ум Лесс, а затем и Хоуп. После чего меня снова поглощает чувство вины.
– Как ты? – неуверенно спрашивает она. – Не видела тебя с того… – Ее голос замирает, и я быстро отвечаю, не желая, чтобы она вдавалась в подробности:
– Нормально.
Она выглядит разочарованной, – видимо, потому, что я ей не позвонил. Я думал, она разобралась в том, что между нами приключилось.
– А ты, гм… – Я со вздохом опускаю взгляд на носки туфель, не зная, как сказать это, чтобы не показаться законченным подонком. Переминаюсь с ноги на ногу, а потом вновь поднимаю глаза на нее. – Ты хотела, чтобы я тебе позвонил? Потому что я думал – то, что случилось…
– Нет, – поспешно отвечает она. – Нет. Ты правильно думал. Просто… не знаю. – Она пожимает плечами с таким видом, словно уже жалеет об этом разговоре. – Холдер, я просто хотела убедиться, что ты в порядке. Я слышала сплетни и не могу сказать, что они меня не встревожили. До меня дошло, что в тот день у тебя дома я думала только о себе и даже не удосужилась спросить у тебя, как ты все это переносишь.
У нее виноватый вид даже оттого, что завела разговор о сплетнях, но негоже ей чувствовать себя виноватой. Она единственный человек, который активно пытается доказать ложность этих сплетен.
– Я в порядке, – заверяю я ее. – Эми, это всего лишь пустая болтовня.
Она улыбается, но, похоже, не верит моим словам. Я совсем не хочу, чтобы она беспокоилась за меня.
– Все нормально, – шепчу я на ухо, обнимая ее. – Не порти себе нервы, ладно?
Она кивает, потом отодвигается, с тревогой оглядываясь по сторонам.