– Ты чего за мной таскаешься, а?
– Что, простите?..
Когда я подскочила к нему, он невольно остановился. И отвечал по-испански, явно обескураженный и тем, какой скандальный тон я взяла, и тем, что «тыкаю» незнакомому человеку.
– Я спрашиваю, за каким хреном ты меня преследуешь?
– Вы… – начал он.
Я сочла, что моя агрессия дает мне известные преимущества, и решила держаться этой тактики. И еще взвинтила градус:
– Козел.
Он захлопал глазами в растерянности. Истинной или наигранной. Я была немного выше его ростом, от природы довольно крепко сложена да вдобавок поддерживаю форму, два раза в неделю плавая в бассейне. Что касается характера, то я не из тех барышень, кто визжит, дрожит и вцепляется в плечо красавчика ковбоя, – вечно одно и то же, нежные такие сучки! – когда апачи налетают на форт. Иначе говоря, я была в такой ярости, что вот только дернись он – выцарапала бы ему эти его голубые глазки, в желтоватом свете фонаря так невинно и непонимающе глядевшие на меня из-под твидового поля.
– Вы не имеете права, – докончил он фразу.
Несколько странно рассуждать о праве и долге в этот полночный час и на безлюдной улочке.
– Сегодня утром ты шел за мной по Алфаме, сейчас оказался тут… Что тебе надо, я спрашиваю?
Он очень пристально смотрел на меня. Встопорщив рыжеватые подстриженные усы, прикусил кроличьими зубами нижнюю губу, словно в раздумье. Словно в самом деле силился уразуметь, о чем я. И секунды на две голубые глаза вдруг оледенило такое выражение, что я почему-то усомнилась, что выцарапать их будет так просто, как представлялось мне вначале. Кажется, он мне этого не позволит. Ничего из такого не выцарапаешь. Но говорю же – продолжалось это не больше двух секунд.
– Вы ошибаетесь.
Он резко стронулся с места и, обогнув меня, вновь зашагал вниз по улице. Я смотрела ему вслед.
– В следующий раз голову тебе оторву, – почти крикнула я. – Кретин!
С противоположной стороны улицы на нас озадаченно смотрел райтер с двумя баллончиками в руках. Потом собрал свое барахло и молча удалился по склону вверх. А я осталась стоять перед его желто-синим граффити, вдыхая запах свежей краски и чувствуя, что адреналин растворяется в моих жилах и сердце начинает биться в прежнем, в обычном ритме. Стояла до тех пор, пока на остановке трамвая не появился еще какой-то субъект, который прошел вниз по склону и свернул за угол направо. Я двинулась следом, осторожно высунулась из-за угла, никого не увидела, свернула налево на Авениду-де-Либердаде и зашагала к моему отелю, пытаясь как-то привести в порядок мысли. Вытащила телефон из сумки и, несмотря на поздний час, позвонила Маурисио Боске – пусть и он позлится, не все же мне одной, – однако отозвался лишь автоответчик. Я оставила сообщение с просьбой перезвонить. Как можно скорей. Время от времени я беспокойно озиралась. Но больше меня никто не преследовал.
Когда я вошла в отель, дежурный портье вместе с ключом протянул оставленный мне мессидж от Сестер. Он состоял из четырех слов. И я, моментально позабыв про рыжеусого, устремилась на диван в пустом холле и подключила свой телефон к Интернету. Мессидж гласил: «Снайпер. Движуха в Италии».
4. Балкон Джульетты
– Невероятно, – сказала Джованна.
Я не могла не согласиться. Именно так. Даже в городских музеях никогда не бывало такого наплыва публики. Дворик в доме Джульетты в центре Вероны был запружен людьми, и очередь через ворота выходила на улицу, где несколько полицейских пытались поддерживать порядок. Холод никого не пугал: под ледяной крупой, сыпавшейся с серого неба, жались бесчисленные туристы с зонтиками, в куртках с капюшонами, в шерстяных шапках; многие с детьми. В изобилии были представлены и веронцы, явившиеся взглянуть на то, что газеты и телевидение с оттенком шовинистического бесстыдства трое суток кряду называли «одной из самых оригинальных незаконных арт-интервенций, когда-либо устраиваемых в Европе».
– Как он умудрился? – спросила я. – Разве здесь нет охраны?
– В доме дежурит охранник, но он ничего не видел. А ворота на улицу были заперты.
Вся Верона обсуждала это. И даже карабинеры, которые вели дознание, не понимали, каким образом Снайпер проник во дворик дома-музея, посвященного шекспировской легенде, – на этом балконе произошло свидание юной Джульетты Капулетти и ее возлюбленного Ромео Монтекки.
– Может быть, он спустился с крыши?
– Может быть… А может, прятался в доме, дожидаясь, когда разойдутся посетители.
Я оглянулась. Уже довольно давно и патио, и портал превратились в миниатюрный тематический парк, посвященный любви, – решетки унизаны замочками с инициалами, стены исписаны романтическими надписями, покрыты самозародившейся разноцветной мозаикой жевательной резинки, из которой составлены нежные фразы и признания. И сувенирная лавочка, как и несколько других на прилегающей к дому Виа Каппелло, являла собой кошмарное скопище брелочков, наперстков, пепельниц, чашек, тарелок, миниатюрных статуэток Ромео и Джульетты, подушечек, открыток и всей дряни, какую только может измыслить дурновкусие, причем главенствовали тысячи разнообразных сердечек, от изобилия которых вскоре начинало мутить. И со временем эта безбрежная муть вытеснила интерес к балкону и к бронзовой статуе Джульетты в глубине двора: большая часть туристов предпочитала теперь фотографироваться не там, а на фоне необозримого разноцветного пространства – много сотен замочков, прикрепленных к перилам, тысячи надписей и мозаика жевательной резинки на стенах. Извращенная мутация стрит-арта, так сказать. Интерактив, не побоюсь этого слова. Хотя можно, разумеется, найти и другие слова, попроще, не такие обидные.
– Что бы там ни было, – заметила Джованна, – Снайпер – просто гений.
Я взглянула на то, к чему относилось ее замечание, – на причину того, почему в промозглом месяце феврале в этом маленьком городке на севере Италии многократно увеличился приток посетителей к балкону Джульетты. Стоявшая в глубине внутреннего дворика, перед решетками, унизанными обетами и любовными клятвами, и сувенирной лавкой, густо усыпанной сердечками, бронзовая статуя веронской барышни в натуральную величину, обычно отполированная до блеска прикосновениями тысяч рук (туристы, фотографируясь, непременно хватались за нее и стерли всю патину), сегодня выглядела необычно – вся фигура Джульетты была обклеена купюрами в пять евро, покрытыми лаком, а лицо скрыто под маской мексиканского борца, представлявшей одну из тех калак, которые Снайпер всегда использовал в своем творчестве. Чтобы авторство композиции не вызывало ни у кого никаких сомнений, пьедестал украшали его подписи и фирменный знак оптического прицела.
– Не знают, что с этим делать, – засмеялась Джованна.
Да, это было видно. И очевидно. Департамент культуры впал в глубокую растерянность. Как только новость распространилась по СМИ, туристы и местные толпой ринулись взглянуть на интервенцию Снайпера. Первое побуждение – содрать коросту купюр и маску с лица Джульетты – угасло под напором неслыханного коммерческого успеха, и теперь многие тысячи посетителей рвались увидеть проведенную в Италии акцию художника-нелегала, скрывающего свою личность по причинам, о которых целыми днями гадали газеты, радио и телевидение. Дошло до того, что над изваянием в целях защиты его от непогоды установили нечто вроде навеса из алюминия и пластика. Художественные критики и университетские профессора-искусствоведы засветились перед камерами, комментируя оригинальную акцию испанского уличного живописца (были, впрочем, и такие, хоть и в явном меньшинстве, которые обзывали его вандалом), о чьем присутствие в Италии было до сей поры неизвестно. И потому муниципальные власти, принимая решение, руководствовались желанием погреть руки на этой новости, громовым эхом раскатившейся по всему культурно-туристическому пейзажу Вероны, и потому выдали нужду за добродетель. Как уверяла редакционная статья, напечатанная в то же утро в газете «Л’Арена», посреди студеного февраля, экономического кризиса и мертвого сезона по милости Снайпера и Джульетты – бедного Ромео оттеснили на обочину – божья благодать снизошла на Верону.
Оставив позади длинный хвост очереди и бесчисленные вспышки фотокамер и мобильников, мы двинулись на площадь Эрбе. Было по-прежнему очень холодно. На влажной земле уже похрустывали превратившиеся в льдинки капли дождя, и площадь постепенно заволакивалась редкой белой завесой мельчайших хлопьев. Мы решили укрыться в кафе «Филиппини» и выпить чего-нибудь согревающего.
– И результат налицо, – сказала Джованна, стряхивая капли с шерстяной шали, прежде чем повесить ее на спинку стула.
Джованна Сант’Амброджо была элегантная, привлекательная женщина с темными большими глазами и длинноватым носом, а раскованные манеры ее, не будь она итальянкой, могли бы показаться даже вульгарными. Скрывая первую седину, свои иссиня-черные волосы она теперь красила. Мы познакомились лет десять назад, когда изучали историю искусства во Флоренции, где у нас во время летнего курса, посвященного капелле Бранкаччи, случился и краткий романчик: приятные прогулки по берегу Арно перемежались жаркими ночами на моей узкой кровати в пансионе на улице Бурелла. Спустя несколько месяцев Джованна собиралась выйти замуж, и потому мы расстались мирно, сохранив сердечную привязанность. Сейчас она была разведена и жила в Вероне, работала в Фонде Сальгари и на деньги крупной винодельческой компании в Вальполичелле издавала журнал «Вилла делла Торре».
– И результат налицо, – сказала Джованна, стряхивая капли с шерстяной шали, прежде чем повесить ее на спинку стула.
Джованна Сант’Амброджо была элегантная, привлекательная женщина с темными большими глазами и длинноватым носом, а раскованные манеры ее, не будь она итальянкой, могли бы показаться даже вульгарными. Скрывая первую седину, свои иссиня-черные волосы она теперь красила. Мы познакомились лет десять назад, когда изучали историю искусства во Флоренции, где у нас во время летнего курса, посвященного капелле Бранкаччи, случился и краткий романчик: приятные прогулки по берегу Арно перемежались жаркими ночами на моей узкой кровати в пансионе на улице Бурелла. Спустя несколько месяцев Джованна собиралась выйти замуж, и потому мы расстались мирно, сохранив сердечную привязанность. Сейчас она была разведена и жила в Вероне, работала в Фонде Сальгари и на деньги крупной винодельческой компании в Вальполичелле издавала журнал «Вилла делла Торре».
– Вопрос в том, здесь ли Снайпер, – сказала я. – Упивается ли успехом.
Джованна помешивала ложечкой свое молоко с капелькой кофе. Macchiato, сказала она, когда мы уселись за столик. И еще один для синьоры. И добавьте чуть-чуть коньяку.
– Попробую выяснить, – сказала она после недолгого раздумья. – Я знакома с людьми, имеющими отношение к стрит-арту, и среди них есть райтеры… Поспрашиваю… За спрос денег, как известно, не берут.
Она еще немного подумала, прежде чем поднести чашу к губам.
– Есть у меня один друг. Поставил местный рекорд по штрафам за вандализм. Подписывается Дзомо. По этому тэгу на железнодорожных станциях и автовокзалах можно проследить его путь по всему северу Италии… Агрессивный, жесткий – вполне в стиле того человека, который тебе нужен.
Мне понравилось, как звучит этот итальянский тэг. Дзомо…
– Молодой?
– Да уже не очень. Под тридцать. В Вероне он не работает, потому что полиция глаз с него не спускает и последствия могут быть нешуточные, но иногда становится невтерпеж, и тогда он выходит на улицу, точнее – отправляется в карательные экспедиции по другим городам.
– Кажется, я видела что-то его в Интернете… Композиции с полицейскими – его ведь рук дело?
– Его, – засмеялась Джованна. – Он уже несколько лет как подсел на эту тему.
– Но это очень недурно.
Я вспомнила окончательно. В самом деле – на сайтах, посвященных граффити, попадались и его работы. Помимо обычных и привычных композиций, его конек – изображать итальянских полицейских и карабинеров в самом неприглядном виде: они у него то целовались взасос, то мастурбировали, то дрючили друг друга. Работал он с предварительно сделанными трафаретами, что позволяло быстро нанести рисунок и смыться: приложил шаблон к стене, залил краску, и ищи-свищи. Такая стремительная техника, естественно, уменьшала шансы на арест. Не один полицейский мечтал повстречать художника – и не за тем, чтобы попросить автограф. Многие хотели бы потолковать с ним по душам и без свидетелей.
Джованна рассказала мне, на чем она с ним познакомилась. Года два назад носилась с мыслью найти в Вероне место для стрит-арта – легальное, всем доступное и под патронажем все той же винодельческой фирмы. Приглашали бы известных райтеров, как в других странах. Идеальной площадкой показалась заброшенная фабрика на берегу реки, в южной части города. Люди бы приходили и, увидев наконец, как выглядят таинственные райтеры при свете дня, наблюдали бы за их работой под фанк, рэп, хип-хоп и прочее в том же духе. Однако в муниципалитете идея восторга не вызвала. Были споры, дискуссии, обсуждения, и в результате проект отвергли. Тем не менее Джованна познакомилась с Дзомо, которому предполагалось поручить организацию всего дела.
– Поддерживаешь с ним отношения? – осведомилась я.
– Да. Он неплохой парень. Немного прибабахнутый, но неплохой.
– Думаешь, он знает Снайпера?
– Мне говорили, в истории с Джульеттой он служил ему туземным проводником.
Я залпом прикончила все, что оставалось в чашке. Открываются интересные перспективы.
– Иными словами, если Снайпер сейчас в Вероне, Дзомо не может с ним не общаться?
Джованна загадочно улыбнулась. Ее рука – пальцы в серебряных кольцах, на безымянном сверкал перстень с крупным камнем из разряда совсем недорогих – лежала на столике рядом с моей. И наводила на воспоминания. Я взглянула ей в глаза, улыбнувшись в ответ. По тому, как чуть приоткрылись ее губы, поняла, что и она вспоминает.
– Вполне вероятно, – сказала она. – И, может быть, там есть кое-что еще… Прошел такой слушок.
Я встрепенулась, вытянула шею, насторожившись, как собака, внезапно учуявшая мозговую косточку.
– Какого рода слушок?
Джованна подняла руку, вытянула палец с длинным, выхоленным, идеально отлакированным ногтем, показывая на улицу, где снег повалил уже настоящими хлопьями.
– Снайпер еще не до конца разделался с Вероной. У него тут остались кое-какие дела.
– Какого рода дела? – Я отодвинула пустую чашку и облокотилась на стол. – Ты об этом что-нибудь знаешь?
– Да гуляет тут одна забавная история… Не исключено, что он готовит такое, после чего история с Джульеттой покажется всего лишь прологом.
– Новая интервенция?
– Возможно. Послезавтра – 14 февраля. В Испании ведь тоже отмечают день любви, верно?
И снова возникла эта уклончивая, рассеянная полуулыбка. Я спросила себя, есть ли сейчас у Джованны кто-нибудь, и если есть, то кто – мужчина или женщина? Интуитивно я склонялась ко второму варианту. Впрочем, не ко времени было бы убеждаться в своей правоте или ошибке. И потом… я никогда не возвращаюсь туда, где была когда-то счастлива. Вступают в дело иные факторы – те, что у тебя в тылу. Собственные понятия о верности, например.
– Точно! – сказала я. – День влюбленных. День святого Валентина.
– Ну вот. Стараниями Шекспира Ромео и Джульетта стали символом влюбленных. А Верона – городом любви. – Тут она снова повернулась к окну на площадь. – Любви, которая благодаря публике, глупости, социальной переимчивости, телевидению и всему, что включает в себя это понятие, в том числе сериалы и картины Федерико Моччиа[34], превратилась в весьма популярное, в высшей степени коммерциализированное и донельзя пошлое публичное действо… И затея Снайпера метит именно туда.
– И?
– Поговаривают, что он еще не высказал все, что думает по поводу этой чуши. Готовит новый удар. Судя по всему, в Верону съезжаются райтеры со всей Италии. А собирает их он, Снайпер, как за ним водится. Мейлами, эсэмэсками и так далее.
Я сделала глубокий вдох, стараясь сохранять спокойствие. Иначе меня просто снесло бы со стула.
– И что он намерен делать?
– Это мне неизвестно. Но не удивлюсь, если через два дня мы все узнаем. И не мы одни.
Я посмотрела в зеркало у нее за спиной. И увидела себя – за столиком, в плаще с поднятым воротником, с шелковой косынкой на шее, с еще влажными от растаявшего снега волосами. Позади, у стойки, на фоне выстроенных на полке бутылок, видела других посетителей, тоже укрывшихся здесь от непогоды. Слышала гул голосов. Вздрогнув, подумала, что и Снайпер тоже может быть здесь. Сидит, пьет, как и я, macchiato с несколькими каплями коньяка и обдумывает вторую часть своей акции.
– Я должна увидеть Снайпера. Если он еще в Вероне, я должна с ним увидеться.
Она с сомнением качнула головой:
– Это очень непросто. Куда бы он ни шел, где бы ни был, приверженцы окружают его плотным кольцом безопасности. Однако этот самый Дзомо полностью в курсе, а попытка, как известно, не пытка. Другое дело, что я не вижу убедительных оснований для того, чтобы он захотел с тобой встречаться.
Я задумалась об этом. Об аргументах. О приманках и наживках. Снова взглянула в зеркало, а потом в запотевающее окно. Снаружи, в вертикальных полосах крупных, плавно валивших с неба хлопьев, снег уже укутал белым скульптуру в центре фонтана на площади.
– А если через этого Дзомо попробовать передать Снайперу письмо? Записку?
– Попробовать можно, гарантировать нельзя. Ничего. Даже того, что Снайпер ее получит.
Я подозвала официанта и попросила счет.
– С меня довольно будет и попытки.
Бывая в Вероне, я обычно останавливалась в отеле «Аврора» – он расположен в центре, и цены там приемлемые. Однако на этот раз расходы нес Маурисио Боске, так что мой 206-й номер за триста евро в сутки был в «Габбья д’Оро», но тоже в двух шагах от площади Эрбе. И в тот же день, утопая босыми ступнями в густом ворсе красивого старинного ковра, я села за ореховое бюро XIX века и написала письмо Снайперу. Несколько раз бросала и начинала заново, прежде чем нашла тон, который показался мне подходящим. Вот что у меня получилось: