Решили выдвигаться в обход плаца, дабы не нарваться на генерала, совершающего субботний обход. Однако что-то не заладилось. Между корпусами сновало множество курсантов, и мы расслабленной походкой выдвигались к КПП, но в одну минуту все изменилось. Бесформенные толпы вдруг резко сформировались в стройные колонны, и даже неподалеку раздалась задушевная строевая песня. Значит, начальник училища был где-то рядом с кучей верных полковников.
Мы попытались влиться в строй какого-то взвода старшекурсников, но были вытолканы взашей.
– Изобразили строй, – прошипел я на Степного и Ворошилова, и колонной из трех человек мы бодро помаршировали за удаляющимся со скоростью курьерского поезда взводом четверокурсников. Где-то возле входа в учебный корпус виднелась огромная папаха нашего генерала.
– Не обещайте деве… юно-о-ой любови вечной на земле-е-е, – слаженно орали старшие курсы. Слышались команды: – Смирно-о-о, наа…праавоо!
– Запевай! – скомандовал я своей немногочисленной группе.
– Чунга-чанга, в жопе три гвоздя, чунга-чанга, вытащить нельзя, – затянул Степной.
– Вова, дебил, генерал рядом, давай что-нибудь нормальное. Эдик, мочи!
Эдик выпучил глаза и выдал ничуть не лучше Степного:
– За армейским частоколом, зашибись, стоит хрен колом!
Вова тут же подхватил:
– Только мы ничо не хочим, регулярно ночью дро…
– Заткнитесь, придурки, – уже чуть ли не заорал я и сам затянул: – И если в поход труба позовет, смирно наа… право!
Слава богу, генералу было не до нас – он вызвал из строя четверокурсников какого-то бравого сержанта и с удовольствием за что-то его отчитывал.
– Уу-у-у, пронесло, – вздохнул я, – давайте бегом к КПП.
Через две минуты, прошмыгнув мимо дежурного и помахав перед носом помдежа по КПП увольнительной запиской, мы выкатились за ворота. Вот он, «уазик-таблетка» с надписью по борту «ГДО».
Нас уже ожидали суровый мужичок-водитель и ухоженная дамочка.
– Здрасти, мальчики, вы к нам на помощь? – приветствовала она нас высоким хорошо поставленным голосом профессионального конферансье.
– Ага, к вам. Вот, направили, сказали быть в парадке и взять подменку, – почему-то смутился я.
– Нам зам начальника по воспитательной работе обещал курсантов, которые раньше были связаны с театральными подмостками и сценой. Надеюсь, он нас не подвел?
Ну, а то! Замполит обещал! Скорее всего, потом забыл и поставил задачу первому попавшемуся ротному, то есть нашему. А нашему вообще плевать, кто сено косил, а кто на театральных подмостках до училища выкаблучивался…
– Конечно, не подвел, – успокоил я дамочку. – Я десять лет танцами занимался, выступал на большой сцене. – Прошу заметить, я не соврал.
– А я на спектакль про щучье веление ходил в третьем классе, – подыграл Эдик.
– А у меня была одна подружка с вот тако-о-ой… – попытался вклиниться в разговор Вова, но я его ощутимо пнул в бок, и Степной замолчал.
– Какие веселые мальчики, – восхитилась дама. – Рассаживайтесь, и поедем.
Мы запихнули свои тщедушные телеса в «таблетку» и с ощущением «причастности к искусству» помчались в ГДО.
Нас отдали в распоряжение какого-то веселого мужичка, который с апломбом возвестил, что театр начинается с вешалки, а мы должны на время пополнить ряды рабочих сцены. Потом запихнули в какую-то гримерку, предложили переодеться и ждать ценных указаний. Как только наш «новый начальник» скрылся, мы тут же начали обследовать помещение. Ничего интересного – пара вешалок, пара столов и пара зеркал, которые абсолютно не подходили Эдику.
– Давайте посмотрим, где тут умывальники, и упрем зеркало, – соблазнял нас с Вовой Эдик.
– Отвали, рецидивист! Давайте просто позырим, что тут интересного, а то мы здесь дальше зрительного зала никогда не ходили, – предложил Степной.
– Может, переоденемся? – предложил я и потряс рюкзаком с формой.
– Да успеем, – крикнули хором Вова с Эдиком и выбежали в дверь.
– Меня подождите! – кинулся я за ними.
Сколько тут интересного! Бегают балеринки в своих марлевых «пачках», стоят какие-то плакаты; куча народу шарахающегося в различных направлениях…
–Где эти курсанты-ы-ы?! – раздался зычный рев неподалеку от сцены.
– Мы здесь! – заорали мы в ответ и кинулись на голос. Вот говорил же, что надо переодеться, сейчас нам влетит, и Эдик к тому же куда-то запропал.
Оказалось, нас звал вовсе не начальник, а трубным рыком вызывала какая-то дородная тетенька в спортивном костюме.
Увидев нас, она злобно проматерилась, не стесняясь находившихся поблизости разнаряженных в бальные платья девчонок. Мы и рты не успели раскрыть, как нам всунули каждому по девушке и вытолкнули на сцену, где вовсю гремела мелодия вальса.
– Прикинь, Вован, музыка из кина «Мой ласковый и жирный зверь», – радостно воскликнул я, выбегая на сцену и таща за руку семенившую за мной деваху.
Зал был полон народу, гремела музыка, и несколько пар кружилось в вальсе. Абсолютно не задумываясь, я подхватил партнершу и буквально с первых па вписался в танцевальную композицию. Сложного ничего нет, обычная расстановка пар «меняющимся треугольником». Делов-то! На сцене, помимо нас, еще несколько курсантов ловко крутили своих партнерш и картинно закидывали головы. Стоп, какие-то неправильные курсанты! Прически у них не военные, волосенки длинноваты и туфельки – обыкновенные черные «балетки», и уж больно профессионально они кружатся в ритмах вальса. Черт, надо же так попасть! Соображал я буквально несколько секунд, а в это время на сцену с возмущенными криками вылетел Степной:
– Чо за фигня, тебе нормальную дали, а мне какую-то клюшку! Э-э-э… Он вдруг замер с открытым ртом, узрев полный зал, а взбешенная партнерша Степного схватила Вову и сама начала кружить его, пытаясь попасть в ритм композиции.
Опыт не пропьешь и не потеряешь, танцевать – это как кататься на велосипеде, и поэтому я автоматически «работал номер». Моя партнерша, несмотря на свои немаленькие габариты, была весьма неплоха в танце и тоже «работала на автомате» – когда надо, замирала, улыбалась и картинно откидывала голову.
– Э-э-э, блин, ты мне все ноги оттоптала, – перекрывал звуки музыки возмущенными криками Степной, изображавший нечто вроде гопака-вальса и приемов ушу.
– Четвертая пара – ушли со сцены, – шипела из-за занавеса «хореографичка» в спортивном костюме.
Вове так и не удалось блеснуть своими способностями и порадовать публику. Пара вылетела со сцены и через пару секунд снова вышла, уже без проблем вписавшись в ритм композиции. Вову заменили на нормального танцора. А на меня так никто внимания и не обратил, пришлось дотанцевать до конца. Публика в зале была вяловатая, на выкрутасы Степного никакого внимания не обратила. Вова оставил меня «погибать» на сцене и поплелся искать Ворошилова. Эдик тем временем вел разведку наблюдением и пытался обнаружить местоположение умывальника. Тут на глаза ему попался мужичонка с чайником в руке, спускающийся по металлической лесенке. Логика, как обычно, подвела Эдика, и он решил, что мужик набрал воды и идет к себе попить чайку. А раз там есть вода, то, может быть, там и находится умывальник. По мнению Ворошилова, умывальники в Домах офицеров так и должны располагаться на верхних этажах, и забираться туда надо по маленькими шатким лестницам.
Сделав все необходимые умозаключения, Ворошилов огляделся, совершив несколько красивых перекатов, бросился на лестницу как тигр и в три прыжка очутился уже на середине. Потом прекратил выделываться и быстренько забрался наверх. За хлипкой дверцей находился вовсе не умывальник, а кабинка звукорежиссера с хитрыми приспособлениями – тюнерами, синтезаторами, пультами, микрофонами и магнитофонами.
Звукорежиссер поставил очередную запись и спустился с чайником за водичкой, ну, а тут и появился курсант Ворошилов.
Меня тем временем продолжали нещадно эксплуатировать. Только закончился вальс и я собрался слинять и найти своих, как мне даже шага влево сделать не дали. Прямо сверху на парадку мне напялили красную широченную рубаху, подпоясали кушаком.
– Э, вы что творите, я же не ваш! – заорал я костюмершам, споро одевавшим очередного танцора.
– На сцену-у-у, – зашипела на меня хореографичка в спортивном костюме и попыталась дать пендаля для ускорения.
Пришлось снова выскочить и плясать какой-то народный танец, присвистывать, притопывать и пройтись вприсядку. На этот раз повезло. Музыка внезапно прекратилась, и знакомый голос на весь зал произнес:
– Гы, прикольно, что это за фигня? А-а-а, микрофон! О, Андрюха, ты что на сцене делаешь?
Танцевальная группа остановилась, танцоры стали недоуменно пялиться друг на друга.
– Я хочу быть с тобо-о-ой, я та-а-ак хочу быть с тобой, в комнате с белым потолком, с правом на надежду-у-у, – заголосил Эдик в микрофон.
– Я хочу быть с тобо-о-ой, я та-а-ак хочу быть с тобой, в комнате с белым потолком, с правом на надежду-у-у, – заголосил Эдик в микрофон.
Вялая публика в зале немного оживилась и начала аплодировать. Мне удалось под шумок смыться со сцены и проскочить мимо узурпаторши-хореографички.
Ворошилов понял, что сделал что-то нехорошее, и начал нажимать все кнопки на пульте. На весь зал раздались писк, вой и какая-то адская какофония. Эдик от греха подальше выпрыгнул из кабинки звукорежиссера и успел благополучно скрыться с места преступления. Вова Степной сидел в гримерке и боялся высунуться наружу, опасаясь, что его снова заставят идти на сцену и что-нибудь отплясывать.
Тут и Эдик подоспел.
– Я там что-то в кабинке наверху натворил, – сознался он, переодеваясь в комбез и трясясь от страха. – Вы меня не выдавайте.
– Мы тебя вообще не знаем, – буркнул Степной. – Побыстрее бы отсюда свалить, дурдом какой-то.
Мы переоделись и стали ждать своего нового шефа. Вскоре появился и он.
– Блин, у нас звукреж с ума сошел, репетицию у танцоров сорвал, – пожаловался наш «начальник».
– А почему в зале публика? – осторожненько поинтересовался я.
– Да какая публика! Так, загнали военных, пэтэушников и прочих статистов, чтобы выступающие себя как на премьере чувствовали. Через пару недель большой «сборник» даем, наши попляшут, попоют, а под конец пара заезжих звезд будет, вот и «генералим». У нас сейчас рабочих сцены не хватает, но, надеюсь, на премьере будут все.
Нашего «шефа» звали Дмитрий Федорович, и по должности он заведовал всей сценической артелью. Переодевшись в подменку, мы пошли за Федоровичем куда-то в подвалы и перетаскали кучу ящиков с реквизитом. Потом нам вручили какие-то огромнейшие шторы и отправили на хозяйственный двор, развесить их и выбить от пыли.
Справившись с поручением, мы перекурили и пошли разыскивать «шефа», чтобы доложить.
По дороге на нас опять напали «деятели» и стали утверждать, что мы «революционные матросы» и должны немедленно спуститься в какую-то рекреацию и что-то отрепетировать. Пришлось застегнуть комбез на верхнюю пуговицу, спрятать свою флотскую тельняшку и пообещать, что мы немедленно спустимся, разобьем Колчака и пару раз пульнем из носового орудия по Зимнему. Отвязавшись от театралов, мы все-таки нашли Федоровича и потребовали немедленно отпустить нас, потому что уже проголодались. «Шеф» оказался вполне адекватным и, перед тем как нас отпустить, отвел на сцену убрать музыкальные инструменты после выступления какой-то рок-группы. Занавес был опущен, слышался гул голосов неблагодарной публики из пэтэушников и военных, которых никто из выступающих так и не смог расшевелить.
– Зырь, что тут! – заорал Степной и кинул мне черную кожаную «косуху», всю в заклепках и шипах, сам напялил на себя точно такую же, сняв ее с барабанной стойки.
– Прикинь, типа, мы тоже выступаем, девки в зале кипятком, зажигалки, поклонники и все такое, – замечтался Вова, надел найденные на барабане черные очки и кинул мне точно такие же.
– Ну, а что, мы с тобой в паре на дискотеке под «Кар-мэн» неплохо «слабаем», – подыграл я, снаряжаясь в очки и «косуху».
– Скучно, – сказал Эдик, – пойду-ка, какую-нибудь музыку врублю.
– А ты, типа, шаришь, как? – спросил его Вова.
– А то, – гордо ответил Эдик, зашел за сцену и начал карабкаться вверх по железной лесенке.
На весь зал сперва раздалась череда каких-то непонятных звуков. Потом сильный женский голос затянул про «валенки», потом – о, чудо! «Ту-ту-ту-туту-тутуту», – раздались знакомые аккорды.
– О мля, «Кар-мэн»! «Лондон, гуд бай!» – возбудился Степной и стал в стойку, с которой мы с ним начинали танец на дискотеке.
А один из рабочих сцены, отвечавший за занавес, услышав звуки музыки, попутал все на свете и нажал кнопку, решив, что представление продолжается. Ну, а «световик», еще не покинувший свой пост, направил на сцену прожекторы.
Степной замер с открытым ртом и повернул голову в мою сторону.
– Чего смотришь, танцуем, – проорал я, улыбаясь.
Вова кивнул, занавес поднялся, и народ, стремившийся на выход, остановился, с интересом уставившись на сцену.
– Вова, не вздумай съе…ть, – предупредил я Степного. – Давай зажигать, некрасиво со сцены убегать.
И вот начали мы со Степным под «Кар-мэн» отплясывать, точно так, как исполняли на училищной дискотеке. То, что не удалось местным хореографам, вполне удалось нам. По-моему, никто даже и не понял, что на сцене не настоящий дуэт. Затылки бритые, черные комбезы, «косухи», очки, а отплясываем – дай бог так ноги Лемоку или Титомиру задирать.
Зал начал заводиться, многие стали отплясывать в проходах, послышался визг девчонок.
Под конец песни мы с Вовой прокатились на коленках прямо к краю сцены, упали на спины и потом выпрыгнули на ноги «подъемом-разгибом».
– Аааа! Оооо! Даааа! – орали восторженные зрители.
– Итак, ждем вас на нашем концерте через неделю. Мы – лучшие! Ворошилова в президенты! «Кар-мэн» зе бест! – орал в микрофон Эдик.
Пришлось от греха подальше убегать со сцены, чтобы не попасть в лапы буйствующих фанатов. Эдик опять умело ускользнул из кабинки, и по всему Дому офицеров слышались негодующие крики звукорежиссера:
– Да не я это! Не я-я-я!
«Косухи» и очки отдали костюмершам и пошли искать Федоровича. Минут через пять пьяненький «шеф» отвел нас в столовую, где мы с аппетитом поужинали. Пока переодевались в гримерке в парадку, Эдик все-таки обнаружил умывальник и туалет. Зеркал было много, и все они были подходящего размера. Хищно потирая ручонки, Ворошилов снял одно из зеркал и счастливо улыбнулся. Однако туалет оказался женский. Открылась дверь, послышались женские голоса, и Эдику пришлось спрятаться в кабинке. Пока вошедшие дамочки занимались своими делами, он сидел на унитазе и трясся от страха… К счастью, на этот раз все обошлось.
Зеркало вынесли через хозяйственный двор без каких-либо проблем. От Эдика отвязались, отправили его в училище. По дороге Ворошилов попался на глаза патрулю, но, убегая, зеркало не бросил. Разбил он его уже в казарме. Вернее, сел на него, рассказывая глупо хихикающему Рыжкову о своих приключениях. Я и Степной вернулись из увольнения только в воскресенье.
Так и прошел этот ничем не примечательный парко-хозяйственный день.
Рапорт
Все было как обычно. Только, вернувшись с занятий с офицерами и суточного выхода, заместитель командира по воспитательной работе долго кричал и разорялся по поводу майора Черепанова.
– Меня, старого заслуженного полковника, выдернули на эти занятия, а этот гнусный майоришка… он… он…
– Подумаешь, меня тоже выдернули из строевой части, но я же не плачу и не кидаюсь всем рассказывать, как замполиту летеха и начальник клуба рюкзак тащил, недоуменно пожимал плечами Вова.
Что там у них произошло, я был не в курсе. Добросовестно отбрехавшись перед комбригом и под видом оперативно-полевой поездки для рекогносцировки будущих учений, я, прячась, просидел дома. Комбриг посчитал, что мне доверять нельзя, поэтому прикрепил ко мне начальника связи бригады. Начальник штаба бригады посчитал, что начальнику связи бригады доверять тоже нельзя, и прикрепил к нему радиостанцию для выхода в эфир, – видно, сотового телефона было недостаточно. Мы с начальником связи друг другу вполне доверяли, а на суточный выход идти не хотели. Поэтому начальник связи просто озадачил начальника приемной радиостанции докладами об отработанных по графику сеансах. В результате я провел рекогносцировку своей квартиры, начальник связи – рекогносцировку дачи своей тещи, а начальник аппаратной отработал пять обязательных сеансов на оценку «отлично». Счастливчики, попавшие на занятия по профессионально-должностной подготовке, ринулись за освобождениями в медицинский пункт, но их по дороге поймал весьма сообразительный бригадный зампотех и начал спрашивать, куда все бегут. Тут же кто-то ляпнул, что все бегут делать прививки от птичьего гриппа. Зампотех по кличке Баклан пристроился к толпе офицеров и возглавил дальнейшее движение. Однако комбриг был полковником старой закалки. Начальник медицинского пункта, высокий интеллигентный капитан Аллилуев, всем вместо «болен, освободить…» писал «допущен к полевому выходу». Капитан сразу же стал непопулярен, так как у зампотеха обнаружили действительно какой-то грипп и увезли в госпиталь на личной машине начмеда («санитарка», как обычно, была сломана). Как дальше развивались события и что там у них случилось, я был не в курсе. Только перед скрытным пересечением линии КПП я зашел в класс, где проводилась первая часть занятий. Несмотря на то, что без Черепанова работа в строевой части была завалена, Вова, как очень ответственный офицер, сказал всем страждущим выписок и прочей бумажной ерунды: