- Господи помилуй, письма из дома, - воскликнул адмирал, и его тусклые глаза, сверкнув, вновь наполнились жизнью. - И пара писем от моих девочек, я не получал от них новостей с тех пор, как пришел "Великолепный". Господи помилуй. Я очень вам благодарен, Обри, клянусь Богом, очень благодарен, - на этот раз Торнтон все же поднялся со своего места, оперев мощное тело на тонкие, похожие на палки, ноги, чтобы пожать Джеку руку. И заметил порванный шелковый чулок и пятнышко крови.
- Она вас укусила? - воскликнул адмирал. - Ох, извините меня. Табби, злобная дворняжка, как не стыдно, - он наклонился, чтобы шлепнуть собачку, и та тут же гавкнула, даже не пошевелившись на своей подушке.
- С возрастом начинает капризничать, - объяснил адмирал. - Боюсь, в этом она похожа на своего хозяина. И еще по дому тоскует. Обри, я вам говорил, что уже тринадцать месяцев не сходил на сушу?
Когда адмирал наконец пролистал несколько писем и кратко взглянул на официальную корреспонденцию, чтобы проверить, нет ли для него дел особой срочности, они вернулись к обсуждению "Ворчестера" и царапины Джека. Много времени это не заняло: оба знакомы с этим и другими Сорока Ворами, и Джек понимал, что адмиралу не терпится остаться наедине с письмами. Но Торнтон беспрестанно выражал свою озабоченность порванным чулком и укусом.
- По крайней мере, уверяю вас, у Табиты нет бешенства. Не хватает, конечно, мозгов и такта. Будь у нее бешенство, едва ли в эскадре остался бы хоть один адмирал - она ведь уже успела укусить адмирала Харта, адмирала Митчелла и флаг-капитана, причем неоднократно. Особенно повезло Харту. И, насколько я знаю, пока еще ни один не рухнул на палубу в конвульсиях. Но, повторюсь, Табита капризна, как и ее хозяин. Хорошая драка с французами нас обоих бы подбодрила. Мы бы мигом помолодели. И, может быть, наконец-то отправились бы домой.
- Есть вероятность, что они объявятся, сэр?
- Возможно, возможно. Не прямо сейчас, разумеется - не с таким южным ветром. Но прибрежная эскадра доложила о большой активности за последние несколько недель. Господи, как же я надеюсь, что французы объявятся, - воскликнул адмирал, стиснув кулаки.
- Даст Бог, так и будет, - поднимаясь, сказал Джек. - Даст Бог, так и будет.
- Аминь, - добавил адмирал, поднимаясь одновременно с подъемом корабля на волне. Прощаясь с Джеком, Торнтон заметил: - Боюсь, завтра нам предстоит трибунал. Вы будете присутствовать, разумеется. Там будет одно особо неприятное дело, которое я не хотел бы откладывать до Мальты. Заодно и с другими разберемся. Хочется поскорее со всем этим разобраться. И я полагаю, у вас на борту присутствует некий доктор Мэтьюрин. Я бы хотел увидеться с ним в полдень. И главный врач флота тоже.
Глава четвертая
Джек Обри обедал со своим лучшим другом Хиниджем Дандасом, капитаном "Экселента". Оба плавали вместе мичманами и лейтенантами, могли говорить совершенно откровенно, и когда с жалкой едой было покончено - последняя тощая курица на "Экселенте" и после варки осталась жесткой - и они остались одни, Джек сказал:
- Я просто шокирован, увидев, в каком состоянии адмирал.
- Охотно верю, - отозвался Дандас. - Как и я, когда впервые поднялся на борт флагмана. С тех пор я его почти не видел, но говорят, что ему стало гораздо хуже - едва появляется на палубе на полчаса или около того на вечерней прохладе и почти никого не приглашает. Каким он тебе показался?
- Измученным, полностью вымотанным: едва смог встать со стула - ноги тонкие, как палки. Что с ним такое случилось?
- Охрана морских просторов, вот что. Управление этой чертовой блокадой настолько четко, насколько это возможно со старыми изношенными кораблями, по большей части с недоукомплектованной командой, и на всех нехватка припасов. Изношенная эскадра с чертовски неуклюжими и проблемными капитанами и некомпетентным заместителем. Я говорю тебе, Джек, это сведет его в могилу. Я здесь только три месяца, а я вдвое моложе его, но ты знаешь, что такое строгая блокада - другой мир, совершенно отрезанный от всего, нехватка самого необходимого, коричневые рубахи, ненастье, люди скучают и замордованы необходимостью сохранять точные места в строю перед глазами адмирала, и корабль уже как тюрьма. А он в этом годами, больше, чем любой другой командующий.
- Тогда почему командующий не отправится домой? Почему его не отпускают?
- Кто смог бы его заменить? Харт?
Оба презрительно рассмеялись.
- Франклин? - предположил Джек. - Ломбард? Даже Митчелл. Все они моряки и справятся с блокадой. Франклин и Ломбард отлично это проделали с Брестом и Рошфором.
- Но дело ведь не только в блокаде, болван ты этакий, - воскликнул Дандас. - Адмирал мог бы управлять блокадой одной рукой, привязанной за спину. Если бы только блокада, он оставался бы таким же пухлым и румяным, как ты или я. Хотя, могу сказать мимоходом, Джек, ты, кажется, потерял много жира с нашей последней встречи. Сомневаюсь, что весишь тринадцать или четырнадцать стоунов. Если бы только блокада, его могла бы заменить куча людей. Но в отличие от французов, у него в руках все Средиземноморье и все, что к нему относится: Каталония, Италия, Сицилия, Адриатика, Ионическое море и турки, Египет, Берберские государства, а могу сказать тебе, Джек, что с Берберскими государствами дьявольски трудно вести дела. Меня послали, чтобы вразумить дея, и я очень хорошо справился, хотя наш консул пытался вставлять мне палки в колеса. Я остался очень доволен собой, пока не столкнулся через несколько недель с некоторыми христианскими рабами и не обнаружил, что моего дея убили солдаты, и во дворце новый дей, желающий нового соглашения и новых подарков. Не знаю, консул или его люди организовали дельце, но у Министерства иностранных дел есть там некоторые люди: Нед Берни узнал кузена консула, скрывавшегося под накидкой.
- Несомненно, гражданские не могут хозяйничать на нашей земле - в заповедниках командующего, а?
- Не должны, но хозяйничают. Так же поступает и армия, по крайней мере, на Сицилии. И это делает дела еще запутаннее, хотя, по совести, те были достаточно запутанными изначально, с дюжинами правителей, больших и малых. Никогда не знаешь, как у тебя все обстоит с Берберскими государствами, а они имеют большое значение для нашего снабжения, в то время как беи и паши в Греции и до Адриатического моря почти никогда не подчиняются турецкому султану. Правители эти практически независимые князья - и некоторые вполне готовы сыграть на стороне французов, чтобы получить их милости. На сицилийцев нельзя полагаться, и, кроме того, что мы любой ценой не должны провоцировать сицилийцев из-за боязни французов, я не знаю, в каком состоянии мы с турками. А адмирал знает. Он как паук в центре паутины, - ты должен был заметить фелюги, хуарио и полугалеры, швартующиеся к флагману - и любому новому человеку будет нелегко разобраться в этом, особенно, когда указания идут так долго. Мы часто месяцами живем без приказов Адмиралтейства, да и без почты, а адмирал должен играть роль посла и дипломата на правом фланге, на левом и по центру, сохраняя устойчивые отношения с этими правителями, а также присматривать за эскадрой.
- Будет трудно заменить его, несомненно. Но не могут же и в самом деле оставить его здесь, пока он уработается до смерти? Если Торнтон умрет, придется посылать нового человека, и поскольку никто не сможет облегчить его вступление в должность, он обречен на провал. В любом случае, люди говорят, что адмирал несколько раз просил об отставке. Леди Торнтон сама мне говорила.
- Да, просил, - подтвердил Дандас и заколебался. Его старший брат занимал должность Первого лорда Адмиралтейства, и Хинидж задавался вопросом, сколько конфиденциальной информации он сейчас может выдать. - Просил. Но между нами, Джек, только между нами, адмирал всегда оставлял лазейку - всегда просил освободить его таким образом, чтобы на него могли надавить, попросили остаться, а он бы уступил - никогда не ставил ультиматум, и я не думаю, что Адмиралтейство знает, насколько сильно Торнтон болен. Ему посылают подкрепления, продвигают его офицеров, сделали его генерал-майором морской пехоты и думают, что ситуация урегулирована.
- Тем не менее, он жаждет вернуться домой, - сказал Джек, - странное дельце.
- Думаю, объяснение следующее, - сказал Дандас. - Адмирал жаждет вернуться домой и должен вернуться домой, но еще больше жаждет битвы с французским флотом. Пока есть такая вероятность, а она есть и вполне реальная, поскольку мы в меньшинстве, то мое убеждение, что командующий останется. Он либо получит своё сражение, либо умрет на борту своего корабля.
- Ну, - сказал Джек, - за это я им восхищаюсь. Господи, пусть же французы выйдут. После паузы гость поднялся, - спасибо за обед, Хин, я редко пил такой отличный портвейн.
- Хорошо, что ты зашел, - сказал Дандас. - Я сильно истосковался по возможности поговорить - мрачен как кастрированный кот и устал от своего окружения. Во время блокады очень мало визитов с корабля на корабль. Иногда я играю в шахматы, правая рука против левой, но удовольствия в этом немного.
- Хорошо, что ты зашел, - сказал Дандас. - Я сильно истосковался по возможности поговорить - мрачен как кастрированный кот и устал от своего окружения. Во время блокады очень мало визитов с корабля на корабль. Иногда я играю в шахматы, правая рука против левой, но удовольствия в этом немного.
- На что похожа твоя кают-компания?
- О, очень достойное сборище, в общем и целом. В основном люди молодые, конечно, кроме первого лейтенанта, который достаточно стар, чтобы годиться мне в отцы. Я приглашаю их по очереди, и обедаю с ними по воскресеньям, но это не те люди, с которыми я могу расслабиться, и не те, с кем хотелось бы поговорить, и вечера тянутся и тянутся, недружелюбные, тоскливые, медленные, - со смехом сказал Дандас. - Это люди, перед которыми ты должен представать как полубог от одного полуденного наблюдения до другого. Я очень устал от этого, и сомневаюсь, что играю свою роль убедительно. Тебе редкостно повезло с Мэтьюрином. Передай ему от меня привет, ладно? Надеюсь, он найдет время, чтобы встретиться.
Мэтьюрин действительно намеревался встретиться - капитан Дандас ему нравился, но сначала ему пришлось ждать адмирала и главного хирурга флота. Стивен был готов с раннего утра: тщательно просмотренный и вычищенный Килликом мундир Джек передал ему за завтраком, и теперь Стивен стоял на юте, разговаривая с мистером Мартином.
- Вымпел в верхней части средней мачты означает, что сэр Джон Торнтон - адмирал белого флага, и, как вы понимаете, сам вымпел тоже белого цвета, а на задней мачте или бизани, как мы говорим, большого корабля слева - красный, из которого мы должны понимать, что мистер Харт является контр-адмиралом красной эскадры. Опять же, если мы бы могли видеть флагман мистера Митчелла, командующего прибрежной эскадрой, то обнаружили бы, что там голубой флаг и тоже на задней мачте, из чего должны заключить, что он контр-адмирал голубого флага и поэтому подчиненный как сэра Джона Торнтона, так и мистера Харта. Очередность эскадр следующая: красная, белая, голубая.
- Троекратное ура красному, белому и голубому, - сказал мистер Мартин, чьё настроение поднялось от зрелища многих славных военных кораблей, собранных под блестящим утренним небом: не менее восьми башнеподобных трехпалубников и еще четыре линейных, не считая небольших кораблей. Идеально выровненные реи, свежая краска и блестящая бронза скрывали тот факт, что многие из них быстро изнашивались под непрерывным действием непогоды, некоторые, на самом деле, уже превысили срок службы, и хотя моряк заметил бы фиши на мачтах и снасти, переделанные из старых, сухопутный глаз видел в залатанных парусах и истрепанных ветром вымпелах не более чем намёк на истинное положение дел. - А Юнион Джек на корабле адмирала, несомненно, означает верховное командование?
- Полагаю, что нет, сэр, - сказал Стивен. - Мне сказали, что это, скорее, свидетельствует о трибунале, который состоится в первой половине дня. Может, вы хотите присутствовать? Любой может послушать разбирательства, и это может дать вам более полное представление о королевском флоте.
- Было бы очень интересно, уверен, - отрезвлённо сказал Мартин.
- Капитан Обри достаточно добр, чтобы взять меня в своей шлюпке: её сейчас спускают, как видите, вместительная посудина. Уверен, он найдет местечко и для вас, и вы обнаружите, что на флагман попасть несложно. Это то, что мы называем трехпалубник, и у него удобная дверь в серединке, называемая входной порт. Если хотите, я спрошу капитана, когда тот появится.
- Это оказалось бы очень любезно, если вы уверены, что я не слишком назойлив. Мартин замолчал и, кивнув туда, где неподалеку от куриных клеток проветривались овцы и мрачная гончая, сказал, - то дитя с теленком, я вижу его каждое утро, когда встаю достаточно рано, прошу, скажите, это еще один морской обычай?
- Боюсь, что да, в каком-то смысле. Щупленький юный джентльмен - это мистер Кэлэми. Он жаждет вырасти сильным, необыкновенно мощным, и какой-то нечестивец из старших мичманов сказал ему, что если мальчик будет каждый день носить на плечах теленка на определенное расстояние, его тело незаметно привыкнет к постепенно возрастающей нагрузке, и ко времени, когда теленок превратится в матерого быка, Кэлэми сам станет вторым Милоном Кротонским. Должен с сожалением заметить, что первым это начал сын епископа. Видите, мальчик снова падает, с какой готовностью он несет свою ношу, а остальные подбадривают его, банда Иуд, позор так издеваться над бедным малым, теленок лягнул его, мальчик пытается совладать с теленком - идет, пошатываясь. И с горечью должен признать, что офицеры поощряют это, даже капитан. А вот и он, готовый к визиту.
Капитан Обри на самом деле был не совсем готов. Ночью крысы добрались до его лучшей шляпы - на "Ворчестере" грызуны оказались очень хлопотливыми и предприимчивыми, но несколько месяцев блокады покончат с ними, фор-марсовые и мичманы их съедят - и Киллик занялся золотой тесьмой. Джек непроизвольно взглянул вверх, оценивая состояние неба, парусов и такелажа, потом окинул взглядом весь корабль: его взгляд упал на маленькую группу в проходе левого борта, Джек улыбнулся и крикнул своим зычным веселым голосом:
- Давайте, мистер Кэлэми. Никогда не сдавайтесь. Настойчивость преодолеет все.
Появилась шляпа, Джек нахлобучил её и в ответ на запрос Стивена сказал, - конечно, конечно. Смит, помогите мистеру Мартину спуститься вниз. Давайте же, доктор.
Баркас отчалил, один из многих, направляющихся на флагман в связи с трибуналом. Капитаны собрались вместе, и Джек встретил несколько старых знакомых, некоторых он искренне любил, но ненавидел сам повод для встречи, и когда суд собрался, капитан флота занял место председателя, вокруг него - заместитель председателя и члены трибунала, а клерк вручил каждому список рассматриваемых дел, его лицо помрачнело: обычный список преступлений, слишком серьезных, чтобы капитан решил их сам, поскольку большинство предусматривало смертную казнь - дезертирство, реальное или попытка, нападение на вышестоящих, убийства, содомия, воровство в большом масштабе - неизбежность, когда около десяти тысяч человек собирались вместе в таких обстоятельствах и многие - против своей воли. Но имелся также ряд обвинений, выдвинутых офицерами против офицеров же: одного члена кают-компании против другого, капитанов против лейтенантов или штурманов за халатность, непослушание или неуважение, лейтенантов против капитанов за угнетение и тиранию, или оскорбления и поведение, неподобающее офицеру, или пьянство, или все три проступка сразу.
Джек ненавидел подобные случаи - доказательство неприязни и вражды на службе, где достойные отношения имели большое значение для повышения эффективности, не говоря уже о счастье самих людей. Он очень хорошо знал, что за долгую блокаду люди, практически полностью отрезанные от контакта с домом и внешним миром, почти забытые, плохо снабжаемые, плохо накормленные, остающиеся в море в любую погоду, по всей вероятности, становились раздражительными, а мелкие обиды копились и могли разрастаться до чудовищных размеров, но даже с учетом этого Джек огорчился, увидев длину второй части списка. Все проблемы шли с трех кораблей: "Сандерера" - флагмана Харта, "Суперба" и "Дефендера". Их офицеры, должно быть, пребывали в ссоре друг с другом и со своими капитанами в течение многих месяцев. "По крайней мере", - подумал он, - у нас не будет времени, чтобы разобрать больше парочки дел, а затем, после походов в гости, все остынут и от большей части небольших обвинений откажутся".
В целом, Обри оказался прав, военно-морской трибунал - дело исключительное, совершенно не подходящее для обычно неторопливых процедур в порту, но даже при этом, они рассмотрели больше дел, чем Джек ожидал, поскольку заместитель председателя (в этом случае секретарь адмирала мистер Аллен) оказался сообразительным, энергичным, методичным и быстро соображающим человеком дела.
Сквозь первые, обыденные случаи, промчались с поразительной скоростью, и приговоры: смертная казнь или порка (на всех кораблях флота двумя, тремя и даже четырьмя сотнями плетей, в том или ином случае) погрузили сердце Джека в печаль. Затем выяснилось, что писарь, обвиняемый в оказании помощи врагам короля, один из самых необычных случаев и, несомненно, причина этого крайне необычного заседания, покончил жизнь самоубийством, и трибунал перешел к неприятным склокам в кают-компаниях. В некотором смысле Джек почувствовал облегчение: он ничего не знал о деле писаря, которое могло оказаться таким же чудовищным, как и случай, о котором ранее слышал в Бомбее, когда хирурга, способного, уважаемого, но свободно мыслящего человека, повесили за то, что выразил одобрение некоторых аспектов революции во Франции, и Джек не хотел более слышать ужасную торжественность, с которой заместитель председателя рассказывал о жалком подсудимом, что его следует предать смерти - тем более что знал: командующий, человек, требовательный к другим так же, как и к себе, скорее всего, утвердит каждый приговор.