Олег приехал быстро и позвонил снизу.
– Я выйду, – ответила я ему.
– Ты не пустишь меня домой? Или у тебя дочка дома?
– Дочки нет, есть другой человек. – Я посмотрела на Гришу. Мальчику не впервой мешать залетным дяденькам сладко соснуть на диванчике часокдругой…
– Да? – Олег заметно погрустнел, или мне так показалось.
«О, нет! Только не это!» – чуть было не сказала я, увидев его внизу около автомобиля. Он был гладко выбрит, красиво одет, вышел из автомобиля в расстегнутом пальто – почемуто все это я отнесла на свой счет. Может, он всегда так одет после работы? И выбрит, и надушен, и причесан… Ко всему прочему за спиной он прятал букет красных роз с зелеными метелочками и нарядной ажурной гипсофилой, и букет высовывался изза его расстегнутого пальто, как яркий растрепанный хвост.
– Они замерзнут, – кивнула я на цветы. – Спрячь получше.
Олег в растерянности оглянулся. Да… Пожалуй, в этом есть даже какаято прелесть… Вот так ввести в смущение мужчину. Хотя цена этому смущению хорошо известна: мужчина до и мужчина после – два разных человека. И не стоит относить на свой счет ни первое, ни второе. Причина не во мне – причина в его физиологии. Вот он сейчас волнуется и даже смущается, и надеется… Осталось продолжить – на что именно, чтобы тут же самой успокоиться. Он же не в глаза мне поглядеть надеется. Найди мужество и скажи себе самой словами, на что именно все его надежды…
Эти мысли стремглав промчалось у меня в голове и, наверно, както отразились на лице. Потому что Олег спросил:
– Что?
– Ничего, – засмеялась я.
Главное, не заходить далеко – в ощущении власти над человеком. Моя профессия как раз очень этому способствует. Некоторые мои коллеги упиваются властью над беспомощными родителями и больными детишками. Таких врачей немного, но когда я их встречаю, хочу просто убить, не рассуждая. Одна моя сокурсница работает в роддоме, наблюдает и помогает адаптироваться к жизни малышам, которые родились с какимито проблемами. Мы с ней случайно увиделись на курсах повышения квалификации врачей.
– Нравится тебе в роддоме работать? – спросила я, просто чтобы чтонибудь спросить, мы никогда не были особенно дружны в институте.
– А то! – улыбнулась Инка. Маленькая, крутозадая, она даже на меня, не отличающуюся высоким ростом, всегда смотрела снизу. Ей не хватало сантиметров семьдесят до нижней границы среднего роста. – Такаая власть…
– Ты администратором, что ли, стала? – не поняла я.
– Да ладно! Прямо уж! – засмеялась Инка. – От меня зависит, будет ли ребенок жить. Я это решаю, понимаешь? Одна я. И родители это знают. Я каждый день чувствую, что в моих руках чужая жизнь. Вот я держу новорожденного в руках, и в моих силах дать ему жить дальше или не дать. Такой кайф!
Иногда я сама себе напоминаю этот эпизод, слова циничной и наглой Инки, когда вдруг и мне кажется – вот какая я нужная, незаменимая! Когда я вижу, как подобострастно смотрят на меня некоторые мамочки, и мне становится приятно от их взглядов… И тогда я говорю себе: ты не знаешь, сколько шагов отделяет тебя от Инки. Может, десять. А может, и два. Раздва – и станешь такой же, стоит позволить себе воспользоваться, даже просто внутренне, чужой бедой и надеждой.
Сейчас я посмотрела, как Олег мнется с цветами, и, вздохнув, сказала:
– Ты почему такой красивый?
– Я? – Он как будто еще больше растерялся. – Да вот… – Он наконец достал изза спины букет и протянул его мне. – Чтобы както соответствовать ситуации…
– Спасибо.
Я взяла цветы. Не вспомню даже, когда мне мужчина последний раз дарил цветы. Ну и что? А я и не почувствовала ничего. Почему вот только?
Мне иногда снится, что меня ктото любит. И то вовсе не эротические сны. Ктото, кого я не знаю, смотрит на меня с нежностью, и я чувствую его взгляд. Я чувствую чужое чувство, я – не знаю чем, душой, вероятно, – чувствую, что ктото меня любит. И это ощущение ни с чем не сравнить. Просыпаясь, я даже помню свое ощущение и хочу сохранить его подольше. Некоторое время оно живет во мне, и я становлюсь мягче, мне хочется улыбаться – от ощущения, что я любима.
Но сейчас… Почемуто мне не стало ни тепло, ни особенно приятно. Зато… зато под его взглядом я както заволновалась. Не сразу, но я увидела взгляд, который не спутаешь ни с чем, – взгляд мужчины, представляющего, как он проводит с тобой приятные минуты… Я поежилась, хотя мне не было холодно.
– Не пригласишь домой, значит? А кто там у тебя… – он слегка запнулся, – друг?
– Нет, Олег. У меня нет никакого друга, иначе я бы не поехала вчера с тобой. У меня даже дочка ушла. Просто меня попросили взять на день одного мальчика.
– Подруга попросила? – недоверчиво спросил Олег.
– Пациентка, – вздохнула я. – Милая женщина и большая любительница мужского пола.
– В отличие от тебя, – усмехнулся Олег.
– В отличие от меня, – кивнула я.
Он захлопнул дверцу машины, зачемто нажал на кнопку сигнализации. Потом сделал шаг ко мне и неожиданно взял меня одной рукой за шею.
– Ты спрашивала, что ты забыла у меня? А вот что. – И он, не дав мне опомниться, поцеловал меня.
Мило, трогательно, романтично. И ужасно глупо. Ужасно… И я, вместо того, чтобы отойти от него и не позориться рядом с собственным подъездом – ну все же мне не шестнадцать лет! – с большим удовольствием минуты три, наверно, а то и пять стояла и целовалась с Олегом, как сто лет назад, когда мы заканчивали институт. После последнего экзамена Олег, мой верный друг и товарищ, вдруг так настойчиво пытался овладеть мной в какомто пустом кабинете, где еще не выветрился нервный дух сессии, и из парт то здесь, то там торчали ненужные уже шпаргалки и забытые учебники и конспекты… Я тогда, кажется, чуть было не сдалась под его напором… Помню, что я очень боялась забеременеть – почемуто мне казалось, что от полного сил и энергии Олега забеременею тут же, и я начала быстро считать в голове, какой сегодня день. День оказался опасным (как студенткаотличница я четко помнила главу об оплодотворении), и от ощущения его разгоряченной плоти гдето совсем близко мне только становилось страшно, не более того.
Но сейчас я чувствовала, как все мое существо наполняется давно забытыми желаниями и соками. Вот это да… Можно, значит, и не любить, а… И дней я никаких не считала, потому что давно уже этого не делаю, хотя теперьто хорошо знаю, что на самом деле не так уж много в месяце дней, когда можно зачать новую жизнь. Только я и не помню, когда свое знание применяла последний раз на практике.
Я взяла себя в руки и оторвалась от Олега.
– Увы. У меня действительно чужой мальчик.
– А комнат сколько?
– Две, но…
– Сашка… – Он смотрел мне в глаза тем самым взглядом и как будто проникал уже в мое существо, и все существо, точнее, та его часть, что отвечает за продолжение рода, радостно трепетала: «Да! Да! Непременно! Не откладывая! Все готово к приему гостя! Ждем! Хотим! Надеемся!»
Естественно, в этот самый момент мимо прошла соседка, живущая этажом ниже, и удивленно посмотрела на меня. Еще и обернулась. Чтобы удостовериться, наверно, точно ли Саша Леликова страстно обнимает мужчину на улице средь бела дня. День, правда, уже закончился, длинный, невероятно длинный день.
– Я так устала сегодня, Олег.
– Я поднимусь, – твердо сказал он и даже подтолкнул меня слегка к входной двери. Похоже, программа воспроизведения рода человеческого в нем тоже включилась на полную катушку и подчинила сейчас все остальные рефлексы и желания, а также доводы разума.
Я с огромным трудом, словно преодолевая сопротивление некоего невидимого силового поля, шагнула в сторону от двери подъезда.
– Нет, Олег. Нет. Это невозможно. По крайней мере, сегодня.
Наверно, потом он подумал и понял меня, а в тот момент обиделся.
– Ну, нет, так нет, – сказал мой старый товарищ, быстро сел в машину и уехал.
Вот тебе и ответ на вопрос – а зачем он приезжал? За тем самым. И другое – не предлагать. Например – за ручку подержаться, познакомить с маленьким Гришей, сочиняющим музыку, дослушать историю про дочку, ушедшую из дома… Кстати. Ведь я только что обмолвилась Олегу о своей беде, а он даже ухом не повел. Он не виноват. Виновата та самая программа, кемто когдато заложенная в нас, как базовый, непреодолимый инстинкт, основное задание, данное нам при рождении: успеть родить себе подобного, его согревать и кормить, пока малыш сам не побежит быстрыми уверенными ножками, не оборачиваясь назад…
Я была права. Я не успела даже подняться и открыть дверь квартиры, как Олег перезвонил и извинился:
– Ты прости меня… Чтото я в самом деле… гм… перегрелся. Давно со мной такого не было. Что ты сказала насчет Ийки?
Приятно сознавать, что правильно выбирала друзей в юности. Подчас бывает наоборот. Я все хотела найти свою институтскую подружку, с которой мне было так хорошо и приятно, мы понимали друг друга, были очень похожи – так мне, во всяком случае, казалось. Но когда я разыскала ее телефон и поговорила с ней, то поняла, даже не встречаясь, что ктото из нас, видимо, очень изменился. Скорей всего, я. Когда мы дружили, я была другой. А я теперешняя дружить с ней уже не буду. В подробностях говорить о мальчиках… Наверно, когдато, когда и нам, и мальчикам было по двадцать, и мы были все время в когото влюблены, было так увлекательно и смешно обсуждать, и то были порой самые важные и искренние разговоры. Но не теперь, когда лысеющие мальчики норовят наверстать упущенное в любом маломальски симпатичном месте…
– Ты прости меня… Чтото я в самом деле… гм… перегрелся. Давно со мной такого не было. Что ты сказала насчет Ийки?
Приятно сознавать, что правильно выбирала друзей в юности. Подчас бывает наоборот. Я все хотела найти свою институтскую подружку, с которой мне было так хорошо и приятно, мы понимали друг друга, были очень похожи – так мне, во всяком случае, казалось. Но когда я разыскала ее телефон и поговорила с ней, то поняла, даже не встречаясь, что ктото из нас, видимо, очень изменился. Скорей всего, я. Когда мы дружили, я была другой. А я теперешняя дружить с ней уже не буду. В подробностях говорить о мальчиках… Наверно, когдато, когда и нам, и мальчикам было по двадцать, и мы были все время в когото влюблены, было так увлекательно и смешно обсуждать, и то были порой самые важные и искренние разговоры. Но не теперь, когда лысеющие мальчики норовят наверстать упущенное в любом маломальски симпатичном месте…
В общих словах я рассказала Олегу о том, что произошло у меня с Ийкой. Как и можно было ожидать, он ничего толком не сказал в ответ. Да и что можно сказать непутевой мамаше, проглядевшей собственную дочь? На прощание Олег туманно пообещал во всем «разобраться». А я с неожиданной грустью подумала: самый лучший способ охладить не в меру разволновавшегося поклонника – это рассказать ему о своих детках, об их проблемах, больных ушках, разбитых носах, двойках, драках, вранье… И энергичный, пылающий страстью мачо тут же превращается в обычного, беспомощного соплеменника, мешковатого и неуверенного в себе, тщательно прячущего свою неуверенность.
Открыв дверь, я обнаружила Гришу стоящим в коридорчике, одетым.
– Ты кудато собрался? – спросила я, стараясь закрывать дверь спокойно и так же повесить свое пальто.
Мальчик молчал и упорно не смотрел на меня. Понятно. Собрался домой. Замкнутые дети невероятно привязаны к своему дому, кроватке, столу, табуретке на кухне… Ктото из них, даже приехав на лето к хорошей, доброй бабушке, неделю не будет есть толком, потому что на кухне вид в окошко совершенно другой и не качается в левую сторону табуретка…
– Гришенька, ты разобрался в нотах?
Мальчик молчал. Всё. Кажется, на сегодня силы у меня закончились. Много, очень много за один день. К тому же спала я непонятно сколько и неизвестно где. Я села на пол в прихожей и прислонилась головой к плохо закрывающейся дверце самодельного встроенного шкафа. Как же ненавидела этот шкаф Ийка! Она не понимала, что он был сделан двадцать лет назад, когда шкафы с зеркалами и подсветкой были в стране у единиц, прячущихся от глаз остальных, у кого таких шкафов не было. Но какая разница, что было двадцать лет назад? Шкаф и правда ужасный. Из него все высыпалось, в нем всегда было напихано слишком много нужного и ненужного… Было и есть. А Ийки больше дома нет, я довела ее своей бесхозяйственностью и горением на работе, за которую не платят денег.
По природе очень аккуратная и хозяйственная, в раннем детстве она, глядя на меня, заталкивала все свои вещички на единственную полку, которую удалось полностью освободить в шкафу. А лет в семь вдруг стала складывать все аккуратно – и никто, ни один психолог не скажет мне, что из обезьянки можно воспитать волчонка. Нет, нет и нет. То, что заложено природой, мощнее и стабильнее, чем то, что мы пытаемся воспитать. К тому же ребенок впитывает не только и не столько то, что ты даешь именно ему, а то, что вокруг, что было вовсе не направлено на него самого.
Плакать сил у меня не было, поэтому я просто сидела, совершенно выключившись из окружающего мира, закрыв глаза и обхватив колени руками. Через какоето время я ощутила тепло у своего бока и приоткрыла глаза. Гриша сел рядом со мной и слегка прислонился ко мне. На меня он попрежнему не смотрел, но шапку снял и положил на тумбочку под зеркалом. Через какоето время я осторожно обняла его одной рукой. Тепло маленького человечка рядом подействовало на меня успокаивающе. Шкафы… Если бы все бросали друг друга изза шкафов, по улицам бы бегали толпы брошенных мужей и нерадивых родителей, не обеспечивших домашних достаточным количеством полочек с подсветкой для колготок и трусов…
Глава 9
Размышления маленькой девочки
Лиля на следующий день не позвонила. Утром я отвела Гришу в школу и пошла на вызовы. Успела всех обойти и забрала его перед началом своего приема, в тот день он начинался в два. Едва успев покормить мальчика, я помчалась на работу, судорожно подсчитывая по дороге, хватит ли мне денег, чтобы купить необходимых продуктов.
Ийка в школу не пошла, мне позвонила ее встревоженная классная руководительница и поинтересовалась, как понимать, что Ия больше не будет учиться в школе.
– Кто это сказал? – как можно спокойнее спросила я.
– Ия сказала девочкам из класса. Что она собирается стать моделью… чтото в таком роде… И что школа ей больше не нужна.
– Понятно. Елена Георгиевна, у нас некоторые проблемы, Ия не живет сейчас дома…
– Ах, вот как!
С классной руководительницей у нас отношения были достаточно прохладные, она не подпускала к себе на пушечный выстрел, по крайней мере меня. Никаких доверительных бесед, расспросов о семье… Не уверена, что она в точности знала состав нашей семьи.
– Да, она у отца.
– И поэтому больше не нужно ходить в школу?
– Понимаете…
– А вы собираетесь документы забирать или просто так школу бросите?
Мыто не бросим – хотела сказать я, но знала, что Елена Георгиевна болезненно реагирует даже на слабое подобие шутки. Все, что говорится, она понимает впрямую и постоянно чувствует обидный для себя подтекст. У меня уже был опыт общения с ней, например, когда я попыталась безобидно пошутить насчет старых деревянных рам на окнах в школе, с которыми инфекции меньше, потому что не душно, или насчет некоторых школьных предметов, назначение которых непонятно никому, прежде всего преподающим их учителям…
Сейчас я как можно корректнее ответила:
– Я надеюсь, что Ия придет в школу.
– Ей будет трудно догонять, – предупредила меня Елена Георгиевна.
– Да, конечно. Я постараюсь ей помочь.
– Имейте в виду! Она прогуляла уже два дня.
Я не успела спросить, откуда взялся второй день, ведь после каникул сегодня только первый день учебы. Елена Георгиевна, сухо попрощавшись, повесила трубку.
После приема я поспешила домой. Как всетаки приятно, когда дома тебя ждут. И как ужасно возвращаться после работы в пустую квартиру. С ребенком куча забот, но не в том ли смысл, хотя бы частично, существования? По крайней мере, мне без этих забот жизнь показалась достаточно бессмысленной.
Дома меня ждал не только Гриша, но и сюрприз. Опять приехал Олег с классическим набором любовника – новым букетом цветов и пакетом, в котором отчетливо можно было различить большую коробку конфет и бутылку мартини. Он вышел из машины навстречу мне. Я обратила внимание, что сегодня он уже не так начищен и блестит, как вчера. Сил не хватило, видимо. Но у меня при виде него чтото затикало и заволновалось внутри. Причем, если скажу, что в душе – точно совру.
С тех пор, как я рассталась с заправским холостяком Сережей, попытавшимся после нескольких лет необязательных встреч вдруг на мне жениться, и поехала вместо свадьбы в «Артек» с Ийкой, прошло уже лет пять, наверно.
К одиночеству постепенно привыкаешь, и даже физиология перестраивается. Человек устроен очень мудро. Не меняется до неузнаваемости под гнетом обстоятельств – скажем, шерстью не обрастает, живя на Крайнем Севере всю жизнь, или не теряет функцию воспроизводства, если эта функция совсем не задействована в организме долгое время, но – приспосабливается. Привыкает ходить в шубе восемь месяцев в году, спокойно дышать на сорокаградусном морозе, не видеть солнца по дватри месяца во время полярной зимы и… достаточно просто обходиться без близости с противоположным полом.
Олег без лишних разговоров подошел ко мне и поцеловал. Не так, как вчера. Точнее, смогла вовремя остановиться я. Еще издалека увидев мамину приятельницу, жившую в соседнем доме, я поспешно сделала шаг назад, чуть не упав.
– Тебе неприятно? – очень помужски спросил Олег, поддержав меня за спину и так и оставив руку гдето у меня на лопатке.
– Нет, мне неудобно, – ответила я, все же отойдя от него, и поздоровалась издалека с маминой знакомой. – Здравствуйте, Людмила Сергеевна!
Та, неодобрительно качая головой, прошла мимо, еле проговорив «здрасьте». Теперь она позвонит моим родителям и скажет, что Саша, как школьница, целуется у подъезда.
– Тогда пойдем к тебе, – негромко и очень интимно проговорил Олег, вновь подступая ко мне.
– У меня мальчик…