чужаку веселую жизнь, если его все-таки разбудить. Но никакого дыхания
или движения слышно не было. Тогда я осторожно двинулся в обход
помещения, дабы определить, где здесь двери и закрыты ли они; только
убедившись, что меня не увидят из соседних комнат, я готов был зажечь
огонь. Сперва мои протянутые в темноту пальцы наткнулись на какие-то
большие стеклянные сосуды; я ощупал край стола, на котором они стояли, и
двинулся левее. Короткое пустое пространство — и я вновь коснулся рукой
чего-то холодного, но на сей раз это было не стекло, а металл. Предмет,
лежавший на небольшом столике, слегка звякнул; я поспешно прижал его
пальцем и чуть не порезался об острое лезвие. Сперва я подумал, что это
нож, но лезвие было небольшим и странно изогнутой формы — таких ножей
мне видеть не доводилось. Рядом лежали еще какие-то металлические
инструменты — какие-то пилы, клещи, сверла, но вовсе не такие, какими
пользуются обычные ремесленники, а то и что-то вообще непонятное. И, чем
больше я их ощупывал, тем страшнее мне становилось: живо вспомнились
рассказы об ужасных орудиях палачей, которыми те рвут и терзают плоть
своих жертв. Ничем другим, по моему разумению, эти штуковины быть не
могли. Мастер, верно, рехнулся, посылая меня в такое место! Но, как ни
сильно мне хотелось сбежать, я все же двинулся дальше по комнате в
поисках двери. Теперь на пути у меня уже не было никаких столов, но,
ожидая уже коснуться стены, я вдруг наткнулся рукой на какие-то палки,
расположенные горизонтально друг над другом и вдовабок сильно
искривленные. Недоумевая, я поднял руку повыше и понял, что трогаю…
чьи-то зубы! Я в ужасе отшатнулся. Не думая уже об открытых и закрытых
дверях, я вытащил дрожащими руками кремень и огниво и с пятой или шестой
попытки сумел, наконец, зажечь свечу. Мои самые жуткие предположения
подтвердились — прямо передо мной, глядя на меня пустыми глазами и
глумливо скалясь, стоял человеческий скелет! Не знаю, как мне удалось не
завопить во все горло. Я птицей взлетел вверх по лестнице, но на сей раз
чертов люк и не подумал открываться. Свеча погасла на бегу, пришлось
зажигать ее еще раз. И при ее свете я увидел, что скелет — это далеко не
единственный ужас того места, куда я попал. В стеклянных сосудах,
которые я нащупал первыми, плавали куски тел! До того дня мне не
доводилось видеть человеческие внутренности, но уж на требуху животных я
насмотрелся — это было почти единственное мясо, которое нам перепадало.
Да, теперь я понял, для чего нужны блестящие инструменты на столике! А в
самой большой банке был закупорен уродливый младенец с большой длинной
головой и крохотными скрюченными ручками и ножками. А еще посреди
комнаты стоял самый большой стол. Совершенно пустой. Зато с ремнями,
свисающими по бокам — как раз такими, какие нужны, чтобы привязать руки
и ноги жертвы… Из комнаты вела единственная дверь, и я бросился туда,
уже не думая, что может ожидать меня снаружи — лишь бы прочь из этого
кошмара. Но она оказалась заперта. И более того — стоило мне дернуть за
ручку, как по всему дому разнесся громкий звон колокольчика! Я понял,
что это ловушка. Последней надеждой на спасение было окно. Лучше
выпрыгнуть со второго этажа, чем попасть в руки тому, кто устроил все
это. Но увы — на окне оказалась крепкая решетка. Колокольчик все
трезвонил. Я понимал, что на сей раз побоями мне не отделаться. Меня
привяжут к столу и заживо разрежут на куски, которые потом распихают по
банкам. Небось, это все, что осталось от предыдущих воров… Оставалось
лишь попытаться подороже продать свою жизнь. Я схватил со столика с
инструментами тот, что больше всех походил на нож. Спрятаться было негде
— разве что залезть под один из столов, но там бы меня быстро увидели. Я
понял, что единственный шанс — встать сбоку от двери со стороны петель,
тогда, открываясь, она закроет меня от вошедшего, и, когда он сделает
шаг вперед, высматривая со своим факелом — или что там у него будет -
где же вор, у меня будет надежда проскочить мимо него. И я побежал в
этот угол, позволив свече погаснуть. Но, едва я оказался там, где хотел,
плита пола поддалась под моим весом, и я услышал во мраке грохот упавшей
решетки. Я рванулся назад, но было поздно: железная решетка отсекла
угол, куда я сам себя загнал, от остальной комнаты. Вот теперь ловушка
захлопнулась окончательно! Мне оставалось лишь ждать неизбежного.
Колокольчик смолк, и в тот же миг дверь открылась, озарив комнату ровным
светом фонаря. А затем тот, кто его держал, вошел и сразу повернулся ко
мне. Это был мужчина лет сорока с небольшим, хотя в первый момент он
показался мне старше из-за густой волнистой бороды, которая, казалось,
образовывала одно целое с его длинными, до плеч, волосами. Несмотря на
всю эту, темную с проседью, растительность, злодеем он не выглядел — его
лицо скорее хранило мудрое и усталое выражение. Оружия у него при себе
не было — только фонарь со стеклянными стенками, довольно дорогая,
кстати, вещь. "Положи ланцет, — вздохнул он, глядя на меня сквозь
решетку. — Он, конечно, простерилизован, но порезаться-то все равно
можно. Там, позади тебя, есть полочка на стене." Я повиновался, понимая,
что сопротивление бесполезно. "Ты неглупый мальчик, — продолжал он, — не
только сумел сюда забраться, но и сообразил, куда нужно встать в случае
тревоги. Но, как видишь, до чего можешь додуматься ты, могут додуматься
и другие. Это всегда следует учитывать." Он еще немного помолчал и
произнес с усмешкой: "А я-то надеялся, что моя дурная репутация, по
крайней мере, хранит меня от воров. Ну и что нам теперь с тобой делать?"
Упоминание о дурной репутации окончательно подкосило мой боевой дух.
Мастер-то об этом ничего не сказал! Ну, ясное дело — в легендах самые
большие сокровища всегда хранятся у самых страшных злодеев… В общем,
мне до сих пор неприятно об этом вспоминать, но слезы хлынули у меня в
два ручья, и я заблеял что-то на тему "дяденька-только-пожалуйста-не
убивайте". "Я в жизни своей никого не убил, — строго сказал он. -
Правда, были люди, которым я не смог помочь. Но их убил не я, а
болезнь." "А… т-там?" — несколько осмелел я, показывая в сторону
скелета и банок с частями тел. "Эти люди умерли сами. Я анатомировал их
тела, чтобы знать, как человек устроен изнутри и как болезни влияют на
его органы. Без этого знания невозможно правильно лечить живых. Другие,
конечно, пытаются — ну и результат налицо. Если кто из их пациентов и
выздоравливает, то разве что за счет силы собственного организма." "Так
вы… лекарь?" "Я — исследователь. Устройство человеческого тела — лишь
одна из сторон моего интереса." Я понял, что резать на куски меня,
пожалуй, не будут, и есть шанс отделаться простыми побоями. Но, пока
хозяин дома не приступил к этому, я дерзнул попытаться утолить
собственное любопытство: "А можно спросить, зачем башенка на крыше?
Почему там крутятся перила и что значат двенадцать значков?" (Считать,
надо сказать, я умел — до десяти, по пальцам, выучился сам, а в шайке
научили и до ста.) "А ты наблюдательный, — улыбнулся он. — Это для
астрономических наблюдений. Неподвижный круг — положение зодиакальных
создвездий на момент весеннего равноденствия, лимб — текущее положение.
На лимбе отмечены также полуночные направления на основные звезды…"
Тут он, как видно, вспомнил, что говорит с трущобным мальчишкой, который
едва ли слышал об астрономии, и перебил сам себя: "Ты чего-нибудь
понимаешь?" "Не очень", — признался я. "А хотел бы?" "Да! — честно
ответил я и в порыве откровенности добавил: — Я вам этот… лимб
повернул на… весенний момент — это ведь не страшно? Его же легко
повернуть обратно?" "Придется дождаться следующей ясной полуночи, чтобы
сделать это точно. Впрочем, в любом случае это приходится делать каждый
раз. Давно хочу построить механизм, который вращал бы лимб без моей
помощи, но пока не знаю, как обеспечить столь медленное и при этом
равномерное движение…" "Вы предсказываете судьбу по звездам?" "Нет, -
покачал головой он, — это невозможно, и те, кто утверждают обратное,
попросту невежды или обманщики. Движение звезд подчинено строгим законам
математики и отличается четкой периодичностью, а в судьбах людей не
наблюдается ничего подобного." "Вот-вот, — подхватил я, — я много раз
думал о детях дворян и богачей, родившихся в один день и час со мной.
думал о детях дворян и богачей, родившихся в один день и час со мной.
Разве их судьба похожа на мою?" "Соображаешь, — похвалил он. — Более
того, известны случаи близнецов, один из которых, к примеру, умер в
раннем возрасте, а второй прожил долгую и благополучную жизнь — хотя уж
им-то, казалось бы, звезды должны были предписать одно и то же…" "А
вообще как-нибудь предсказывать будущее можно?" — спросил я. "Все
гадания — сущая чепуха, ибо основаны на вещах, никак не связанных друг с
другом, — ответил он. — Предсказания возможны только там, где есть
причинно-следственная связь. То есть одно явление порождает другое,
наверняка или с большой вероятностью. Например, если некто лазит по
ночам без спросу в чужие дома, можно предсказать, что рано или поздно
его ждут серьезные неприятности…" Я понял, что время разговоров
кончилось. "Ладно, бейте, чего тянуть, — вздохнул я, — только можно не
по голове, а? Меня потом все равно еще мастер побьет, за то, что дело
завалил…" "Мастер? Это тот негодяй, который посылает тебя воровать?" Я
вспомнил, что о мастере нельзя рассказывать никому за пределами шайки, а
уж в особенности — если попадешься, и прикусил язык. Но ему и так все
было ясно. "А родителей у тебя, надо полагать, нет?" "Нет…" "А
впрочем, если бы и были, что толку… — продолжал он и вдруг спросил: -
Есть хочешь?" Это было все равно, что спросить, две ли у меня руки или
дышу ли я воздухом! "Ладно, — решил он, — пиршества не обещаю, но
кое-что с ужина осталось. Пойдем. Но прежде, чем я подниму решетку, я
хочу, чтобы ты усвоил две вещи. Во-первых, я не делаю золото из свинца.
Более того, я убежден, что металлы суть элементарные, а не составные
субстанции, и потому ни один из них не может быть превращен в другой
химическим путем. Во-вторых, простого золота у меня тоже обычно не
водится. Доходы у меня небольшие, а те, что есть, я сразу же трачу на
свои исследования. Поэтому обокрасть меня было очень глупой идеей." "А
зачем тогда это?" — осмелел я, указывая на решетку. "Затем, что я не
люблю, когда без разрешения роются в моих вещах, — строго сказал он. -
Не говоря уже о том, что многие вещи в этом доме в руках невежды могут
быть просто опасны. В первую очередь — для него самого." Затем он вышел
из комнаты и что-то сделал снаружи, в результате чего решетка поползла
вверх. И я пошел за ним следом, уже не думая о бегстве. Покажите мне
трущобного мальчишку, который бежит от еды! Я понимал, что предложение
накормить не было уловкой с целью куда-то меня заманить — я ведь и так
был полностью в его руках. Мы пришли на кухню, и он поставил передо мной
миску с бобами, куда положил кусок самого настоящего мяса, дополнив все
это огромным ломтем пышного хлеба и несколькими сливами! Может, для него
это и не было пиршеством, но для меня… "Так вы меня бить не будете?" -
уточнил я, прежде чем сесть за стол. Если бы, по странной прихоти, он
собирался и побить, и накормить меня, то я предпочел бы получить побои
сначала. "А если бы я тебя побил, ты бы бросил воровать?" — усмехнулся
он. "Нет", — честно ответил я, да и зачем мне было врать — специально,
чтобы напроситься на колотушки? "Ну а тогда какой смысл? — резюмировал
он. — Ешь, мясо даже еще теплое. Эй, эй, не руками! Тебе же вилку дали,
как приличному человеку!" В самом деле, я не сразу и заметил на столе
этот странный двузубый предмет. Пришлось научиться им пользоваться.
После чего я усиленно заработал челюстями, следуя не только инстинкту,
но и трущобному принципу — любую пищу надо съедать как можно быстрее,
пока не отобрали. Однако мне пришлось умерить свой пыл, потому что
хозяин дома уселся напротив и стал распрашивать меня о моей жизни, и
приходилось отвечать. Наконец я обсосал последнюю сливовую косточку и
осоловело откинулся на спинку стула. "Еще хочешь?" — усмехнулся хозяин.
"Хочу, — честно ответил я, — но некуда." "Вот что, — посерьезнел он. -
Если ты думаешь, что я кормлю ужином всякого, кто пытался меня ограбить,
то ты ошибаешься. Это было бы неправильно со всех точек зрения. Но мне
нужен ассистент… помощник, а ты кажешься мне смышленым парнишкой.
Поэтому я готов предложить тебе работу. Не бойся, какие бы слухи обо мне
ни распускали, ничего страшного делать не придется. Зато узнаешь много
интересного, что вряд ли сможешь узнать где-то еще. Лишних денег на
оплату у меня нет, разве что мелочь на карманные расходы, но, по крайней
мере, ты будешь сыт, обут и одет. Разумеется, если вздумаешь снова
воровать, и не только у меня, а вообще у кого бы то ни было — мигом
окажешься опять на улице и отправишься получать колотушки от своего
"мастера". Ну как, договорились?" Естественно, мне не надо было долго
раздумывать. Да один такой ужин в шайке пришлось бы разделить на троих,
и то лишь после удачного дела! Об интересных знаниях я в тот миг, честно
говоря, еще не очень задумывался… В общем, вот так я и познакомился со
своим учителем. Человеком, которому я обязан, по большому счету, всем.
Даже своим именем. Я ведь не знаю, назвала ли меня как-нибудь мать или
те нищие, что не дали мне умереть в самые первые годы жизни. Не
исключено, что они звали меня просто малявкой или как-то вроде этого.
Потом, когда я жил на улице один, дать мне имя было некому, да оно и не
требовалось. В шайке у меня не было имени, а была кличка, как и у
других. Учитель был очень удивлен, когда узнал все это. Сказал, что
впервые сталкивается с человеком без имени, и что это надо срочно
исправить. Так я и стал Дольфом… Ты не спишь?
— Нет, конечно, — откликнулась Эвьет. — Ты здорово рассказываешь, я
прямо словно все это вижу. Надо же, я тоже не представляла себе, что
можно дожить до восьми лет, не имея имени. И тебе еще повезло, что ты
покончил с такой жизнью. А другие? Те мальчишки из твоей шайки? Они на
всю жизнь так и останутся с воровскими кличками?
— Те, что не знают собственных имен — очевидно, да. Но это, знаешь
ли, самая малая из их проблем.
— Ты больше не встречал их?
— Нет. В первое время я вообще не выходил из дома — это было
опасно, мастер мог решить, что я решил скрыться с награбленным, и
объявить на меня охоту. А позже… если я и видел каких-нибудь
оборвышей, то не присматривался к ним, а они едва ли могли узнать меня -
в новой одежде, умытого и причесанного. Учитель заставил меня вымыться в
ту же ночь, еще до того, как я лег спать, а костюм и башмаки я получил
на следующий день. Поначалу моя работа была самой банальной -
прибираться в лабораториях (в доме их было несколько, для исследований в
разных науках), мыть колбы и реторты и все такое. Но постепенно я стал
принимать участие в опытах и исследованиях. Правило учителя было простое
— можно спрашивать обо всем, но нельзя браться за то, в чем ничего не
понимаешь. Ну и, конечно же, первым делом я должен был научиться читать
— благо почитать в том доме было что… Передо мной открывался огромный
мир, о котором я прежде даже не задумывался — и я был потрясен
количеством задач и загадок, еще ждущих своего решения. Нельзя сказать,
что до этого времени мой ум бездействовал — будь это так, учение вряд ли
пошло бы мне впрок — но он был подчинен исключительно задачам
практического выживания. Вопросу "как?" Теперь же мне открылись вопросы
"почему?" Хотя, разумеется, и "как" тоже. Но уже куда более интересного
плана, чем "как украсть и не попасться". И настало время, когда мы стали
не просто ученым и его ассистентом, не просто учителем и учеником, а -
равноправными коллегами. Он, конечно, по-прежнему знал больше меня -
хотя я очень старался наверстать. Но мои идеи уже не были наивными
суждениями или повторением пройденного другими. Теперь они уже
представляли самостоятельную ценность, и мне случалось находить решение
там, где учитель оказывался в тупике. Конечно, так было не всегда. Я не
хочу сказать, что превзошел его. На самом деле даже не сравнялся. Это
был человек великого ума и великих знаний. И все же — я к нему
приблизился. Так, чтобы работать уже не на него, а вместе с ним. И,
знаешь, нет более высокой и чистой радости от общения с другим
человеком, нежели совместными усилиями найти решение сложной
интеллектуальной задачи… А во внешнем мире за это время произошли
большие события. Еще когда мне было около десяти, умер император, и
началась свара вокруг престолонаследия, обернувшаяся войной Льва и